В следующее мгновение едва успеваю подставить под летящую к шее вражескую саблю плоскость собственной, развернутой острием к земле – закрылся движением, крайне напоминающим блок в тайском боксе! И в эту же секунду тяжелый удар ноги в щит опрокидывает меня наземь…
– МИКУЛА!!!
Я отчаянно зову на помощь соратника, перекатываясь через спину и даже успев вскочить на ноги, вот только уйти в сторону уже никак! С яростным кличем рублю саблей по воздуху перед собой, заставив хорезмийцев отшатнуться и выигрывая пару коротких мгновений в надежде, что помощь придет… И она приходит! Слева раздается яростный рев елецкого богатыря – и группу гулямов атакует клин из десяти русичей, на острие которого бежит оскалившийся и рычащий, словно огромный медведь, Микула. Куда делось его извечное добродушие?! Да он даже меня напугал, не говоря уже о врагах!
Ближние к русичам нукеры разворачиваются лицом к опасности и пытаются сцепить щиты. Но рухнувший сверху шестопер моего ближника проламывает дерево защиты одного из гулямов, только щепа в стороны брызнула! Отчаянно завизжав от боли в сломанной руке, ворог падает, открыв брешь в стене щитов, и Микула тут же врывается в нее, щедро разя ударами булавы направо и налево!
Хорезмийцы дрогнули, подались назад, словно свора собак перед медведем, будто забыв обо мне. И я тут же наказываю ближнего противника, обернувшегося к русичам, дотянувшись острием сабли до открытой шеи! Ворог заваливается вперед с протяжным стоном, пытаясь зажать рукой широкую рубленую рану, из которой щедро брызнула кровь, а вот его соратник с яростным ревом кидается уже на меня!
Шаг вперед – и я выбрасываю вперед левую руку, вложившись в движение всем корпусом и перенеся вес тела на правую ногу. Тяжелый удар щитом в щит отбрасывает на землю гуляма, уступающего мне весом, ростом и сложением, а вдогон упавшему уже летит острие лишь слегка искривленного клинка, способного наносить колющие удары…
Отряд поганых, опрокинутый тараном русичей, спешно отступает, потеряв более половины бойцов. Но из шатров выбегают уже новые вороги, и десятники пытаются навести среди них порядок, выдвинув вперед нукеров с щитами и саблями и убрав в тыл лучников. Все – резня закончилась! Теперь начнется бой грудь в грудь!
Закричав, сколько было сил, я попытался призвать всю свою сотню, перекликая крики сражающихся и усиливающиеся с каждым мгновением звуки боя:
– Вои! Все ко мне! Щиты сцепить, лучников отвести назад!!!
Боярин Коловрат замер в седле могучего жеребца Вихря, поглаживая верного друга по шее да изредка касаясь рукояти меча… Впрочем, до прямого клинка дело дойдет нескоро – ворога с седла сподручней колоть тяжелой рогатиной, крушить булавой, рубить чеканом! Но и меч сегодня придется обнажить, в этом витязь был однозначно уверен.
Евпатий не мог сейчас видеть, что происходит в лагере поганых. Но до его слуха уже донеслись рев нескольких боевых рогов, последовавший затем лихорадочный барабанный бой, нарастающий гул людских криков и пока еще едва различимый лязг стали! Ворота детинца уже открыли, и, выкатив из проема две груженные камнем телеги, скинув их на дно рва, ныне ополченцы лихорадочно забрасывают их заранее заготовленными мешками, туго набитыми снегом… Своего часа пока еще ждут крепко сбитые из досок настилы, ждет и Коловрат, устремив свой грозный взор на лагерь поганых.
Недолго ведь осталось томиться бездействием…
– Уж погуляем сегодня, покажем удаль молодецкую, боярин! Напьется сталь булатная кровушки вражьей!
Рязанский витязь с легкой усмешкой посмотрел на Ратмира – известного черниговского поединщика и богатыря, примкнувшего со своими дружинниками и прочими северянами, охочими помочь против татар. Из их числа уже отчаянно спешащий домой Коловрат отобрал лишь верховых да самых умелых и крепких бойцов, хорошо вооруженных и защищенных крепкой броней.
А сейчас при взгляде на вечно улыбающегося соратника Евпатий невольно вспомнил свое посольство и вещий сон елецкого порубежника Егора, оказавшийся пророческим…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Князь Михаил Всеволодович Черниговский отказал посланнику Юрия Ингваревича – отказал резко, причем заметно переврав события едва ли не пятнадцатилетней давности. Мол, не пришли князья северо-востока Руси на помощь южанам, когда последние собрали все силы да выступили к Калке! О том, что жадный до ратной славы Мстислав Удатный настоял на поспешном выходе в степь, считая, что воев Киева, Чернигова да Галича будет достаточно для победы над монголами, Михаил Всеволодович (участник тех горьких событий!) отчего-то запамятовал… Как и о том, что владимирская и рязанская рати честно пришли на помощь и успели спасти от разорения степняками беззащитное после разгрома на Калке Черниговское княжество! Понесшие в сражении с русичами значительные потери агаряне не решились тогда встретиться в поле со свежей владимирской ратью, усиленной отрядами рязанцев… Впрочем, битвы с волжскими булгарами – как и тяжелого поражения от них! – поганым тогда избежать не удалось, что сделало монголов и булгар непримиримыми врагами! До прошлого года, когда Булгар пал под монгольской саблей и копытами монгольских коней…
Коловрат прекрасно понял причину отказа – можно сказать, он увидел ее воочию. Чернигов предстал перед ним во всей мощи веками застраивающейся крепости, обросшей тремя оборонительными рубежами. Стоящий на высоком, обрывистом холме древний детинец, ныне выложенный камнем, и два ряда крепких, рубленных тарасами стен поверх мощных валов, когда-то опоясавших все разрастающиеся посады, а ныне регулярно обновляемых. Рвы у основания стен также ежегодно расчищаются и углубляются…
Но главное – это даже не стены и не пятитысячный городской полк, способный защитить град и без княжьей дружины (весьма, кстати, немалой!). Главное – это мощные камнеметы, высящиеся на специально срубленных для них боевых площадках внешней стены Чернигова! Они способны метать тяжеленные камни (поднимают их по двое, а когда и только вчетвером!), летящие на полтора перестрела! Спасибо королю венгерскому Андрашу II Крестоносцу, пославшему на помощь князю умельца Бронислава с небольшим отрядом мастеров, способных строить пороки. Теперь есть чем защитникам града при случае встретить поганых!
Михаил Всеволодович уверен: коли даже только его личная дружина (в три тысячи конных гридей!) будет в граде, никакой ворог Чернигов не возьмет. А уж если под Михайлов стяг стянутся все князья земли Северской, собрав в кулак и верных гридей, и ополченцев, и отличных наездников ковуев, умелых конных стрелков, то уже не менее двадцати тысяч воев соберется под его началом!
Могучая сила, ничего не скажешь. И приди она на помощь рязанцам (да вместе с сильной ратью Владимира!), можно было б и на равных встретить Батыя в чистом поле! Но, увы, пророчество Егора оказалось правдиво – князь просто не поверил, что монголы привели на Русь четырнадцать туменов в сто тысяч поганых. Не поверил он ни полонянику, наученному, что и как говорить при Михаиле Всеволодовиче, ни боярину, едва ли не молящему не предавать кровного родства, не бросать братьев по вере и дать ворогу бой на дальних подступах к своим владениям! Как кажется, князь не поверил даже зову собственного сердца, ибо разум его был крепко опутан тщеславием да жаждой власти. Он стремился взять Киев, взять любой ценой, пусть даже предательства и подлости! И потому все, что ему говорили и о чем просили, но что было несогласно его мыслям, Михаил Черниговский резко отметал, убеждая себя, что столь могучей рати у степняков быть не может! Ведь на Калке билось войско монголов и примкнувших к ним в Закавказье тюрков, не превышающее двадцать пять тысяч нукеров…
Потерпев поражение в переговорах, боярин не стал унижаться перед самолюбивым гордецом, не желающим принять и признать очевидных вещей, и по совету елецкого провидца стал спешно собираться домой. Но прежде он обратился к простым черниговцам, в первый черед ратникам: кто готов помочь собратьям встретить ворога? Ворога, кто обязательно явится и в их землю, коли на севере его не остановить!
