Выдав такой мощный аргумент, он сплевывает и хмурит брови.
- Что с тобой, Толстяк?
- У меня из котелка не выходит одна мысль, но об этом я тебе скажу позже... Так вот... О чем я говорил? А! Когда профессор пришел к нам со своими опасениями, мы ему сказали: "Не волнуйтесь, в мире полно чокнутых". Но уже на следующий день профессор получает посылку с головой своей секретарши, аккуратно уложенной в корзинке, какие продают на рынках.
- Да ну! - вскрикиваю я.
- Точно, так он и сказал. Его секретарша была вечной старой девой. Жила в одиночестве. Короче, они пришли к ней, отделили голову от туловища и послали профессору В. Кюветту в виде рождественского подарка. Елевый презент, скажи?
- Да уж!
- А на следующий день последний звонок. Голос в трубке сказал: "Мы предупреждали, что не шутим. Доказательство вам преподнесли. Словом, если поедете на Кокпинок, пеняйте на себя". И повесили трубку.
Не правда ли, очень занятную историю поведал мне Его Величество Берюрье? Пролил-таки свет на мою темную голову! Значит, неспроста я ощущал витающую в воздухе опасность. А те из вас, кто сейчас крякают, мол, и сами предвидели, пусть наденут тапочки, на цыпочках пройдут в кухню и сделают себе яйцо всмятку, а я продолжу для тех, у кого вытянулось лицо от удивления... Согласитесь, угрозы людей, звонивших В. Кюветту, не банальный розыгрыш. Они хотели предупредить ученого об опасности и в то же время отрезали голову старушке - вот ведь странный, если не сказать зловещий, менталитет убийцы.
- Берю, - произношу я так тихо и значительно, что Толстяк отрывается от созерцания своего сохнущего в трусах кенгуру, - Берю, мы, кажется, попали в самую гущу событий, о которых и не помышляли.
- Знаешь, я тоже так думаю, - отвечает Толстяк без всякого энтузиазма.
- Ладно, рассказывай дальше.
- Шеф созвал большой совет. Попросил профессора воздержаться от поездки. Но папаша В. Кюветт, ты не представляешь, какой он воли человек! С виду прыщ, но сердце как у тореадора. Представляешь? Заслуживает парень уважения с моей стороны! И не думайте, говорит, не останусь! Все равно туда поеду!
Шеф скрепя сердцем согласился, но при условии присутствия телохранителя.
- В общем, шеф доверил тебе эту миссию? Тут Толстяк как-то меняется и тушуется.
- Да понимаешь... Если честно, он поручил мне найти тебя, поскольку считает, что дело как раз по тебе.
- Ну и что?
От ушей Толстяка начинает валить пар. Он опускает глаза.
- Я позвонил тебе домой. Твоя маман мне сказала, что ты на побережье, и... Я, знаешь, не хотел тебе мешать...
- Ах ты, сукин сын! Она дала тебе мой адрес, но ты сказал шефу, что я уехал неизвестно куда! А шеф страсть не любит, когда его подчиненные исчезают, не предупредив.
- Так и есть. Шефа вызвали на конференцию НАТО на несколько дней. Тогда я сам принял решение поехать сюда и все устроил наилучшим образом... Знаешь, мне хотелось совершить хоть раз в жизни круиз среди королей и миллиардеров! Такое искушение, понимаешь?
Я хмыкаю.
- Мне кажется, тебе придется вложить все свои сбережения в закупку мыла, поскольку шеф намылит тебе шею вместе с головой!
Толстяк вздыхает.
- Я тоже так думаю. А какой он был, когда с тобой разговаривал?
От неожиданности вопроса у меня лезут глаза из орбит.
- Я с ним не разговаривал! Что ты мелешь?
- А как же ты тут очутился?
Теперь я понимаю, почему Берю не удивился, увидев меня во дворце Окакиса. Мой толстопузый сослуживец не утруждал попусту свои разжиженные мозги, а просто решил, что наши службы направили меня сюда для охраны судовладельца.
Придется поставить в известность старшего инспектора о моих амурных отношениях с Глорией.
- Не хочу тебя обижать, - говорит он после некоторой паузы, - но она явно не фонтан, твоя цыпочка. Я о тебе был лучшего мнения, Сан-А.
Мне чихать на его сарказм. Я просто очень рад видеть рядом с собой своего верного помощника. Берю, это же мой лучший друг, - ну как можно на него обижаться? Тем более что сейчас он мне очень нужен!
Я ему рассказываю о своей утренней находке, и он так и ахает. Потом заявляет:
- Кстати, вот что я хотел тебе сказать...
- Ну так говори!
- Только что, когда ты отправил меня искупаться, столкнув с причала, я увидел на дне что-то очень странное.
- В каком смысле странное?
- Похоже на сундуки...
- Сундуки?
- Вроде того. В общем, железные ящики, если тебе так больше нравится. - Он показывает пальцем на воду. - Вон там, прямо у ступеней.
Я опускаюсь на колени и всматриваюсь. Но вода, на первый взгляд такая чистая и прозрачная, с глубиной становится непроницаемой. Похоже, придется опять провести сеанс подводной охоты. Я решаю отложить удовольствие на вечер после визита к очаровательной Экземе.
Каждому удовольствию свое время, правда?
- Послушай-ка, Толстяк, - говорю я, - пойди порыскай по дворцу, понюхай, чем пахнет. Можешь не беспокоиться за своего профессора, гангстерам он не нужен. Изучи поведение гостей, понаблюдай. Если чтонибудь заподозришь, дай мне знать. - Я тыкаю кулаком ему в живот. - Но если ты, несчастный, начнешь снова в своем духе выдрючиваться за едой, будешь иметь дело со мной, понял?
Он склоняет голову в знак согласия, и поскольку на нем нет штанов, а соответственно карманов, то, не имея под рукой носового платка, он энергично сморкается на мраморные плиты, удерживая нос всей пятерней...
Глава 9
Когда женщина сама назначает мне свидание, я, как воспитанный человек, считаю делом чести не опаздывать. Так что с первым выстрелом, означающим открытие охоты на придурковатых голубей, я тихонько крадусь через окакисовский дворец к апартаментам мадам. А что вы хотите? Я взрослый, здоровый, даже вакцинированный, да и не подглядывать иду, а сами знаете куда, и к работе своей отношусь профессионально. И всетаки каждый раз, отправляясь на первое свидание, ощущаю биение сердца и волнение где-то под ребрами. Мужчины, дело известное, растут, стареют, но в душе остаются гимназистами.
Дверь Экземы не заперта. Коротко стучу, только чтобы показать, что я мальчик очень вежливый, и проскальзываю внутрь.
Быстро закрываю за собой дверь и легко, как облако, почти не касаясь пола, вхожу в комнату. Апартаменты Экземы состоят из холла, гостиной, ванной, гардеробной и спальни. Поскольку все двери открыты настежь, я прекрасно ориентируюсь.
Покои мадам служат как бы изящной раковиной для драгоценной жемчужины, коей является сама хозяйка, как осмелились бы написать некоторые из моих собратьев по перу, желающие во что бы то ни стало пролезть в Академию, хоть бы и через черный ход, где разгружают мешки с углем. Стены помещений обтянуты тонкой кожей. Круглая кровать размером с танцевальную площадку подвешена на толстых золотых цепях, спускающихся откуда-то из поднебесья. Красиво, правда? Нравится, да? Конечно, ничего общего с образцами, выставленными в магазине "Национальная кровать". Да и для съемок фильма о жизни кармелиток спальня мадам Окакис вряд ли подойдет.
Как в американском кинематографе тридцатых годов, Экзема сидит перед зеркалами туалетного столика. На ней пеньюар, на котором следует задержать внимание - и неспроста! Он такой прозрачный, что создается впечатление, будто красотка окутана лишь дымом своей сигареты. Рамы зеркал выполнены из массивного золота - даже если бы я забыл вам об этом доложить, вы бы сами меня поправили. Она поворачивается ко мне и награждает взглядом, способным растопить даже обелиск на площади Согласия.
- Как мило с вашей стороны заглянуть ко мне, - шепчет она с придыханием, будто принимает рыцаря, перебившего ради нее всех крыс в подвале замка.
Ее низкий, я бы сказал, глубокий голос проникает не только в уши. Она поднимается, идет к двери и поворачивает ключ. Словом, делает то, на что я бы не осмелился.
- Господин Сан-Антонио, - продолжает Экзема грудным голосом (да еще каким грудным!), - мой муж рассказал мне: вы, оказывается, великий французский полицейский.
Я потупляю глаза и прикидываюсь скромной фиалкой, чтобы потешить ее самолюбие. Возможно, мне даже удастся заставить ее слегка покраснеть. С кротким терпением, как Иоанн Креститель, жду ее последующих шагов.
- Я боюсь, господин Сан-Антонио. Она срывается с места и опускается на свою кровать, похожую на круг сыра из "Книги рекордов Гиннеса". Я не могу оторвать глаз от совершенных линий, просвечивающих через пеньюар. Такие крутые изгибы могли бы вскружить голову альпинистам, лезущим на знаменитую Ланну Пурну, поднявшуюся по социальной лестнице на достойную высоту благодаря расположению в цепи Гималаев.
- Садитесь, я скажу вам все, - опять тихо произносит она.
Я ищу глазами, куда бы сесть, нахожу пуф и иду, чтобы взять его, но Экзема отрицательно качает головой.
- Сядьте сюда, так будет удобнее нам обоим.
"Сюда" - это на кровать. Я располагаю рядом с гостеприимной хозяйкой одну из самых важных частей своего туловища. А за окном перестрелка, хуже Бородина или Вердена. Я, наверное, никогда не пойму, почему господа обожают стрелять во всяких безобидных тварей, хотя на земле полно негодяев!
