Он вернулся с полигона под вечер, заехал на квартиру, чтобы принять душ. На столе нашел конверт. Это было письмо от отца.
«Я теперь избавился от постоянйого угрызения совести, — писал отец. — Совесть мучила меня и не давала покоя, особенно после того испытания конструкции, которое было организовано по особому указанию… Тогда четыре козы, помещенные в убежище, оказались пораженными. В конце концов мне удалось разработать дополнительный фильтр. Достоинство его — стопроцентное, поглощение излучений любой, силы. Изготовление дополнительных фильтров уже идет полным ходом, отправили их и вам…»
Приехав в штаб, Браун зашел к военному инженеру, вместе с которым был на полигоне. Пара осторожных вопросов позволила выяснить, что инженер понятия не имеет о дополнительных фильтрах.
В штабе Брауну вручили под расписку строго секретный при каз Фромма — назначение быть наблюдателем при взрыве. Приказ есть приказ. У Брауна хватило сил спокойно прочитать его, расписаться твердой рукой и с довольно равнодушным видом вернуть бумагу, — как будто в ней говорилось о дежурстве по штабу.
Хотелось немедленно повидать Юв, но сделать этого Браун не мог: во-первых, она весь вечер занята в студии, во-вторых, надо было обдумать, следует ли говорить ей об отце?
Юв, конечно, ничего не знает об отце. Перебирая в памяти все разговоры с ней, Браун вспомнил, что она не отвечала на вопросы о нем. Следовательно, Юв предполагала, что он жив, но не знала, где он и что с ним.
«Вот я скажу ей, — думал Браун, сев на кровать и прива лившись на подушку. — Чем это кончится? Это неожиданное известие искалечит, убьет ее. Она возненавидит меня, как соучастника убийства ее отца. Но что я могу сделать? Я тоже осужден на смерть. У меня и у ее отца одна судьба, и, выходит… выходит, что мы далеко не разные люди, Юв».
Тут ему пришла мысль, вызвавшая недоумение:
«Как же так: Юв Мэй — знаменитость Атлансдама, а отец ее — опасный преступник, осужденный на смерть? Неужели правительству не известно, кто Юв Мэй? Этого не могло быть. Газеты подняли бы вой, директор телецентра отказал бы Мэй… Видимо, отец скрывает свое подлинное имя. Так почему же он попросил: «Скажите Юв Мэй, что ее отец здесь»?
На столе лежало вскрытое письмо — письмо его отца, но оно не принесло радости. Мысли у Брауна были горькие: «Благодаря отцу я выдвинулся в штаб — он думал, что в этом мое счастье, карьера, а получилось наоборот. Отец надеялся, что его изобретение хоть в какой-то степени будет служить защите жизней — вот даже улучшил его, — а для меня получилось все равно. наоборот. Галактионов воскресил Эрику Зильтон. Его успеху должны бы радоваться люди науки, а получилось наоборот…»
Ему показалось, что он лежит не в своей спальне, а в глу боком подземелье, оборудованном по проекту отца. Крутится вентилятор, и свежий воздух опахивает лицо. На каких-то баках, решетчатых кожухах, на стальных поперечных балках — всюду надпись «Г. Браун». На стойке четко выведено: «Корпус трехслойный, с гарантией выдерживает пятикратное перенапряжение без деформаций». А насчет гарантии от поражения излучением ничего не сказано… Слова на стене перекосились, сдвинулись и исчезли. Стена повалилась на Брауна, он уперся в нее руками, пытаясь удержать. «Пятикратное! Только пятикратное, — Браун был в отчаянии. — И тут ошибка. Откуда отец взял, что достаточно пятикратного… Кто испытал это, на чем основаны расчеты?» В изнеможении он опускает руки. Стена обрушивается на него, падает балка с надписью «Г. Браун», со звоном сыплется стекло.
Он проснулся. Занялось раннее летнее утро. Доносился уда ляющийся гул, от которого тонко дребезжало окно. То прошел электрический поезд по воздушной дороге, вознесенной над ближайшими домами и уходящей в сторону гор.
Несмотря на ранний час, Браун встал, принял ванну, осве жился. Надо решить, как сказать Юв, найти выход…
Но мысли уводили его в сторону.
Почему Фромм назначил именно меня? Кажется, резонно: сын идет в убежище, построенное отцом, — вот лучшее доказательство его прочности, а если что и случится, то виноват отец…
Но зачем производить взрыв в непосредственной бливости от убежища? В чем виноват отец Юв? И виноват ли?
Одеваясь, Браун старался успокоиться и привести свои мыс ли в порядок. Ему показалось, что в назначении его наблюдателем при взрыве есть еще иная причина. Вспомнилось: как-то один из офицеров штаба — да тот же полковник Гарвин — спросил его, не знает ли он профессора Галактионова. Браун не знал лично профессора, слышал о нем от Юв, раньше читал в газетах. Тогда Браун ответил, что профессор Галактионов его совершенно не интересует. Сейчас же он подумал: не знал ли Галактноноз отца Мэй? Это естественно, они коммунисты. И Юв на случайно избрала Галактионова в качестве доктора.
«Если все это известно Фромму, то он имеет основание пос тавить меня под подозрение, убить: я ведь очень много знаю о делах штаба, — сделал вывод Браун. — Но это глупо. Однако Фромму ничего не составляет убить одного человека. Убить на всякий случай, даже если я и не виноват. Странно во всем этом вот что, — удивлялся он, — я не чувствую желания пойти в штаб и показать письмо отца, спросить напрямик — будет ли поставлен дополнительный фильтр. Отчего это? Боюсь прослыть трусом? Подумают, что я ищу уловки увильнуть от выполнения приказа? Нет и нет. Черт побери все, я готов умереть. Но вот какая штука: я должен пойти сейчас и убить в себе любовь, и не знаю, смогу ли это сделать?»
Он просидел у окна до восьми часов и пришел к твердому решению: рассказать обо всем Юв. Пусть он погибнет, во, может быть, Юв разыщет друзей отца и они спасут его — организуют побег или придумают еще что-нибудь. Он предупредит — не него хватит. Он не может не выполнить приказа, пусть Юв расценивает это как ей угодно, и все мысли о будущем счастье надо выбросить из головы. Иного выхода нет…
Браун поехал к Юв на квартиру, хотя она категорически запрещала ему это.
Он не знал номера ее квартиры и долго ходил по коридорам, поднимался по лестницам и снова спускался. Это был огромный человеческий улей с запахом кухни и только что отстиранного белья. Был час, когда люди спешили на работу. Браун спрашивал, где живет Юв Мэй; в ответ торопливо и неопределенно махали куда-то рукой и проходили не задерживаясь.
Наконец указали на дверь. Он нерешительно постучал. Дверь отворила бедно одетая женщина, состарившаяся раньше времени; Вряд ли это была мать Юв, хотя Браун знал, что она живет с матерью.
Браун сказал, что ему нужна Ювента Мэй. Женщина растеря лась — не могла произнести ни слова. Браун повторил, зачем он пришел. Появилась Юв, в фартучке поверх платья. Увидев Брауна, она вспыхнула от негодования.
Но ей ничего не оставалось, как пригласить его в комнаты. Браун старался не смотреть на босоногую девочку, чем-то занятую в углу, на дешевенький коврик перед кроватью, на телевизор с экраном в ученическую тетрадку, на фотографию в рамке, склонившуюся над телевизором… На этой фотографии взгляд его на секунду задержался.
Это был он, человек с лопатой… Тот, смерть которого он должен увидеть и умереть сам. Отец Юв. Был он сфотографирован в простом рабочем костюме, ворот рубашки расстегнут, волосы небрежно сбиты набок, а глаза решительные, смелые — точь-в-точь, как у Юв, когда она рассердится…
Юв вопросительно смотрела на него.
— У меня очень важное дело, — сказал Браун.
Что она могла подумать? Что Браун хочет сделать решитель ное предложение — это не ново. Во всяком случае это разговор не при матери и сестренке. Юв развязала фартук и накинула плащ.
Они вышли на шумную улицу, полную машин и людей. Только что начался деловой день. Атлансдам, без парков и скверов, не приспособлен в утренние часы для разговора один на один. Они забрались в машину. Браун долго молчал, не зная, с чего начать.
— Юв, — наконец сказал он, повернувшись к ней. Юв посмот рела настороженно и с некоторой досадой. — Дорогая Юв, я видел твоего отца.
Она вздрогнула, но в темных глазах ее засветилась ра дость. Юв схватила его за руку.
— Что ты говоришь, Реми? Как, где?..
Жаль было убивать в ней эту радость. Он обхватил ее плечи и сбивчиво заговорил о своем несчастье и несчастье ее отца, об одинаковой судьбе. Юв, не защищаясь, с тоской сказала:
— Мне говорили, что он за границей.
— Нет, дорогая Юв. В концлагере, и его должны убить…
— Как? Кто убить?.. — Она отодвинулась, сжалась, стала маленькой, как ее сестренка, глаза расширились.
— Я должен убить, — он стиснул руками лоб, закрыв лицо.
Мимо проходил полицейский и постучал палкой по машине. Но увидев офицера наедине с девушкой, молча удалился.
— Ты не можешь этого сделать, Реми! — крикнула Юв. — Если бы я не знала тебя, я ни за что не позволила бы…
