Заметив неподалеку группу молодых людей, Ральф перешел дорогу и приблизился к ним.
— Прошу прощения, — вежливо сказал, приподнимая шляпу, — будьте так любезны, покажите мне дорогу к ближайшему кафе.
Молодые люди были одеты в потертые кожаные куртки и обтягивающие джинсы. Странным образом они напомнили Ральфу новобранцев, которых он видел в Париже в 1914 году. Их волосы были гладко зачесаны назад и блестели, а лица покраснели от холода.
— Тут все закрыто, дед, — сказал один, но другой начал с кривлянием передразнивать Ральфа: — Прошу прощения… будьте так любезны, — а потом, со словами «Какая шикарная шляпа, приятель», сорвал шляпу с его головы.
— Послушайте, — обратился к ним Ральф.
Он попытался отнять шляпу, но не успел, ее пинком отбросили на дорогу, как футбольный мяч.
— Послушайте, ребята, — снова заговорил он. — Я понимаю, что вы развлекаетесь, но сегодня чертовски холодно.
Они, казалось, не слышали его. Раздался взрыв хохота, крик «Давай, Джонси, — гол!», шляпа взлетела в воздух и приземлилась на берегу. Ральф поспешил обратно через дорогу, думая о том, что мог бы рассказать этим парням, как однажды играл в футбол в мексиканской пустыне, где вместо мяча была высушенная тыква, а ворота обозначались черепами диких собак, но в этот момент один из юнцов, пятясь и надрываясь от хохота, налетел на него, и Ральф оказался в придорожной канаве. Содержимое его авоськи рассыпалось по мостовой.
Проходившая мимо женщина прикрикнула на парней, и они разбежались. Женщина помогла Ральфу подняться на ноги и подобрать остатки покупок. Пакет с чаем разорвался, и чаинки рассыпались по камням, напоминая пепел; из разбитой банки сочился джем, растекаясь кроваво-красным пятном. Но раковина, совершившая путешествие из Индийского океана в эту холодную страну, осталась цела. Женщина с тревогой посмотрела на Ральфа, спросила, как он себя чувствует, и предложила зайти к ней на чашку чая, но Ральф, которому вдруг захотелось поскорее вернуться домой, заверил ее, что все в порядке.
Он подобрал на берегу свою шляпу, стряхнул с полей песок и пошел на автобусную остановку. Ноги у него подкашивались, автобус опаздывал, и в ожидании его Ральф совсем замерз. Обратный путь был тяжел и утомителен. Автобус трясло, и Ральф все время держал раковину на коленях. «Вернусь домой, — думал он, — разожгу камин и послушаю радио. И долго не буду совершать подобных вылазок».
Выйдя из автобуса, он пошел по дороге, которая вела в деревню. Идти пришлось медленно, потому что ноги все еще дрожали. Стало холоднее, голубое небо выцвело до жемчужно-белого. Солнце казалось маленьким блестящим стеклянным диском. Не было даже легкого ветерка, и камыши, утесник, даже мелкие пташки, живущие в зарослях, выглядели застывшими, как на фотографии.
Пройдя полпути до дома, Ральф остановился, чтобы перевести дыхание. Он чувствовал себя не то чтобы плохо, но как-то странно. Грудь сдавило, казалось, что она вот-вот лопнет. Руки и ноги окоченели. Ральф хотел было положить на землю авоську с покупками, которая вдруг стала очень тяжелой, но не смог разжать пальцы. Он попытался сделать несколько шагов вперед, но напряжение в груди усилилось. Боль туго сжимала грудную клетку, обжигала левую руку. Ловя ртом воздух, он сел на обочине.
С этого места Ральф хорошо видел коттедж, притулившийся на краю болота. Солнце вдруг стало очень ярким, как солнце в Ла-Руйи. Ральф уставился в небо. Его нянька заворчала на него: «Не смотри на солнце, Ральф, это вредно для глаз».
— Проклятая баба, — пробормотал Ральф. — Проклятая ворчливая баба, — громко произнес он и закрыл глаза.
Фейт начала с кухни: смела паутину, выбросила сгнившие кухонные шкафчики и ржавые кастрюли и сковородки. Под грязным линолеумом на полу обнаружилась керамическая плитка — чудесные квадратики терракотового, кремового и черного цвета. Потолок Фейт покрасила в белый цвет, а стены — в бирюзовый. Хотя некоторые комнаты еще не были пригодны для жилья и кое-где сквозь дырявую крышу просачивалась дождевая вода, Фейт привезла с собой несколько своих сокровищ: две серовато-зеленые китайские вазы и чайный сервиз с цветочным орнаментом. Она мысленно представила, как могли бы смотреться здесь ее любимые вещи — браслет, купленный в Марракеше, испанская шаль, которую подарила ей Поппи. Фейт не могла вспомнить, где и когда потеряла их. Имущество Мальгрейвов, разбросанное по всему Континенту, оставило неясный отпечаток в ее памяти, подобно следам, который оставляет на песке ползущая змея.
После обеда она развела в саду костер и долго смотрела, как оранжевыми крапинками на фоне зимнего неба взлетают искры. Она решила, что вечером поговорит с Ральфом о переезде сюда. Конечно, поначалу он будет противиться, но потом увидит дом и согласится. Ему здесь понравится. Это совсем недалеко от Херонсмида, и, если ему захочется, можно будет каждые выходные ездить на кладбище и на берег моря. Она отдаст Ральфу большую спальню, выходящую окнами в сад, а в маленькой комнатке, которая смотрит на аллею, будет хранить свои платья. От Вионне, Шиапарелли и то платье от Поля Пуаре, которое она отыскала во Франции…
В пять часов вечера Фейт умылась из ведра, заперла дверь и уехала. Она чувствовала приятную усталость. Трясясь в фургоне по разбитой дороге, она составляла в уме список того, что еще нужно сделать: найти штукатура и трубочиста, и еще кого-нибудь, кто сможет починить крышу. Выяснить, какие лавки и магазины есть в окрестностях, где можно купить уголь и продукты. Придется нанять плотника, чтобы он сделал книжные полки, и подыскать подходящую мебель…
Фейт припарковала фургон у обочины и пошла по тропинке в Херонсмид. Надо бы еще спросить у Пэдди, хватит ли денег на ее счету, чтобы устроить нормальную ванную, и еще…
Отворяя калитку, она сразу поняла, что что-то случилось. У стены стоял чужой велосипед, входная дверь, которую Ральф никогда не оставлял открытой, была распахнута настежь. Фейт ускорила шаг.
Ей сказали, что Ральф умер, скончался от сердечного приступа на дороге у соляного болота.
— Теперь я осталась одна, — проговорила она. — Совсем одна.
Деревенский полисмен, который дожидался ее приезда, налил ей бренди и усадил у огня. Фейт пыталась унять дрожь, сжимая колени и упираясь пятками в пол.
На следующий день она разговаривала с викарием, с гробовщиком, с врачом. Она звонила по телефону и писала письма, и, казалось, без конца ездила на машине туда-сюда между деревней, Холтом и Нориджем, где надо было оформить регистрацию смерти. Как смешно, думала она, что требуются месяцы, чтобы устроить свадьбу, и всего лишь неделя на организацию похорон. И что надо организовывать поминки, выбирать гимны, заполнять кучу документов, в то время как в голове царит полная неразбериха и все, что тебе говорят, тут же забывается.
Она попыталась составить список тех, кто будет присутствовать на похоронах, но не могла ни вспомнить имен друзей Ральфа, ни сообразить, живы они или уже умерли. Телефон звонил непрерывно.
Положив трубку после разговора с одним из Квартирантов, который вибрирующим старческим голосом советовал, какие гимны выбрать для службы, Фейт принялась искать список дел. Она думала, что оставила листок на столе, но его там не было. Она попыталась вспомнить, что она делала до того, как зазвонил телефон: искала адресную книгу Ральфа, которой, скорее всего, не существовало, или же наливала себе чай? За эти дни она частенько наливала себе чай и потом забывала его выпить.
Фейт прошла на кухню, где стояли немытые чашки и валялось раскрошенное печенье, которым она угощала викария. Списка не было ни в корзине для грязного белья, ни в кладовке. Телефон зазвонил снова. Энни, продавщица из «Холли-Блю», испуганным голосом сообщила, что партия товара, которую они заказали, не поступила вовремя. Фейт распорядилась закрыть магазин и запереть дверь на замок. Ответом было лишь шокированное молчание. Она положила трубку и без сил упала на диван. В маленькой гостиной валялись газеты, картонные коробки, плащ, резиновые сапоги. «А ведь когда-то я была такой организованной!» — с отчаянием подумала Фейт. Она закрыла лицо руками, не в силах разобраться, плачет ли из-за беспорядка или из-за Ральфа. Она испытывала смятение, глядя на вещи, которые были частью его жизни. Продавленные кресла и старые буфеты, казалось, вытягивали из нее остатки жизненных сил.
В дверь постучали. Фейт, не в силах пошевелиться, осталась сидеть на диване, поджав под себя ноги и накинув на плечи старый свитер Ральфа. «Если я не открою, тот, кто пришел, постоит и уйдет», — решила она и закрыла глаза. Ей надо вздремнуть, а когда она проснется, то отыщет список или составит новый.
Стук прекратился. Засыпая, Фейт услышала шаги, шуршащие по засыпанной шлаком дорожке рядом с домом. «Ральф!» — бессознательно промелькнуло у нее в голове, и, окончательно проснувшись, она едва не разрыдалась снова.
