– Что ты хочешь от меня услышать?
– Я же попросила прощения. – Новая попытка примирения.
– Да, попросила.
Я смотрела на профиль Каллума, непроницаемый и неумолимый. Сама виновата. Это я понимала – хотя не до конца осознавала, что, собственно, натворила.
– Подумаешь, просто слово, Каллум.
– Просто слово… – медленно повторил Каллум.
– Слово не воробей… Но, Каллум, это же только слово и больше ничего! – взмолилась я.
– Сеффи, если бы ты ударила меня кулаком или даже ножом, рано или поздно болеть бы перестало. Рано или поздно. Но я никогда не забуду, как ты меня назвала, Сеффи. Никогда. Даже если проживу пятьсот лет.
Я вытерла щеки, но слезы все текли и текли.
– Я не имела этого в виду. Я не имела в виду тебя. Я только… я хотела помочь.
Тут Каллум посмотрел на меня, и от выражения его глаз слезы полились еще пуще.
– Сеффи…
– Пожалуйста, прости меня!
Я с ужасом ждала, что он теперь скажет.
– Сеффи, нам, наверное, лучше видеться пореже.
– Каллум, не надо! Я же попросила прощения!
– Думаешь, это все исправило, да?
– Нет. Даже близко. Но не надо так со мной! Ты мой лучший друг. Я не знаю, что бы я без тебя делала!
Каллум отвернулся. Я перестала дышать.
– Поклянись, – тихо проговорил он.
– Поклянусь в чем хочешь.
– Поклянись мне, что больше никогда, никогда в жизни не произнесешь это слово.
Почему он не понимает, что я вообще не про него говорила? Подумаешь, слово. Папа же использует его, и ничего. Но от этого слова стало больно моему лучшему другу. А теперь от него больно мне – и еще как. Раньше я и представить себе не могла, какая это сила – слова. Вот уж правда: слово – не воробей, вылетит – не поймаешь, не отменишь, хоть убейся.
– Поклянись! – потребовал Каллум.
– Клянусь.
Мы оба уставились на море. Я понимала, что мне пора домой. Опоздала к ужину – да настолько, что скоро уже завтракать пора. Мама мне голову оторвет. Но первой я отсюда не уйду. И не хочу вставать на ноги. Вот и не встану. Я поежилась, хотя было ничуть не холодно.
Каллум снял куртку и набросил мне на плечи. Она пахла мылом, чипсами – и Каллумом. Я поплотнее завернулась в нее и спросила:
– А ты?
– А что я? – отозвался он.
– Ты же замерзнешь.
– Ничего страшного.
Я пододвинулась поближе и положила голову ему на плечо. Он весь напрягся, и на миг я испугалась, что он отстранится, но потом он расслабился – и, хотя не стал меня обнимать, как обычно, но и не оттолкнул. Одно-единственное слово – весь этот кошмар у нас случился из-за одного-единственного слова. Проживи я теперь хоть пятьсот миллионов лет, я никогда, ни за что больше не произнесу это ужасное слово. Никогда. Солнце склонилось к горизонту, пламенеющее небо окрасилось в розовый и оранжевый. Мы сидели и молча наблюдали за ним.
– Я тут подумал и… в общем, мы можем видеться после школы, но я считаю, что в школе тебе не надо заговаривать со мной, – сказал Каллум.
Я, мягко говоря, оторопела:
– Ты чего? Почему?!
– Не хочу, чтобы ты из-за меня лишилась друзей. Я знаю, как они тебе дороги.
– Ты тоже мой друг.
– Нет. Когда мы с тобой в школе – нет, – отрезал Каллум.
– Глупости.
– Правда?
Я открыла рот, потом закрыла, будто рыба на берегу, но что тут возразишь?
Каллум поднялся.
– Мне пора домой. Идешь?
Я мотнула головой.
– Тебе от мамы так влетит, что спутники с неба посыплются!
– Понедельник. Мама в гостях, – ответила я.
– А папа?
– Сам знаешь, в будни он сюда не ездит. Остается в городском доме.
– А Минерва?
– Не знаю. Может, гуляет со своим парнем. Каллум, за меня не беспокойся. Я еще немного тут посижу.
– Только не слишком долго, ладно?
– Ладно. – Я вернула ему куртку.
Он взял ее с явной неохотой. И ушел. Я смотрела ему вслед, мечтала, чтобы он обернулся, чтобы вернулся ко мне. Но нет. Ощущение было такое, словно я гляжу на нас с ним со стороны. В последнее время я все чаще
