Идея личной встречи ее величества с гандхарвским знакомцем настораживала. Еще больше нервировало то, что план свидания разрабатывался помимо официальной охраны.
Гюнтер Кисслинг сидел рядом с водителем, косился через зеркало заднего вида на ее величество, нервничал и горько сожалел, что взял только две машины сопровождения.
Автомобили свернули с трассы на узкое шоссе, петляющее через рощи, поля и перелески. Затем начался смешанный лес, и через несколько километров дорога уперлась в ворота. За воротами асфальт продолжался и заворачивал вправо.
Кортеж притормозил; замигал глаз видеокамеры над чугунной решеткой, ворота вздрогнули и распахнулись.
Машина ее величества проехала вперед, охрана осталась снаружи.
— Ваше величество, разумно ли… — запротестовал Гюнтер. — Один я — если там западня…
— Там нет западни, — уверенно ответила кайзерин. — Не волнуйтесь. И — я всецело полагаюсь на вас.
Поворот направо, поворот налево… Деревья расступились, открывая большую поляну.
Дом.
Гюнтер Кисслинг ожидал загородной виллы в старинном духе, возможно, с колоннами, или стильного шале, прикидывающегося скромным, — но это было двухэтажное современное здание, стекло и бетон, плоская крыша, большие окна, половина первого этажа — застекленная веранда, сейчас, по причине теплой погоды, стекла подняты.
Навстречу автомобилю выскочил с громким лаем лохматый рыжий пес. Следом появился округлый пожилой человек, одетый несколько официальнее, чем предполагает дачный быт; окликнул собаку, та подбежала, крутя пышным хвостом, обернулась через плечо, гавкнула снова и уселась на крыльце, улыбаясь во всю пасть.
Ее величество взялась за ручку дверцы — Гюнтер едва успел выскочить и открыть для нее эту дверцу. Кайзерин выпорхнула из машины, глаза сияют, волосы пушатся, на лице улыбка… как давно она не была такой, и не вспомнишь, была ли?..
— Здравствуйте, — сказала она пожилому. — Как у вас здесь хорошо.
Человек с собакой поклонился.
— Рад приветствовать вас, ваше величество. Да, здесь очень хорошо, и мистеру Шиллеру нравится. Проходите, прошу вас, прошу.
Вошли на веранду, Гюнтер — за плечом кайзерин, внимательно глядя вокруг. Цепкий взгляд искал возможную опасность… пока не находил, но это пока.
И тут навстречу гостям вышел хозяин.
Вот и опасность, — обреченно подумал Гюнтер.
Яркий свет падал под крутым углом, освещая половину обширного помещения и оставляя другую половину, ту, которая в тени, практически невидимой глазу. Невольно вспомнился одно время модный в столичных театрах "световой занавес" — за лучами прожекторов сцену не разглядеть. Вот и здесь.
Человек проходил через четкую границу видимого и невидимого быстро, но не мгновенно, появляясь постепенно, и Гюнтер понял, кто это, раньше, чем хозяин проявился весь — и не поверил своим глазам, даже увидев.
Носки летних туфель — черные тонкие брюки — а ноги длинные — пряжка на ремне блеснула — светлая рубашка, мягкая, почему-то ожидалось что-то гораздо более жесткое и формальное, впрочем, понятно же, почему… — никакого галстука, но ворот застегнут до последней пуговки — гладко выбритый подбородок — и тут хозяин слегка поклонился, приветствуя гостей, и белые волосы длиной до плеч… должны были быть темными, поседел… — упали вперед, мешая разглядеть лицо — но Гюнтер уже узнал, и в ушах зазвенело. Этот человек умер давным-давно, сейчас он выпрямится — и окажется не тем, и…
Он выпрямился, и это был он. И голос тот же.
— Здравствуйте, мадам.
Включились впитанные в плоть и кровь инстинкты охранника, и ее величество еще только открывала рот для ответа, а уже оказалась за спиной Гюнтера Кисслинга.
Знакомое и не забытое за десять лет лицо, такое же малоподвижное, как тогда, и говорит спокойно, чуть ли не меланхолически:
— О. Здравствуйте, герр Кисслинг. Уверяю вас, здесь нет никакой опасности.
Гюнтер не сдвинулся с места, загораживая собой кайзерин, только челюсти сжал упрямо.
А ее величество выныривает из-за спины верной охраны, произносит мягко:
— Ну что вы, Гюнтер… — И этому невозможному человеку: — Рада встрече, герр Шиллер.
Действительно, старый знакомый. Еще какой старый… Сколько ему теперь лет? Сорок семь, сорок восемь?
И боги, что звучит за этими словами!.. Она действительно рада.
Гюнтер же помнит, как они разговаривали прежде. Не беседы — осторожное движение бойцов по кругу. Не упустить ни малейшего намека на возможный смертельный бросок. Каждая реплика — неспроста.
И вдруг эта искренняя радость.
А герр Шиллер… ну и имя он выбрал себе, поднятый покойник… Похоже, он остался на ринге — а она бросила оружие и идет навстречу, развернув руки ладонями вперед.
Гюнтеру Кисслингу хотелось схватить свою императрицу в охапку, закинуть в автомобиль и немедленно увезти ее отсюда как можно дальше, и чтобы не вздумала возвращаться. В конце концов, это его работа.
Потом он понял, что это ревность, и проклял тот давний день, когда не вынул из кармана рапорт об отставке.
И — сквозь звон в ушах:
— Оставьте нас, герр Кисслинг, нам с герром Шиллером нужно поговорить.
— Мой долг!.. — начал Гюнтер.
— Это приказ, — прервала она, голос холодный и официальный — остается только поклониться.
— Герр Кисслинг, — сказал оживший мертвец, — внутри периметра совершенно безопасно. Клянусь вам.
При жизни он был коварен, непонятен и опасен — но честен. Придется надеяться, что смерть не сделала его хуже, чем он был.
— Сударь, — сказали у плеча, — не хотите ли чаю, пока господа будут беседовать?
Слуга.
У нас десять лет Новая империя, сословные границы если не стерлись совсем, то размыты — почему же так досадно сознавать, что ты, блестящий военный в высоком чине, сейчас — в том же ранге, что камердинер? служащий при особе. Твоя охраняемая персона — императрица всего обитаемого мира, это правда, но когда она, твоя госпожа, желает беседовать с господином вот этого старика — твое место у двери, будь ты хоть маршал… а ты не маршал, не дорос. Всего лишь полковник.
Гюнтер Кисслинг с усилием задавил в себе противного червяка снобизма и вежливо кивнул камердинеру.
— Благодарю вас. Я с удовольствием выпью чаю.
Пока начальник охраны медленно тянул третью чашку чая, кайзерин прогуливалась с герром Шиллером. С веранды можно было заметить их, когда они появлялись у поворота дорожки. Потом снова исчезали за кустами. Иногда у их ног взблескивала яркая рыжая шкура — собака крутилась неподалеку. Кисслинг невольно считал круги, которые эти двое закладывали по саду. Шли рядом друг с другом, но не близко, и разговаривали наверняка о судьбах родины — о чем еще им и разговаривать? — но каждый раз, видя их, Гюнтер ощущал, как неприятно тянет под ложечкой. Ее величество, абсолютно неофициальная, в брючках и блузке, и этот, невозможно штатский, а выправка военная, и все мерещится, что на нем мундир, как было всегда. Лиц отсюда не видно, но представить легко: серьезные, поглощенные важностью обсуждаемых проблем, и обоим интересно. Самая сильная эмоция — что у нее, что у него.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
