— А в чем дело, сэр?
— По непонятным причинам стали избивать иностранцев, особенно англичан. И заметьте, их не грабят, а просто сильно избивают. Я неоднократно жаловался Лину, и когда в прошлом месяце был заколот британский подданный, он передал мне двух китайцев. Я уверен, что они были непричастны к этому преступлению, но вы же знаете китайскую систему. Вместо того чтобы попытаться найти настоящих преступников, они схватили на улице первых попавшихся людей, ни в чем не повинных. Конечно, мне пришлось казнить несчастных, и это было очень неприятно, но выбора у меня не было. Не я, а Лин послал их на смерть.
Благодарный за предупреждение, Чарльз передал его своей команде.
— Не забывайте, что это Восток, — сказал он. — Их мышление и поступки очень отличаются от наших. Не ввязывайтесь в потасовки и не бродите в одиночку по переулкам, как бы сильно вам ни хотелось выпить.
Сразу после швартовки он сошел на берег и, направляясь к конторе Сун Чжао, заметил Оуэна Брюса, примерно в пятидесяти футах от себя. Шотландец зло взглянул на него и отвернулся, и Чарльз понял, что этот человек ненавидит его так же, как ненавидел и Джонатана из-за их процветающей торговли с Востоком и непоколебимого неприятия торговли опиумом.
В дом Сун Чжао был отправлен гонец, чтобы сообщить о прибытии молодого англичанина, и спустя чуть больше часа в Вампу прибыл Кай с эскортом. Зная лишь несколько слов по-китайски, Чарльз не мог поговорить с мажордомом, но пока они шли через многолюдный город к имению Суна, он почувствовал перемену в отношении людей, смотревших на чужеземца.
Ранее один из пяти или четырех смотрел на иностранцев с ненавистью и презрением, а сейчас негодовали уже все. Мальчишки кричали «Фань-гуй!», и охранникам приходилось сдерживать их. Многие грозили Чарльзу кулаками, а женщины плевали на землю и отворачивались. Ощущение было далеко не из приятных, и ему стало не по себе.
Тем разительнее был прием, оказанный ему Сун Чжао. Сияющий и довольный этим визитом, китайский торговец встретил его у передних ворот и, взяв под руку, провел через сад к стоявшим поодаль зданиям.
Следующей появилась Сара Эплгейт, и она была так рада видеть его, что в какую-то минуту ему показалось, что она его сейчас расцелует.
Затем со своей половины поспешно вышла Лайцзе-лу, и она была еще прекрасней, чем помнил Чарльз.
— Добро пожаловать, — тепло сказала она и протянула ему обе руки в совершенно западном жесте.
Ему стало больно за нее и Джонатана.
Повару поручили приготовить особый обед в честь прибывшего гостя, и пока на кухне кипела работа, Чарльза проводили в главную гостиную. Ему предложили стул, как принято на Западе, но Чарльз предпочел сесть на низенький мягкий стульчик, хотя при этом ему не удалось вытянуть свои длинные ноги.
Отказавшись от обычных формальностей, которыми начинаются все беседы в Срединном царстве, Чарльз сказал:
— Я знаю, что вы хотите услышать новости о Джонатане. — По пути из Лондона в Джакарту он долго размышлял о том, что скажет, и даже отрепетировал свою речь на мостике.
Чарльз довольно долго говорил о работе Джонатана на верфи, подробно рассказав о новых клиперах, которые тот строит.
— Он уделяет все свое время работе, — сказал Чарльз совершенно искренне. — Даже по воскресным дням ходит в контору после церкви. Он идет на верфь рано утром с отцом и возвращается домой поесть только поздно вечером.
— Он здоров и счастлив? — спросила Лайцзе-лу.
— Он здоров, — прямо ответил Чарльз, — но он никогда не будет счастлив, пока вас нет рядом с ним. — Это тоже было правдой. Он решил, что ни при каких обстоятельствах он даже намекнуть не может на трагические обстоятельства в жизни его кузена или на то, что у него теперь есть сын. Только сам Джонатан мог сказать об этом Лайцзе-лу.
Пока он говорил, девушка теребила золотое кольцо, надетое на четвертый палец правой руки.
Чарльз, увидев этот жест, еще раз осознал со всей остротой, что ему необходимо быть начеку каждую минуту пребывания здесь. Если Лайцзе-лу узнала бы правду о положении Джонатана, она была бы вне себя от горя, но только сам Джонатан мог рассказать ей правду.
Обед был одним из самых вкусных, которые когда-либо приходилось пробовать Чарльзу. Он мог узнать только лишь некоторые из множества блюд, и до этой минуты ему даже не приходило в голову, как он соскучился по китайской кухне. Несмотря на все его волнения, аппетит у него был прекрасный.
Больше всего он опасался вопроса о девушке, с которой Джонатан был обручен, не представляя, что можно ответить. Он не мог сказать, что рождение сына и наследника Рейкхеллов обязало его жениться на ней, и в то же время ему не хотелось лгать. Несомненно, Лайцзе-лу хотелось узнать о Луизе, но ее чувство деликатности не позволило спрашивать о ком-либо, кроме Джонатана, и Чарльз почувствовал большое облегчение, когда понял это.
Сун Чжао выглядел постаревшим и очень уставшим, и глубокие морщины в уголках глаз и рта говорили о том, что он живет в огромном напряжении. Мисс Сара совсем не изменилась, разве что волосы чуть-чуть поседели, но она была столь же неукротимой и резкой и высказывалась тогда, когда считала нужным. Лайцзе-лу, вопросы которой со всей очевидностью говорили о том, что она глубоко любит Джонатана, вся светилась изнутри этой любовью, и была как никогда прекрасна. Нет объяснения тому, почему жизнь внезапно преподносит людям такие жестокие испытания.
Подробно рассказав о работе и жизни Джонатана, Чарльз, наконец, затронул вопрос, поднятый сэром Уильямом Эликзандером.
— Насколько я понимаю, здесь резко усилились настроения против иностранцев.
— Как это ни печально, это так, — признал Чжао. — Это распространилось на все слои общества, включая и образованных чиновников, которые уж должны соображать.
— Чем вы это объясните, сэр?
Китайский купец пожал плечами, ничего не сказав.
Лайцзе-лу опустила глаза и тоже замолчала, слышно было лишь постукивание палочек о тарелку.
А вот Сара Эплгейт отказалась быть дипломатичной.
— Это все этот Лин Цзи-сюй, — горячо воскликнула она. — Новый наместник, если вы еще не осведомлены, молодой человек. Чжао и его друзья все время говорят мне, что он прекрасный администратор и человек высоких принципов, но нет никаких сомнений, что именно он виноват в этих настроениях. В своих высказываниях он неизменно допускает отвратительные слова в адрес чужеземцев, что еще сильнее разжигает предубеждение, которое и так уже существует здесь.
— Мое мнение таково, и я уже говорила тебе об этом, Сара, что его превосходительство выступает не против всех иностранцев и не против того хорошего, что имеется в их цивилизации.
