- Твоя бабушка была такая же ненормальная? - Словно проснувшись спросила Милка.
- Нет, да и я совершенно нормальный человек, просто мне с детства запала в душу одна история рассказанная ей. Торопиться мне некуда, если хотите, то я вам ту историю перескажу.
- Да, хочу! - С каким - то нездоровым интересом ответила Милка.
- Моя бабушка во время войны пережила Ленинградскую блокаду. Так вот, бабушка с детства мне твердила, что все россказни про то что есть человечинку нельзя, то просто чепуха и прерассудок. Все это чушь будто бы все кто ел людишек быстро помирали. Она мне объяснила, что власти нас просто пугают, а сами каждый день обжираются людьми. потом она мне рассказывала про то как она первый раз попробовала человечинки и какая она вкусная. Она тогда жила в коммунальной квартире и кроме неё там проживало ещё четыре семьи. К зиме сорок третьго года из двадцати человек проживавших в этой квартире осталось только пятеро, в том числе и моя бабушка. Все они жили в одной самой маленькой комнате, потому что так было легче согреваться. Они даже и не жили, а лежали и готовились к смерти, уже безразличные к тому кто из них умрет первым.
Однажды один из них, профессор Станислав Юрьевич понес на рынок продавать последнюю ценную вещь, но его там то ли отобрали, то ли обманули, а может он сам её потерял. Бабушка до самой смерти не могла сказать этого точно. В общем плачущий профессор едва притащил свои ноги назад и без сил рухнув на пол сказал.
- Все. У меня больше ничего и никого нет. Теперь остается покорно лечь и помереть либо начать питаться трупами.
- Зачем же трупами? - Чуть слышно возразила молоденькая еврейка, теперь больше похожая на дряхлую старуху. - Не надо трупы. На них нет мяса. Под нами живет толстая девушка, дочь господина Берзина. Она регулярно и хорошо питается тем, что он ворует у себя на складах. Почему бы нам не съесть ее? Мы можем её убить и кушать свежее, жирное и сочное мясо целый месяц. Она весит не меньше чем семьдесят кило. Подумайте об этом, товарищи.
- А что тут думать? - Отозвалась бабушка. - Я бы рада, да только не одолеть нам её даже впятером. Она нас как дохлых мух перебьет.
- Я знаю как её убить. - Продолжала настаивать на своем еврейка. - Я крещеная и хочу чтоб мы весь грех поделили поровну.
- Как же мы можем её убить? - Уже заочно соглашаясь спросила Нюра, профессорская домработница. - А ну как сам Берзин про это узнает? Тогда всем нам крышка.
- Не узнает. - Успокоила её еврейка. - Сделаем так: Ты, Стеша, завтра утром как только Берзин уйдет на свои склады и она останется дома одна, поднимешся к ней и скажешь, что профессор уже не может ходить и хочет продать ей последнюю дорогую вещь. Она обязательно захочет её дешево купить и побежит к нам. Вот тут мы её и будем поджидать. Тут она и убъеться.
- Господи, - в отчаянии возразила бабушка, - да не сладить нам с нею.
- Нам и не надо её убивать. За нас это сделает пианино.
- Это как же? - Не понимающе спросил профессор и все посмотрели на чугунную раму со струнами, остатками от сожженного уже пианино.
- Мы повесим её над входом и укрепим так, чтобы она сорвалась вниз как только дверь пропуская девушку откроется достаточно широко.
- Но она же такая тяжелая, что мы едва ли сможем поднять и укрепить её над дверью. - Опять возразила бабушка.
- А вот этим нам надо заняться прямо сейчас. - Предложила инициатор убийства и все поползли пробовать свои силы.
Бабушка рассказывала, с каким трудом, трижды они поднимали чугунную арфу прежде чем смогли её закрепить так, чтобы падая она упала входящему точно на темя. А утром, как только Берзин ушел, она разбудила его ещё спящую дочку и передала просьбу профессора, а потом протиснулась в узкую щель над заряженной дверью и приготовилась со всеми вместе ждать.
Толстая дочка Берзина ворвалась без стука почти следом и сразу нашла свою смерть. Нет, удар не пришелся ей точно по голове. Рама сломала ей ключицу, плечо и опрокинула на пол. Но профессор и второй мужчина, имени которого бабушка не помнит, стояли с ножами на готове и быстро перерезали её горло и мучения. Потом они поднялись к ней в квартиру, взяли по два полена и в дальней комнате разожгли буржуйку. Еврейка была хоть и молоденькой, но умной. Она не давала им много мяса. Сначала совсем чуть чуть и только к концу второго дня позволила есть сколько им влезет. Бабушка рассказавала, что более вкусного мяса она никогда в жизни не едала и это острой зарубкой осталось в моей памяти. Уже тогда я решил, что неприменно, во что бы то ни стало, но съем полную девушку. Я и на Ленке - то женился из этого расчета. Планировал, что когда - нибудь оставшись одни в каком нибудь домике я обязательно её съем. Но наверное я неосторожно себя с ней вел, а может быть заранее сболтнул что - то лишнее, не знаю, но она стала меня бояться, по ночам закрываться на ключ в другой комнате, а три года назад вообще потребовала развода. Мне не оставалось ничего другого как с этим согласиться, потому как я боялся, что на суде она может поделиться своими подозрениями в отношении меня, а то и вовсе напишет заявление.
Когда позавчера, после вашей совместной прогулки, она вне себя примчалась ко мне и начала совать в нос мундштук, который я там потерял, я понял, что она сама себе подписывает приговор, а кроме того сбывается моя давнишняя мечта и я наконец - то смогу её попробовать. Сладко ей улыбаясь, с отточенным как бритва ножом я зашел к ней за спину. Чик и все готово. Ленка булькнула кровью и сразу же умерла. Не торопясь я помыл полы, а поздним вечером, когда дачники улеглись спать, отвез её сюда. Ну а остальное вы знаете сами.
- Зачем ты приехал сюда сегодня?
- Во - первых чтобы отрезать у неё голову, а во - вторых, чтобы заманить вас сюда - Предельно откровенно ответил шизофреник.
- Значит смерть Елены тобой намечалась давно?
- Выходит что так.
- Тогда объясни, зачем ты убил Савину Веронику? Если у тебя была идея фикс сожрать свою бабу, то причем здесь семнадцатилетняя школьница? Темнишь ты что - то, скрипач. Уже заранее, на всякий случай, хочешь зарекомендовать себя сумасшедшим.
- А кто вам сказал, что я сумасшедший? Я себя таковым не считаю и ни на какие снисхождения не надеюсь. Впрочем они мне и не нужны, потому, что вряд ли кто может разглядеть во мне злодея. Я интеллегентный человек и отличный музыкант. На работе заркомендовал себя только с хорошей стороны. Так что, как видете о снисхождениях говорить рано. Я вне подозрений. Никто ничего не видел, никто ничего не знает, а вы отсюда живыми никогда не выберетесь.
- Что же, хозяин барин. - Грустно согласился я. - Только мне не понятен один момент. Если сможешь, проясни его ещё до нашей смерти.
- С удовольствием.
- Если ты зациклился на канибализме, то в моем понимании, ты должен был строго придерживаться и следовать своих принципов, иначе вся твоя история про ленинградскую бабушку выглядет смешно. Я прав?
- Вы абсолютно правы, но я и придерживался принципов.
- Тогда зачем ты всю ночь насиловал Веронику, а убил только под утро Вспомнив видения Толстухи, на всякий случай спросил я.
- Откуда вам это известно? - Как - то стыдливо и застенчиво спросил он.
- Мне многое про тебя известно. - Понимая что попал, многозначительно ответил я. - Известно, что после каждого акта насилия ты втирал ей в уши всякую поэтическую чушь, а потом стал отрезать у неё голову, даже предварительно её не умертвив. Ты не маньяк - шизофреник, Столетов, ты элементарный убийца - садист. И даже в нашем псевдо - гуманном законодательстве, лично для тебя сделают исключение и назначат высшую меру как она есть, то бишь смертную казнь.
- Вы не понимаете. Да вам не понять меня никогда. Она, эта девушка, была прекрасна, и она могла принадлежать только мне. В ту ночь я понял, что она преднназначена для меня. Я был волен распоряжаться её душой, её судьбой и её телом. И я распорядился так как счел нужным. Вы ничего не понимаете. Она встретила свою смерть легко и радостно, так как было уготовано самой судьбой.
- Красиво говоришь, паскуда. - Прижимая к себе дрожжащую Милку выругался я. - Но только опять у тебя, козла, не клеется. Если рок и судьба, если знамение, зачем же тогда ты сожрал её руки и ляжки?
- Вам этого не понять... Я... Что это?...Нет, недо! - Вдруг заорал Столетов.
- Что это? - Я так и не понял, потому что стальная броня люка с грохотом поставила на нашем диалоге точку.
Вот теперь стало по настоящему темно. И если бы не слабеющий луч фонарика, то можно было подумать, что мы с Милкой провалились в тартарары. То ли от страха, то ли от холода, но её плечо упираясь мне в ребра стучали отбойным молотком.
- Прекрати вибрировать, овца! Не все ещё потеряно.
- Неужели ты ел её мясо? - Как будто теперь это что - то значило с тревогой спросила она. - Ты её ел? Нет, ты ответь, ты её ел?
- Перестань дурить. - Зло и сурово отозвался я. - Ты же знаешь, что после первой я не закусываю. У тебя что, более серьезной темы для размышлений нет?
