- Сколько с меня?
- 25 баков, - рубанул продавец, как палач топором.
У Джона дрогнуло сердце. У него было только двадцать с какой-то мелочью.
- 15 долларов, больше никак... - Попробовал качнуть права Джон.
- Коллекционный экземпляр. 20 и ни цента меньше, - сказал старик и выразительно посмотрел сквозь витрину.
Там стояли бандиты, курили и непристойно ругались, дожидаясь беленького, чтобы снять с него шкуру и натянуть её на уличный барабан.
- Согласен, - поспешно ответил Джон и выложил деньги на бочку, то есть на прилавок.
При виде денег черное лицо продавца сразу покрылось испариной, будто неожиданно ударил стоградусный фаренгейт. Старик хищно сгреб клешней купюры чужого враждебного государства и указал безопасный выход через задний двор. Джон с машинкой (которая, сволочь, весила полтонны) под мышкой бросился в параллельный квартал. Через десять минут хорошего спринтерского бега, он опять оказался на мирной территории и уже не спеша пошел домой.
Глава 8
Наконец наступил судьбоносный год и решающий день, событие, которого он с трепетным волнением ждал и одновременно боялся - он взял папку с рукописью романа, отпечатанного на гарлемской машинке, и пешком отправился в ближайшее издательство. Сердце билось учащенно. Потом оно дало сбой, когда Джон отворил тяжёлую дубовую дверь вестибюля старинного многоэтажного здания на Перри-стрит.
К нему тотчас бросился швейцар в мундире с золотыми галунами и в некогда белых хлопчатобумажных перчатках. На лице стражника цвета остывшего кофе блестели два ряда белых, как не растаявший сахар, зубов.
- Вы куда, мистер?
- В издательство, - небрежно бросил Джон и помахал папочкой перед носом швейцара, будто это был пропуск в VIP-зону.
Как ни странно, это подействовало. Швейцар сделал движение туловищем, намекавшее на поклон, деликатно взял посетителя под локоток и проводил к лифту.
- Седьмой этаж, - подсказал швейцар, помогая справиться с лифтом.
- Благодарю, вы очень любезны.
Лифт тронулся. Это был элеватор старой конструкции, навевавший тюремные ассоциации, ибо везде были
раздвижные решетки и стальные сетки безопасности.
На этаже издательства все было устроено так, что ворвавшийся с улицы террорист, если он с боем прорвется через швейцарскую, попадает в хитрую ловушку коридоров и непонятного назначения кабинетов с людьми, работающими на гремящих пишущих машинках. Пока он будет вести перестрелку с пьющими кофе охранниками, пыл его - разгромить приемную - окончательно угаснет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Джон сунулся в несколько дверей, поговорил с кучей ненужных людей, окутанных клубами табачного дыма, пока не нашел заветное. Вот она приемная. Ситуация ему сравнилась с приемной у Господа Бога. Сейчас все решится. "Быть или не быть?"
- Вам назначено? - едва он переступил Рубикон, обратилась к нему секретарша, строго одетая женщина бальзаковского возраста. Не какая-нибудь короткоюбочная финтифлюшка. Она всё видела насквозь, как рентгеновский аппарат, с ней небрежность не прокатит.
- Мне к мистеру Буллу... - пробормотал Джон и почему-то спрятал папку за спину, вместо того, чтобы её предъявить.
- Я это поняла, потому и спрашиваю: вам назначено? Как ваше имя?
Посетитель взял себя в руки, выпрямил спину и произнес:
- Кейн, Джон.
Выглядело это так, будто он представился: Бонд, Джеймс.
- Очень приятно Мистер Кей Джонс...
- Кейн - моя фамилия, а имя - Джон.
- Ох, простите, не расслышала...
Секретарша почувствовала свою вину, и этим стоило воспользоваться.
- Я принес рукопись и хочу, чтобы... чтобы мистер Булл прочел её...
- Ну зачем же утруждать такими пустяками самого мистера Булла... Ах, простите... ваша рукопись, конечно, не пустяк, но для этого у нас есть отдел рукописей. По коридору направо, потом налево, чуть прямо и резко влево. Охрана вам покажет...
"Рукопись отдай лично в руки редактору, желательно, главному, самому, - наставлял Кейна лауреат "золотого пера", когда начинающий писатель, по уже приобретенной дурной привычке, решил проконсультироваться с метром журналистики, встретившись с ним на крыльце их общего дома. - Если сдашь в отдел рукописей, там она и сгинет. Писульки твои отдадут на рецензию одному из бездарностей, несостоявшемуся писателешке, который подвизается у них на службе. Он, злобно потирая ручонки, капая горчицей с хот-дога, одним глазом пробежит по твоим, кровью написанным страницам. Потом вырвет из середины клок листов и оботрет ими свои сальные руки. Через три месяца или полгода тебе сообщат, что "Ваше замечательное произведение не заинтересовало наше говенное издательство, желаем успехов". Хорошо, если вернут рукопись, а нет, - будешь снова машинку долбить, перепечатывая свой роман".
Журналист был жизнелюбивым оптимистом, лауреат конкурсов, а значит, удачник, и это придало былую уверенность соискателю писательского счастья.
Совсем другой настрой, все ту же пресловутую ложку дегтя выдал Кейну другой полузнакомый, которого Джон звал Стоппером - эрудит, непризнанный литературный гений, - с которым они уже давно пили "Гиннес" в Гринвич-Виллиджском баре "Монпарнас":
