Я бросил приказ в огонь и обратился к карте.
– Мне известны здешние воды, майор, – сказал я ему, – как свои пять пальцев. А это важно, поскольку они смертельно опасны. Очень может быть, что приказ, который вы получили, приведет к вашей гибели и гибели ваших людей.
Генри смотрел на меня с удивлением, но Фитцджеральд воспринял это сообщение довольно спокойно и терпеливо ждал, чтобы я продолжил.
– По завершении задания вам надлежит покинуть бухту, отгрести к востоку на одну милю и подать сигнал, чтобы вас подобрали.
– Так точно.
– Но если вы так сделаете, – покачал я головой, – то они прождут всю ночь и никогда вас больше не увидят. – Тут я провел пальцем по границе вод у северного побережья острова. – Вот здесь, майор, Ле-Курсье... Мельничный жернов. Проклятое место даже в самое лучшее время года; когда начнется отлив, вас подхватит течение скоростью в десять узлов и не выпустит ваши байдарки из своей хватки, пока не шмякнет об утесы восточного побережья.
– Понятно, – мрачно кивнул он. – Что же вы предлагаете, какой выход?
– Как только выйдете из бухты, поворачивайте на юг вокруг форта Виндзор, затем следуйте вдоль береговой линии, пока не подойдете к этому месту. – Я ткнул пальцем в карту. – Это там, где должны будут подобрать меня.
Некоторое время Фитцджеральд смотрел на карту, затем сказал:
– Похоже, так и вправду будет лучше. Выиграем время, не придется ждать, пока нас подберут.
– Договорились, – сказал я, складывая карты и передавая их Генри. – Это твое, Генри. Когда нужно прибыть в город?
– В этом нет необходимости, Оуэн. Я вышлю машину из Фалмута завтра вечером. Ты отправишься в полдень на следующий день.
– Идет. Чем скорее, тем лучше, раз уж мы знаем, что нам предстоит.
– Хорошо. Тогда вроде бы все, – сказал Генри, укладывая карты в папку. – Мы едем. Я только попрощаюсь с миссис Бартон.
Он направился к выходу. Фитцджеральд двинулся за ним, но в нерешительности остановился и, явно чувствуя неловкость, сказал:
– Надеюсь, вы не будете возражать, если я спрошу. Та картина над камином... Она поистине изумительна, но я никак не мог разобрать подпись.
– Вы бы и не смогли это сделать, – сказал я. – Она по-валлийски. Чудачество художника.
– Понятно. Написана замечательно, просто замечательно. Если вдруг надумаете продавать...
Я поднял голову и взглянул в спокойные серые глаза женщины, изображенной на картине; она, казалось, готова была заговорить со мной, как разговаривала всегда. Я отрицательно покачал головой:
– Едва ли. Все же я рад, что она вам нравится. Это – портрет моей матери, сделанный отцом за месяц до его смерти. Лучшее, что у него было. Она многое мне напоминает, майор Фитцджеральд.
Последовало молчание, которое действовало на меня раздражающе. Мне вдруг показалось, что он хочет сделать какой-то жест. Теперь я знаю, как сильно заблуждался.
– И еще одно, прежде чем вы уйдете, – сказал я. – Никакого мальчишества, никакого лихого героизма. У вас будут все награды, которые нужны, чтобы поразить ваших близких на родине.
На мгновение лицо его побледнело, в глазах появилось нечто похожее на боль. Он глубоко вздохнул, поправил фуражку и отдал, как положено, честь:
– Разрешите идти, полковник?
– Катитесь, черт побери! – буркнул я.
Он снова козырнул и вышел.
Могу вообразить, как, должно быть, ощущала себя Бургонь относительно Саратоги.
* * *
У меня не было настроения после всего встречаться с Мэри, и я тихо вышел из дома через сад. До вечера я бесцельно бродил среди утесов, размышляя над происшедшим, и вернулся в дом, когда уже начало смеркаться.
Мэри нигде не было видно, и я прошел на веранду. Небо полыхало всеми оттенками пламени, оранжевым и пурпурным, отблеск заходящего солнца окаймлял горизонт; как только солнце исчезло, наступила тишина. Все вокруг стало черным на фоне пламенеющего неба.
Семь ворон уселись на крышу старого летнего дома. Наверняка какой-то знак, даже знамение, но к чему бы это, я не знал. Видно, во мне говорил писатель, та часть меня, которой хотелось, чтобы явления происходили по какой-то причине, были бы ее следствием, имели бы некое значение.
В темноте послышался шорох, и Мэри сказала:
– Может, ты скажешь мне, в чем дело?
– Меня снова запрягают. Сен-Пьер, послезавтра.
Она была потрясена.
– Но это же вздор, чистейший вздор. Война закончена. Почему Генри считает, что ты будешь совать свою голову в петлю в такое время? Ты и так сделал достаточно. Больше чем достаточно.
– За этим многое стоит, – сказал я и кратко рассказал ей подробности, вернее, то, что можно было рассказать. – Ты – единственный человек в мире, которому я это рассказываю, да и то потому, что тебе я обязан объяснять.
– Ты ничем мне не обязан. – Она коснулась моего лица. – Да, я помогла тебе, но и ты мне тоже, Оуэн. Я могу идти дальше по жизни так, как не могла прежде. Никакой фальши, никаких обязательств, как мы и договаривались.
– Верно, – сказал я, ощущая почти физически, как наступает облегчение... уходит чувство вины. – Как насчет ужина?
– Хорошо, – ответила она, направляясь к двери, но вдруг остановилась. – Оуэн, я знаю, ты действуешь по приказу, но ведь ты и сам хочешь идти, правда?
– Честно говоря, не знаю.
– Бедный Оуэн, – спросила она, покачав головой, – что ты будешь делать, когда все кончится? Что ты будешь делать, когда наступит конец убийствам?
По крайней мере, она предполагала, что я останусь в живых, а это уже немало.
Глава 4Скоростной катер и бросок в ночи
После первого неудачного задания на острове Сен-Пьер в июле 1940 года Генри направил меня на подготовку по парашютному делу, если можно так назвать это занятие. Помню, как мы, группа парней, дрогли холодным утром на безлюдном и продуваемом всеми ветрами поле йоркширского аэродрома и смотрели, как сбрасывают на парашютах мешки с песком с двухмоторного «уитли». Некоторая уверенность (которая у нас, может, и была) насчет способности человека преодолеть силы природы, вскоре исчезла, так как половина парашютов не раскрывалась.
Спустя две недели, сделав всего пять прыжков, я выпрыгнул в люк, проделанный в полу «уитли» как раз для этой цели, и обнаружил, что падаю в темноту над сельской местностью Бретани с ужасающей скоростью.
Встряска от приземления, как говорят бывалые люди, сравнима с той, которую ощущаешь, прыгнув с пятиметровой вышки. Меня же угораздило попасть прямиком на крышу сарая и сломать ногу, что повлекло за собой довольно долгое излечение в обществе старого бретанского морского капитана, ставшего фермером, который показал мне всякие интересные фокусы с ножом, но это уже совсем другая история.
Первый опыт мне повторять не хотелось, и я впоследствии старался приземляться поискуснее и помягче. Можно было летать на «лизандере» или «Гудзоне», и я так и делал в последней операции в Вогезах, когда десантировался вместе с четырьмя тоннами амуниции и боеприпасов, а после была Испания и карабканье через Пиренеи.
Так как в жилах у меня текла кровь пополам с морской водой, то ночной бросок на скоростном катере пришелся мне куда больше по вкусу – я столько раз бывал в море, что мог управлять судном с закрытыми глазами.
Обычно отправляемые доставлялись из Лондона в отель на горе Торки, где ожидали встречи с представителями военно-морских сил; командир базы ВМС в Плимуте говорил напутственные слова и называл время отправки. Для безопасности полагалось быть в мундире.
Обычаем было грузиться на борт плавучей базы 15-й флотилии боевых катеров в Фалмуте в середине дня высадки, а за пять минут до отплытия переходить на борт катера и спускаться в трюм.
Странно было снова надевать форму; но, по крайней мере, она предоставляла мне командирскую каюту на время пути и такую степень уважения к званию, которая существует только на флоте и нигде больше.
Командиром был лейтенант примерно моего возраста по фамилии Добсон. У него было худощавое, беззаботное лицо и лихо сдвинутая набок фуражка. По его виду чувствовалось, что ему ужасно нравится воевать и он не будет знать, куда себя приткнуть, когда война закончится.
– Рад видеть вас на борту, сэр. Поговорим потом, если удастся. Пора.
Он исчез; через некоторое время зарычали огромные дизельные моторы, и мы тронулись. Послышался стук в дверь, и вошел Фитцджеральд. Я видел его мельком вечером предыдущего дня в доме на берегу реки Хелфорд, что течет к западу от Фалмута; туда за мной приехала машина, высланная Генри.
Генри сам был там с людьми из Лондона, Фитцджеральдом и остальными из его группы. Выглядели они точно так, как я ожидал: суровые, жесткие молодые люди, исключительно подходившие для выполнения задания, чего не скажешь обо мне, и удивительно дисциплинированные. Они проверяли свое снаряжение и лодки в ангаре, когда меня привели познакомиться с ними; Фитцджеральд, несомненно, был в курсе дела.
