И Додик машинально трогает своё ухо.
– Давай тоже вылазь, Соня уже кушать зовёт.
– Сейчас, только ещё стометровочку для разогрева проплыву и подойду.
Не понял? А где мои трусы? Я смотрю на топляк, на котором висели мои труселя и вдруг пропали.
– Эй! Мишка, кушать иди!
Возле нашего лагеря стоит Арик и довольно улыбаясь, размахивает моими трусами как флагом. Додик и Соня смотрят в мою сторону и тоже ехидно ухмыляются. Вот же шкода малолетняя! Ну ладно, будет и на моей улице праздник, уж что-нибудь да придумаю, ещё не обрадуетесь!
Проходящая мимо меня парочка приостанавливается, и парень с пьяной непосредственностью восклицает:
– Катюха! Да ты глянь, какая фиговина у пацана растёт!
Девица заинтересованно глядит в мою сторону и пьяненько хихикает:
– Сеня, это у тебя фиговина, а у пацанчика растёт то, что надо!
И рассмеявшись, увлекает своего кавалера дальше. Я ухмыляюсь, оказывается анекдот из моего времени, про слона с фиговиной имеет очень длинную бороду. Подойдя к Арику, я забираю у него трусы и заодно отвешиваю лёгкого подзатыльника.
– Ай! Ты чего дерёшься? Мы что, твои трусы караулить должны были? Я вот Рафику скажу, так он тебе самому знаешь как наваляет!
– Не тобою положено, не тебе и поднимать! Выставил меня дурнем перед чужими людьми, так помалкивай теперь уж.
– Ну, надо же! Хоть бы срам свой прикрыл, бесстыжий, трясёшь тут бейцами, как пропитой босяк с Сахалинчика, да ещё и руки распускаешь! Я больше с тобой вообще никуда не пойду, и гулять не стану!
– Да не больно-то и надо! Подумаешь, Цаца выискалась. А прикрывается пусть тот, кому нет что показать, а мне стыдиться нечего. А вот была бы ты культурной девчонкой, так отвернулась бы, как и полагается приличной девочке, а не пялилась, куда не следует.
Я одеваюсь и всё больше начинаю злиться на себя и на этих малолеток. На ровном месте скандал устроили. Опять мои эмоции вперёд меня выскакивают. Под собственное сердитое сопение я не спеша зашнуровываю ботинки.
– Это я-то Цаца? Это я неприличная девочка? Ах, ты… Это я пялилась? Да ты что ли совсем дурак?
В голосе Сони прорезалась нешуточная обида, и появились слезливые нотки.
– Да я… Ой! Детдомовские идут!
Закончив шнуровку, я отряхиваю штаны от песка и разгибаюсь. Однако засада! Вокруг нас стоит пятеро пацанов в возрасте десяти-одиннадцати лет. Действительно, детдомовские. Одинаковые стрижки в ноль, одинаковые серые штаны и рубахи и одинаковые растоптанные башмаки. А самое главное, одинаковые рыскающие по сторонам взгляды озлобленных волчат.
В другое время я бы и сам предложил им свои продукты. Видно же, что пацаны голодные. Сейчас в детдомах ребятню разносолами не балуют, да никогда и не баловали. Забота в основном на словах, а на деле… Но судя по всему, тут экспроприация разворачивается уже и без моего желания. И надо что-то делать. Очень уж мне не нравится, как ситуация начинает развиваться.
– Оба на! Ты глянь Микола! Мы тут на наш пляж пришли после трудового дня пот пролетарский смыть, а какие-то залётные буржуйчики наше место уже заняли и испохабили! Ты глянь, какие у них харчи смачные, а у нас с самого утра маковой росинки во рту небыло. И где она, эта самая справедливость, за которую наши отцы жизней своих не жалели и кровь проливали?
– А с нами, детьми рабочих, нэпманские детишки по справедливости поделиться не хотят? А шо? Мы много не возьмём, одну корзинку вам, а одну нам, всё по справедливости! Вот только курочку свою нам положить не забудьте, вот не поверю, шо ваши жидовские мамы вам кошерную курочку с собой не положили. Или вы уже сожрали наших куриц?
Вожак малолетних босяков явно наслаждается ситуацией. Говорит с лёгкой ленцой, и как бы даже сочувствующе, вот только я в это сочувствие абсолютно не верю. Ещё в прошлой моей жизни не раз видел как подобная ленца, и сочувствие мгновенно сменялись беспощадной яростью. Внешне безразлично я осматриваю берег, с тоской понимая, что никто к нам на помощь не придёт.
Компания молодёжи уже удаляется и просто нас не видит. Потому-то эта гоп-компания и вылезла на берег, что здесь и сейчас им никто помешать не может. Похоже, если не разрулю, то придётся действовать по «жёсткому» варианту. Ещё в моей «зрелой» молодости в девяностые годы, тренер по боксу натаскивая нашу группу на самозащиту мне говорил:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Миша, пойми, ты не спортсмен, на ринге тебе не выступать. Выучи пару-тройку связок, и оттачивай их до посинения. Возможно, когда-нибудь они тебе пригодятся. И если успеешь ударить первым, то возможно выиграешь жизнь.
Так оно и было пару раз, вот только в последней стычке удача была не на моей стороне.
Я вскинул руки в примиряющем жесте и произнёс:
– Пацаны, я всё понимаю и кипеша не хочу, забирайте продукты и разойдёмся краями.
– Ха! А пацанчик-то сечёт фишку! Микола, покидай все харчи в корзинку. Думаю, детишек дома их мамы пожалеют и покормят. Эй! Жидёнок, ты паскуда, куда нашу корзинку поволок? Микола, шо за дела? У тебя из-под носа, корзинку с нашими харчами тянут, а ты и мышей не ловишь! Ну-ка, разберись, с чего это жиды такими борзыми стали. Наверное, давно не огребали?
– Мы не отдадим нашу корзинку! Нас дедушка заругает!
Арик мёртвой хваткой уцепился за свою корзинку, с другой стороны в неё вцепился Додик.
– Я тоже не отдам свою корзиночку!
Соня подхватывает и прижимает к груди вторую корзинку, с презрением посмотрев в мою сторону. Вот хрен поймёшь, этих баб, что старых, что малых. Когда не надо так умные, аж чересчур, а вот когда надо, так их мозг напрочь отключается! Она что, не понимает, что я пытаюсь эту хреновую для нас всех сетуёвину разрулить? Нет. Не понимает!
Вожак, даже обрадовался такому развитию ситуации. Лохи сами подставляются, даже не понимая этого. Повернувшись ко мне, он в деланом изумлении разводит руками.
– И шо теперь делать будем? Ты тут вроде как бы самый умный, может быть, придумаешь ещё чего?
– Да, есть ещё пара вариантов. Можете продукты сложить в мою простынку и забрать с собой, а можете тут покушать, мы подождём.
Хмурый взгляд гопника показывает мне, что такой расклад ему совсем не нравится и теперь он соображает, что предпринять. Ограничиться только грабежом лохов, или всё-таки закончить дело разбоем и мордобоем. Второе ему явно больше по душе, но и у этой категории людей есть свои понятия о «правильном наезде».
– Гриня! Да шо ты слушаешь этого поца? Забираем харч и валим до хавиры, а попробуют вякнуть, так отбуцкаем со всем нашим почтением. И добавки дадим, даже если и не попросят!
– Во! – Гриня радостно ощерился. – Слыхал, что люди толкуют? Не, не подойдут нам твои варианты. Мы забираем обе корзинки, а твоя жидовочка нам их отнесёт до хаты. Да ты не боись, мы с понятием, завтра она домой придёт, может даже и не помятая. У нас там свои марухи есть, не чета этой тощей тюльке. Разве что кто-нибудь из моих кентов её немного поваляет для интереса!
И он гнусно гогочет, а вся банда подхватывает этот гогот, как стая шакалов, вторя своему вожаку.
– Я никуда не пойду!
До Сони видимо всё-таки дошёл весь трагизм ситуации.
– Миша! Ну, сделай хоть что-нибудь!
Бли-ин! А я что, по-твоему, только что пытался сделать? Эх! Всё гонор твой неуместный, он мозг отключает напрочь.
Гопник стоит чуть левее меня, и я начинаю переминаться с ноги на ногу, как бы мандражируя, но на самом деле занимая удобную для себя позицию.
– Да куда ты денешься! Щас платье на голове узлом завяжу, и ты как козочка сама поскачешь, я только прутиком подгонять буду, шоб не заблукала!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Микола вытягивает в сторону Сони руки, растопырив пальцы как грабли и сально ржёт, давясь слюнями. Соня взвизгивает от ужаса и отпрыгивает ко мне за спину. Ага! Нормально девочка встала, ещё бы братьев с пути убрать, но это, похоже, из области фантастики. Они оцепенели от страха и замерли неподвижно как два суслика.
Ну и пусть так стоят, лишь бы под ногами не путались, да вовремя сообразили, когда надо будет убегать. Я свои шансы оцениваю трезво. Их у меня попросту нет. Пацанов больше, они старше меня на два-три года, выше, тяжелее и банально сильнее.
