В технической сметке ему отказать нельзя. Даже на сверло свое моторчик приладил в два напряжения — кто знает, сколько вольт будет в помещении кассы? Все продумал, все рассчитал. Небось вечерами над чертежом сидел, конструировал…
И вот, пожалуйста, часа два «работы», и в сейфе прорезана аккуратная дыра, а в ней весь замок как на ладони. Шуруй, в общем. Греби монету.
Он был осторожен. Затирал все следы, ни пылинки не оставлял. На «дело» шел в рабочем халате, и тот на обратном пути соберет в узелок и в реку. Деньги брал большие, мог себе позволить не только это. И катилась жизнь самая что ни на есть воровская — пьянки, гулянки, дешевые девицы, пыль в глаза…
Допылился. Сел. И, судя по всему, надолго.
— Пропал человек, — вздыхает Стас и ищет глазами пепельницу. Нашел, со злостью придавил окурок. — Жутко обидно. С такими руками на доске Почета быть, автографы на выставках раздавать. Вот скажи мне, где, на каком моменте свихнулся парень, а? Ловить-то мы ловим, научились, а вот разглядеть вовремя, что человек не по тому курсу пошел, глаз не хватает…
Стас трасолог. Я не ошибся — с одним «с», хотя слово «трасса» в большом ходу у представителей этой нашей узкой специальности. Названа она, однако, по французскому слову «ля трас» — след. Так что Стас имеет дело со следами. На чем угодно — на земле и снегу, на штукатурке и замках, на автомобильных бамперах и дверных филенках, на обрезке троса и на выщербленном полу — на всем, чего касался или мог касаться инструмент жулика. Кабинет Стаса завален всякими железками, инструментами, тюбиками с пастой для отливки следа, какими-то непонятными ни на первый, ни даже на второй взгляд приспособлениями, которые Стас мастерит в свободное время.
Книжки на его столе разные и неожиданные: «Радиоэлектроника в экспериментальной физике», «Обувное материаловедение», «Справочник метизов», «Электрические машины», «Часовое дело»…
Экспертизы Стаса многословны. Писанины хватает у всех нас, но у трасологов это что-то особенное! Нет, скажем, общего ГОСТа на замки, и поэтому каждый замочек описывается по деталькам, по винтикам, даже если повреждение имеется только на каком-то малом участке. Описание какого-нибудь простого гвоздодера занимает страницы полторы убористого текста. Таков порядок. Вещь, попавшая к нам, становится уже не вещью, а вещественным доказательством, и поэтому требует к себе повышенного внимания.
Когда ни придешь к Стасу, он все сидит за машинкой и отстукивает, через каждую строчку отрываясь на новый замер. Мне даже кажется, что ему нравится так подробно описывать свои железяки. Он, во всяком случае, на это не ворчит.
Мне понятно, почему Стас так расстроен из-за Гринчука. Гринчук задел Стаса, обидел его лично тем, что запятнал свои рабочие руки, которые, как хорошо известно Стасу, вовсе не для того предназначены, чтобы взламывать сейфы. Стас сам мастер на все руки, у него несколько авторских свидетельств, он знаток самых разных и неожиданных для криминалистики профессий.
Таких сверходержимых, если не сказать больше, «технарей» у нас в ОТО двое. Сам Стас и Семен Петрович, его непосредственный начальник и большой приятель, несмотря на солидную разницу в возрасте.
Они чаще других задерживаются по вечерам и что-то там колдуют над верстаком, изредка перебрасываясь непонятными для непосвященных замечаниями. У них обоих сохранилось какое-то чисто детское любопытство к тому, а что там, внутри игрушки, и поэтому, когда в прошлом году Семен Петрович надолго слег в госпиталь — сказался фронт, — у нас не возникло вопроса, что послать ему в больницу, чтобы он не скучал.
Мы тогда купили большой детский конструктор, пару заводных автомобильчиков и послали ему, убежденные, что, выйдя из больницы, Семен Петрович притащит на службу еще одно остронеобходимое для нас приспособление, изящно собранное из деталей детской игрушки…
— Ладно, ну его, этого Гринчука, — говорит Стас. — Пошли ко мне, я тебе одну неудачную игрушку покажу…
В комнате трасологов горит свет. В углу, не оборачиваясь на шум наших шагов, сидит Семен Петрович и, покручивая верньеры МСК — микроскопа сравнительного криминалистического, — смотрит в окуляры. На этом микроскопе можно одновременно видеть и сравнивать два следа — подлинный, с места происшествия, и след экспериментальный, сделанный уже в лаборатории подозреваемым инструментом.
— Ну как, Семен Петрович? — спрашивает Стас. — Проверили?
Семен Петрович отрывается от микроскопа.
— Вроде похоже.
— Ну уж и вроде, — обижается Стас. — В цвет, на все сто!
— На все сто даже близнецы у одной мамы непохожи, — назидательно говорит Семен Петрович и опять склоняется к микроскопу.
— Что-нибудь серьезное? — спрашиваю я.
— Да чепуха, минутное дело.
Семен Петрович оборачивается и выразительно смотрит на Стаса. Стас выдерживает его взгляд. Он уверен.
— Киоск «Союзпечати» ограбили. Там на крыше люк есть, так его подцепили и сдернули. Тут же, на горячем, задержали одного субъекта. В кармане отвертка. Прислали мне. По размеру жала вроде подходит отвертка под след, но след поперек волокон дерева, и ничего не разберешь… Выручило то, что крыша была покрашена и есть там малюсенький кусочек, где отвертка просто скользнула по краске…
Классическая трасология. Нет двух инструментов, которые оставляли бы одинаковый след. Зазубрины от заточки, случайные выщербины металла, которые не увидишь простым глазом, позволяют по микрорельефу оставленного следа судить об инструменте и точно определить его: он или не он. Своеобразная дактилоскопия вещей.
— Так я отверточкой этой царапнул по гипсу, потом оба следа отснял, сравнил и… Да что я тебе, собственно, лекцию читаю?
— А это невредно, — не оборачиваясь, ехидно говорит Семен Петрович. — А то развелось у нас здесь всяких узких специалистов. Химики, физики, теоретики.
— Во-первых, вы, Семен Петрович, сами всегда ратуете за узкую специализацию, — так же ехидно отзываюсь я и добавляю: — А во-вторых, у меня опять пропала литровая колба.
— Это не я, — быстро говорит Семен Петрович и начинает озабоченно вращать верньер микроскопа, показывая, что разговор исчерпан. Ничья.
— Хороша была бы игрушка, — Стас открывает ящик стола и небрежно бросает на стекло какой-то на скорую руку собранный приборчик. — А мы ее на склад неоправдавшихся надежд…
Стас берет лист бумаги и чертит на нем несколько параллельных линий. Потом подсоединяет к прибору что-то похожее на тонкую авторучку и ведет ею поперек линий. Раздается сухое пощелкивание — на маленьком счетчике одна за другой выскакивают цифры.
— Понятно?
— Не очень.
— Семен Петрович, пожалуй, прав насчет узких специалистов…
От микроскопа слышится удовлетворенное хмыканье. Я начинаю злиться.
— Ладно, просвещу химию. Хотел положить свою скромную жертву на алтарь дактилоскопии. Хватит, думаю, им вручную иголочкой папиллярные линии считать. Это ведь никаких глаз не хватит. Раздобыл по знакомству светопровод, поставил релюшку, счетчик…
— Так ведь считает же! — восхищенно говорю я.
— Считает, — соглашлется Стас. — Еще как считает! Все считает: и саму линию, и пятнышко грязи. Глаз, он все-таки отбор делает, рисует общую картину. А это техника, ей думать не положено. Надо еще покумекать…
Стас небрежно сгребает приборчик в ящик стола.
— Жалко, — сочувствую я.
— Жалко, жалко, жалко, — задумчиво повторяет Стас. — Но не больше, чем Гринчука.
Дался ему этот Гринчук.
— Кстати, ты, Паша, зайди завтра к фотографам. Они весь эксперимент на видео снимали. Интересно.
— Да я сейчас зайду, может, еще не ушли…
14
В коридоре возле открытой двери с табличкой «Судебно-оперативная фотография» стоит и курит Георгий (он же всеобщий Жора) Павлович Меньшиков, невысокий седой человек с широким добрым лицом. Глаза у Жоры усталые, невыспавшиеся, на лбу четко рисуются морщины. Все-таки возраст, от него никуда не убежишь… Жора в сером недорогом костюме, на лацкане пиджака отблескивает значок гэдеэровской фирмы «Орво», подаренный берлинскими коллегами.
