А чем ты занят? Что ты пишешь? Что у тебя выходит? Что переиздается в Детиздате? Как книга воспоминаний? Об этом я уже ровно ничего не знаю. Как твои отношения с Детиздатом, со Шкловским, с Маршаком? Я всегда задаю тебе в письмах множество вопросов, и ты никогда на них не отвечаешь.
Я — председатель Окружной избирательной комиссии по выборам в Ленсовет!
Повесть моя[611], над которой я работаю, движется медленно и вяло, и не жду от нее ничего. Мне вообще не нужно писать так много, как я пишу за последние годы. Вот выйдет книга моих старых заново переработанных рассказов — они никому не известны и сойдут за новые. А мне переводик бы!
Гулька чрезвычайно польщен твоим вниманием к его письму. Собирается писать новое. Он, конечно, опишет нашу жизнь гораздо лучше, чем мы с Мариной.
Привет Бобе. Попроси его мне написать.
Привет маме.
Ваш старый сын Коля.
13 ноября 1939.
Прочитав, скажите, кто соврал: он или я?
122. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому
22 января 1940 г. Москва[612]
Коля! У нас все более или менее хорошо. Боба имеет квартиру!!! Маму не мучают почки!! Мы радуемся, зная, что деньги у Вас все же есть. Говорят, что Лида более или менее здорова. Я кончил книжку: «Горький, Репин, Маяковский, Брюсов». В феврале начнет печататься моя книга «Высокое искусство». — У меня новая секретарша — 22-летняя, математик, еще лучше Аветовны[613].
При Союзе писателей есть специальная иностранная комиссия, во главе которой стоит т. Аплетин[614]. Только через эту комиссию ты можешь сноситься с издателями. Напиши на мой адрес письмо т. Аплетину, я ему передам. Конечно, можно и через Уманского[615], но Уманский сдерет с тебя большой процент.
О том, что у нас морозы до 44°, ты знаешь. Надеюсь, что скоро кончится эта волна необыкновенного холода и начнется обыкновенный. С «Хижиной» еще много возни: придется редактировать и твой перевод и «поправки» редактора, а потом вся книга пойдет на рецензию; придется читать ее после рецензента, а потом ее выбранит Шкловский.
Я много печатаю статей в «Учительской газете», в «Русском языке в школе»[616] — но все это 3-й сорт. Надеюсь, что Таточка поправилась после каникул; Гуле и ей — сердечный привет; попроси Марину написать мне о них подробнее. Вышли в свет «От 2 до 5», «Солнечная» и проч. Когда выйдут твои рассказы? Целую Марину.
Твой папа.
123. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому
19 марта 1940 г. Москва[617]
Дорогой Коля. Я тебя против воли подвел. Сейчас только разбирая груду писем, скопившихся в ящике моего стола, я нашел твое письмо к Аплетину. Не знаю, как я мог не заметить его, думаю, что оно застряло в конверте, приклеилось — и вот только теперь я посылаю его в Союз. Прости, пожалуйста. Поправки Домбровской бредовые. Я только и делаю, что вычеркиваю всю ее дребедень. Итак, ты был в Куоккале! Воображаю, как волновался ты при встрече со своим детством, со знакомыми камнями и деревьями. Целую без церемоний Марину и Гулю, и Тату. Уже сделаны рисунки к «Хижине дяди Тома». На днях сдаю ее в набор.
Твой.
124. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому
27 марта 1940 г. Москва[618]
Фадеев согласен поддержать ходатайство Ленлитфонда всех дач, но отказался хлопотать отдельно моей даче.
125. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому
29 марта 1940 г. Москва[619]
Милый Коля!
Письмо Соловьеву я отправил.
Хорошо, что ты хочешь ехать туда и там закрепить дачу. Ал. Ал.[620] очень вежливо, но твердо отказался принять участие в этом деле. Боюсь, что без его поддержки оно провалится. Мне очень хочется, чтобы эта дача была у тебя, но те меры, которые ты предлагаешь, кажутся мне… как бы это сказать?.. — невозможными, экстравагантными.
Я написал одновременно с этим Анне Георгиевне. Если нужно будет приехать, я приеду, но думаю, что и предпринятых мер достаточно. Особенно важно, чтобы ты поехал туда. Я сообщил Соловьеву приблизительный адрес: в 300–400 шагах от «Пенатов» Репина, в сторону Оллила, на берегу Финского залива.
Мама поправляется. Я как будто тоже. Пришли рассказы свои.
Твой.
Марине, Тате, Коле — привет.
126. Н. К. Чуковский — К. И. Чуковскому
9 апреля 1940 г. Куоккала
Милый папа!
Что это тебе вздумалось дарить мне деньги? Они замечательно нас выручили, и мы очень тебе благодарны.
С дачей ни то, ни сё. Соловьев, безусловно, хочет ее отдать, но мелкие работники, ведающие делами непосредственно, отдавать не хотят и чинят препятствия. Документы, присланные тобой, они объявили не стоящими ни гроша и даже не приняли их у меня. Кроме того, они ссылаются на какое-то обязательное постановление, согласно которому (или которого) все дачи стоимостью более 50 000 рублей безусловно национализируются. Сегодня я несколько часов пререкался с ними в Териоках. Все неясно, но я еще надеюсь на успех.
Опять был сегодня на даче. День печально-пасмурный и теплый. Ручей шумит под снегом. Дом Разживиных[621] не существует. Дом Колляри[622] не существует. А у нас не хватает только двух стекол (в кухне и в твоей комнате), да плита попорчена, да у печки в гостиной сорвана заслонка.
Гулял по Прямой дороге от станции до того дома, где родился Бобочка. Проходил мимо Козиночки. Все удивительно так, как было в моем раннем детстве, но все покосилось, покривилось.
Станция совершенно такая, как была, даже скамейки в ней те же. Но нет Меркурия и нет Труббе.
От безденежья я начал писать с Мишей Слонимским пьесу. Договора с театрами у нас нет, пишем мы, как говорится, на Бога, и я мало надеюсь, что из этой затеи что-нибудь выйдет. Скорблю, что оторвался из-за пьесы от романа, который опять движется чрезвычайно медленно. Но жить на романы невозможно.
Книжка моих рассказов вышла, и я на днях ее пришлю.
Когда вы возвращаетесь из Узкого?
Передай маме, что я был у Черноруцкого и что здоровье мое за последнее время лучше.
А как вы?
В конце месяца я, возможно, буду в Москве.
Коля.
9 апр. 1940 г.
К даче я сегодня прикнопил лист бумаги, на котором написал: «Дача советского писателя-орденоносца К. И. Чуковского».
127. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому
14 апреля 1940 г. Узкое[623]
Дорогой Коля.
Только сегодня (14/IV) кончил я работать над «Хижиной». Дело в том, что невежественная Домбровская так «исправила» рукопись, что пришлось вновь сверять с оригиналом. Работая по 5 часов в день, я сделал эту сверку в 14 дней. Рисунки готовы. Рукопись сейчас же идет в набор, и в июне книга будет готова. Отличная книга.
Почему исполком отказал? Потому что документы — очень слабы и недоказательны, или потому, [что] подействовала клевета Бродского[624]? Черкни, пожалуйста. В первом случае я могу достать документы — письма Репина ко мне, свидетельство Ал. Толстого и Шкловского, которые были на моей даче, и проч.
Во втором случае я, конечно, ничего делать не буду.