– Тамара, чайник вскипел, – зовет папа.
Папа смотрит по телику «Время». Мне не интересно, сколько стали выплавил какой-то завод или где уже начали собирать урожай зерновых. Дождусь спорта. Это ничего еще.
Слышу, на кухне началась возня. Невестка вышла. И что они там с братиком моим не поделили. Нюта подключилась. Какофония!
– Прикрой плотнее дверь, дочка.
– Тут прикрывай, не прикрывай. Все равно она перекричит любую шумозащиту.
Только я закончила выговаривать это мудреное слово, как оттуда трах-бабах. Потом звон. Ну, уж это слишком. Так они в запарке и нашу посуду перебьют.
Вот оно что. Это мать наша подключилась. В таком гвалте голосов не различишь. У невестки рожа уже располосована. Она сидит на корточках у плиты и размазывает сопли, слезы и кровь по лицу. Добавьте еще косметику. Картина маслом.
– Это предел, – театрально вскинув руки, возглашает мой братец. – Этого дальше терпеть невозможно!
Диспозиция же такова. Как я сказала, невестка сидит у плиты, мать стоит у нашего стола, он у окна. Ее темный силуэт хорошо просматривается всем, кто в этот момент заглянет к нам на шум. У нас бельэтаж.
Момент – и банка с майонезом «Провансаль» летит в сына, то есть в моего брата и мужа Надежды. Банка пролетает мимо головы братца и разбивается о стену над плитой. Жирное пятно медленно стекает по штукатурке. Оно еще сыграет свою роль подобно ружью по Чехову.
Что тут началось! Или продолжилось. Невестка вскочила. Как чертик из табакерки. Как заверещит. Как ручками замашет:
– Милиция! Убивают!
Мамаша от испуга даже присела. Тут и папа подоспел.
– Кого убили?
Мать и невестка ретировались. Передохнуть после битвы. На кухне остались трое: папа, брат и я.
– Ты видишь, отец, так больше жить нельзя.
– Так и не живи так. Укороти свою жену!
– Это не она начала. Это твоя жена все. Это она, – братца начало трясти.
– Она моя жена, а тебе – мать.
– Мать хуже мачехи.
И опять в ход пошла «артиллерия». В брата полетела пустая бутылка из-под пива. Она не наделала никаких увечий цели и не оставила таких следов на стене, как майонезная банка. Шуму же от нее было больше.
– Размен! – вскрикнул брат и выскочил из кухни.
– Пойдем, дочь, на улицу. Освежимся.
Морозец, легкая поземка. Пусто. Снежинки вертятся, крутятся вокруг фонарей. Красиво. Я взяла отца за руку, и так мы пошли в сторону Невы. У Медного всадника отец остановился, повернул меня лицом к себе.
– Ты как считаешь, меняться нам?
– Конечно. Мне тебя жалко. Сколько ты хлопотал за эту к вар тиру.
– Это жизнь дочка. Пошли спать!..
В ту ночь я спала плохо. То и дело просыпалась.
Утром меня разбудил звонкий крик девочки Ани. Был тот крик не тревожен, а радостен. Так пищат дети, увидав нечто восхищающее их. Дитя верещать перестало, но вступила его мать:
– Иди, умойся, поросенок. Как ты в садике ешь?!
Слышу звонкий подзатыльник. Наверное, и невестку в детстве били по голове. Вот и выбили все мозги.
Уже бьет девочка кулачками в дверь. Стучит и стучит. Надо вылезать. Дверь вышибет.
День начался. Воскресенье, а радости никакой. Телефон свободен. Быстро набираю 005. Это справочная по кино. В «Октябре» идет «Некоторые любят погорячее». Не хочу смотреть второй раз. А вот в «Художественном» то, что надо, «Мужчина и женщина». Французское кино мне нравится больше американского. Мчусь. А то, что не поела, так то пустяк. В кино и поем. Мне мороженого достаточно. Люблю пломбир с шоколадной крошкой.
На Невском народу – не протолкнуться. Как в трамвае. Морозец и яркое белесое солнце. Изо рта пар. Так и идет народ с паром над головами. Иду, и вдруг в нос такой запах, такой. Что-то жареное. У меня еще три рубля. Хватит на перекус в кафе «Север». Там очередь. Небольшая. Подожду.
– Девушка, как вас зовут?
Хмырь белобрысый. Не противный.
– Одри Хепберн. А что?
– Это здорово. А я Грегори Пек. Устроим римские каникулы?
– На три рубля римские не то, что каникулы не устроишь, поминки – и те не получатся.
– Какие мрачные мысли. А вы знаете закон сложения двух масс? Не математический.
– Вы физик?
– Отнюдь. Я учусь на филфаке в универе. Так что я, скорее, лирик. И зовут меня в мирской жизни Андреем.
– Тамара, – руку протянула. Его рука сухая и сильная.
– Я предлагаю сменить место наших гастрономических притязаний.
– Проще можешь? Куда пойдем. Отстояли уже полчаса.
– Рядом есть столовая. Вполне приличная, и цены наши. Студиозные. Ведь ты студентка?
Вот так я познакомилась с тем, кто скоро станет моим мужем. Изгибы, извивы, выкрутасы судьбы.
Долгим было наше застолье в столовой на втором этаже. Мои три рубля и его пятерик – это сумма. Одно скажу, бутылку вина мы выпили. И закусили хорошо. Мне понравился рубленый бифштекс с яичницей.
– Завтра я буду ждать тебя у входа в Публичку.
– Мне там делать нечего.
– Зато мне там есть чего делать.
Ну и парень! Быка за рога взял.
– Ты чего это раскомандовался? Не нанималась.
– Ты не нанималась, я нанялся. Буду теперь образовывать тебя. Вы, технари, все серые, как штаны пожарного. А мне нужна жена образованная разносторонне.
Тут я совсем онемела. Еще и не целовались, а уже – жена. Так и сказала: ты меня даже не поцеловал.
Договорить не дал. Впечатал такой поцелуй, что, думала, умру тут же.
– Никогда не выражай своего сомнения в моих достоинствах. Я этого не люблю.
Что же, думаю, посмотрим на твои «достоинства». Дай срок.
Стемнело, и народу на улице поубавилось. Мы идем рядом, но не в обнимку и даже не за ручки. Так себе идем и все тут.
– Мой автобус. До завтра! – и прыг на подножку.
Кавалер называется. Черт с ним. Так я и пошла на свидание к этому ненормальному!
– Долго гуляла, дочь, – мамаша одна сидит на кухне и курит свои ментоловые сигареты. Как можно курить такое? Что сигарету выкурил, что зубы почистил. Один вкус.
– А тебе-то что? Гуляла долго – лишь бы вас всех не видеть и не слышать.
– Скоро, скоро ты меня не увидишь. Скоро, – и, что бы думали, при мне выпивает стакан водки. И это моя мать. Женщина, которую от одного ее запаха чуть ли не тошнит.
– Если так пить, то и вправду скоро можно окочуриться.
– Не дождетесь. Я вас всех переживу. Развожусь я с твоим отцом, алкоголиком. Квартиру будем менять. От невестки избавлюсь. Хрен ей отдельная квартира достанется. Поживет в коммуналке – поймет, что это такое.
Тут и сама невестка.
– Я-то проживу как-нибудь. А ты, старая стерва, подохнешь в своих хоромах.
Все. Больше не могу. Сбегу от них к этому чудику. Хоть в Публичку, хоть в районную библиотеку.
Ну, вот теперь скажи мне, не судьба ли это. Я в Бога не верю. В судьбу верю…
Итак, что же произошло дальше? Три месяца к нам ходили всякие личности. Не снимая грязной обуви, они шастали по всей квартире. Бесцеремонно заглядывали во все уголки. И каждый обращал внимание на пятно от майонеза над плитой: это что – у вас протечка? Спрашивали и уходили.
– Так на нашу жилую площадь никто не поедет, – резюмировала невестка. – Надо замазать это пятно.
– Тебе надо, ты и замазывай, – отрезала мамаша.
– Это надо же какая наглость! Она швыряется, а мне замазывать.
– Не доводила бы, я бы не потратила майонез. Замазывай! – развернулась и ушла. Забыла моя бедная мамаша, что банку-то швыряла в сыночка. Столько пить – всякую память отшибет.
Время идет. Пятно расплывается. Люди отворачиваются. В квартире перемирие. Лишь поутру скандальчик. Такой маленький, уютненький. Домашненький котик такой.
Но бывают и в наши дни чудеса. Прихожу как-то рано утречком, чтобы никого не встретить, на кухню, а пятна и нет. У художника Малевича есть картина «Черный квадрат». У нас на стене картина неизвестного художника – «Белый квадрат». Кто замазал пятно, осталось тайной. Я думаю, что это сделала Надежда. Она до выхода замуж работала маляром. Очень профессионально нарисован квадрат.
Экзамены и зачеты я сдала. К Публичке все же пришла. И не пожалела. Андрей имел пропуск в зал, где иностранные журналы. Он занимается своими делами, я смотрю немецкий «Шпигель», французский «Пари-матч» и даже американскую порнушку «Плейбой».
Там и буфет хороший. Дешево и сердито. Так бабушка говорила, когда приходила из магазина и приносила колбасные обрезки. Андрей оказался не такой уж урод. Я имею в виду его характер. Так-то он вполне симпатичный парень.
У меня и у него каникулы. Времени вагон и маленькая тележка. До часу мы сидим в Публичной библиотеке. Там и перекусим. Потом придумываем, чем свои ноги, руки и голову занять. О других частях тела я не говорю. Это уже вечером.
Забыла сказать. Андрей живет с матерью в трехкомнатной квартире на Охте. Я там никогда и не была. Слышать слышала, но не бывала. Живут они с мамой на Большой Пороховской, в доме номер 18, на четвертом этаже.
– Отец мой был главным инженером на заводе имени Карла Либкнехта. Ему эту квартиру от завода дали. Нас тогда четверо было. Бабушка жива еще была. Отец умер год назад. Прямо на работе. Он утром в цеха ходил. В цеху и упал. Инсульт. Какой-то то ли столбовой, то ли стволовой. Вмиг умер.
