Раднир замер, он уже понял, о чем пойдет речь.
— Дюртал сообщим мне подробности побега принцессы, — продолжил Курхот, внимательно глядя на юношу. — Я действительно недооценил принца Интара. Смелый поступок, отчаянный. Он воин. Да. Его надо было убивать по-другому. Но я не об этом. Ты всё верно рассказал мне, мой мальчик. Все так и было. Я верю тебе. Но, понимаешь ли, Дюртал прислал мне очень подробное послание. Признаться, я подумал, что молодой человек, который проник в замок и помог его захватить, твой тезка. Но…
— Я виноват, отец… — Раднир опустил голову.
— Если бы твои раны были следами пыток, это всё равно не простило бы тебя, сынок. Но тебя не пытали. Чем же тебя заставляли? Как ты согласился? Ведь ты помогал добровольно. Это видно из послания.
— Прости…
— За что ты просишь прощение, сынок?
— Я хотел его убить, я вызвал его на поединок…, но принц Интар оказался сильней. Я проиграл ему…. А он не стал делать меня рабом, он взял с меня слово.
— Какое?
— Не пытаться его убить.
— Но это не предусматривало помогать моему врагу.
— Я дал ему слово служить ему.
— Значит, — медленно проговорил Курхот, — ты предал меня.
— Нет, — в глазах пошатнувшегося Раднира плескался ужас. — Нет, я пришёл, чтобы предупредить тебя. Принц Интар хочет убить тебя. Я не позволю ему это. Я вернулся, чтобы быть с тобой рядом, чтобы воевать. Убивать ради тебя.
— Ты убежал…
Юноша не сводил взгляда с лица отца.
— Он отпустил меня.
— Послал тебя ко мне. Зачем? Почему?
Следующие слова Раднир постарался сказать твердо и спокойно, но голос дрогнул:
— Он хочет, чтобы я увел наших людей из Илонии.
Курхот вскочил.
— Ты пришел убить меня. Ты, мой сын…
— Нет, отец, — Раднир в ужасе отшатнулся. — Я пришел предупредить тебя, спасти тебя.
Курхот остановился и с размаху ударил его по лицу.
— Я убью твою мать, ту, которая дала жизнь змеенышу.
— Отец! — простонал Раднир. — Он сказал мне, что, если он победит, я должен буду увести наших людей. И в обмен вернуть пленных. Если он победит, я уведу людей. Всех. Я не позволю им быть в рабстве, я хотел спасти свой народ, тебя.
Курхот распахнул полог шатра. Кивнул на Раднира представшим перед ним охранникам.
— В яму его, — коротко отдал он приказ.
Корабль, его корабль всегда блестел. Даже когда на нем были рабы. Его команда без устали драила палубу и трюмы. Он это требовал. На его корабле никогда не было болезней. Он любил морские брызги, пропитанный солнцем и влагой воздух, ветер. Он любил шквал, бурю и никогда не задерживался в вонючих, пропахших рыбой и тухлыми водорослями, портах.
Дом его матери стоял на скальном уступе, на берегу моря. Мать тоже любила чистоту, красивую мебель, посуду. В доме было много окон, закрытых таким дорогим витражным стеклом. В каждой комнате не менее дешевые зеркала. Открытые террасы. Обилие солнца и воздуха.
Он был с отцом в походах. Но они не заходили далеко от моря. Рывок, уничтожение поселения, добыча и опять море. Даже когда они шли до Переправы, вокруг были открытые пространства. Реки, горы, долины.
Там, под землёй, в заброшенном руднике, ему надо было бороться за свою жизнь, ему надо было выполнить приказ отца. Он терпел неудобства. И озеро с холодной прозрачной водой было рядом.
Яма в лагере армии, осадившей город — это была яма, выкопанная на глубине пяти-шести метров. Узница для пленных, устрашение для своих. Поначалу это была выгребная яма, но приспособив для пленных, очищали ее не для их лучшего содержания. Содержимое, все нечистоты, мусор и трупы сбрасывались в реку. С одной целью — загноить, отравить воды, текущие в осажденный город.
Для наказания своих людей у отца раньше были совсем другие методы. Плеть, увечья, заключение. Провинившихся могли бросить за борт или оставить на одинокой скале в море, повесить или всадить нож в сердце. И вот сейчас для наказаний король Сегота использовал смердящую яму.
Раднира просто сбросили туда. От ударившего в нос запаха помутился рассудок, он проникал не только в нос, но и в рот, казалось, что и в уши. Он упал в слизкую тошнотворную массу. Рядом раздался стон, но он даже не хотел знать, кто это и за что человек тут. Возможно, яму и очищали, но это было давно, а после этого тут содержался не один десяток человек.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Им овладело беспросветное отчаянье. «За что?» — хотелось выть, издавать те звуки, что слышались ему в горах. «Волки, — говорил ему Стенли, — хищники. Но летом они не опасны». И всё же ночью в их вое слышалась тоска. И вот также хотелось сейчас выть Радниру. Почему та девчонка спасла его? Почему проклятый принц пощадил его? Он умер бы со славой. Нет, без славы. Он не исполнил приказ отца. Почему тот стражник заслонил своего господина? Как доказать отцу?.. Что доказать?.. Что он не предавал? А как считать то, что он утаил от него про ту, сильную девушку. Но если бы сказал, то что… зачем про неё говорить, зачем она отцу? Утаил про спасение сестры Интара. Про свое участие. Зачем он не сказал отцу сразу. Но что бы это изменило? И… зачем это отцу? Её освободили бы и без него. Зато он доказал… Что он доказал? Кому? Да ничего он не доказывал. Он просто жил с этими людьми. Само собой, он участвовал в их жизни. Они ему просто нравились… Вот оно! Раднир застонал. Отец это заметил. Он увидел, что сын уже не так предан ему, как прежде, что есть человек, которого он слушает как его самого. Которого он уважает, как сильного противника, и даже не противника, а как… как отца. Да, он действительно предал отца.
Но почему тогда не смерть, почему яма? Если это наказание, он вынесет его. Отец хотел дать ему какое-то важное поручение. Но если нет, если это смерть… За что именно так, в смраде, в нечистотах, не в бою, не на корабле, не в море? И что будет с той девушкой, которую принц попросил спасти? Если он проиграет. А Раднир видел отцовское войско. И видел войско Хайдира. Почему принц послушал свою дочь и взял ее с собой?
Светлый круг неба темнел, в яме уже не слышались чужие стоны, тьма становилась непроглядней, даже несмотря на яркость звезд. Сверху на него обрушились очистки и содержимое ведра с недвусмысленным содержанием, напомнившим, для чего это яма.
А потом его лица коснулась натянутая веревка. Веревка? И что-то привязано. Фляга с водой, завернутая в большое полотнище парусины. Отвязав, Раднир жадно глотнул свежей воды. Подергал веревку. Тонкая, она не выдержит его вес. Значит, это не спасение.
Веревка, выполнив свое предназначение, взвилась вверх. Раднир еще раз выпил, смочил край парусины и приложил к лицу. Обернул остальной тканью голову. От вони это не спасло, но стало чуть легче.
За ним пришли через несколько дней. По веревке спустился дюжий матрос, один из охранников отца и вытащил ослабевшего юношу наверх. За время заключения ему еще несколько раз неизвестный доброжелатель спускал воду и тряпицу с куском сухаря. С позволения отца или нет, он не знал, поэтому оставил парусину и флягу там, внизу.
Его окатили водой и сорвали одежду, бросив ее в яму. Немудрено. Одежда пропиталась содержимым, и от нее разило, как от самой ямы. Бросили ему старый грязный плащ и куда-то повели. Он не видел куда, глаза еще в яме начали гноиться, а драгоценной воды, чтобы промыть их, не хватало. Но озеро, к которому его подвели, он увидел. Не раздумывая, что уже начало осени, он бросился в обжигающе холодную воду с головой. У берега озеро заросло тиной, но все это было неважно. Он проплыл чуть дальше. Холод, казалось, придавал сил. Несколько раз окунувшись, он встал на дно и начал тщательно растирать себя сорванными листьями озерных кустарников и илом со дна. Волосы пришлось вымывать гораздо дольше. Но до чистоты было далеко. Холодная вода пробрала до костей, он начал мелко дрожать, но вылезать не хотелось. Запах смрада и тлена все никак не исчезал. Не перебивал его даже запах тины.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он оставил без внимания чей-то окрик с берега, и лишь когда чья-то мелкая фигурка кинулась к нему с берега, понял, что ему пора.
