Флобер чувствует себя прекрасно и не жалеет о том, что отправился в это путешествие. Дружеское согласие с Максимом Дюканом доставляет радость после безумных сцен, которые устраивала Луиза. Они посещают замки Луары: Блуа, Шамбор, Амбуаз, Шенонсо… Но в Туре с Флобером случается нервный припадок. Доктор, вызванный немедленно, приписывает «в больших дозах сульфат хинина». Больной выздоравливает, и путешествие продолжается. Добираются до Бретани. Проклиная Луизу, Флобер в каждом пункте ждет от нее письма. И пишет ей 17 мая из Нанта: «Вы упрямо не желаете сообщать мне свои новости и жить ради меня, точно умерли. Что ж, буду спрашивать вас сам. Что вы делаете и как поживаете?.. Право, Луиза, оставайтесь такой же доброй, как и прежде, не презирайте меня. Я этого не заслуживаю. Не забывайте меня совсем, ведь я думаю о вас часто, каждый день… Если мы снова увидимся (при условии, что вы захотите этого), я не изменюсь, я останусь прежним со всеми хорошими и плохими чертами характера. Если это письмо снова останется без ответа, значит, мы расстались, и надолго, как будто один из нас уехал в Индию, а другой в Америку…» Она отвечает ему так, как считает нужным, – очень холодно. Тогда 11 июня из Кемпера он продолжает настойчиво просить в письме: «„Вы“, на которое я перешел, не выражает так наших отношений, как „ты“. Значит, я буду говорить тебе „ты“, ибо испытываю к тебе особенные неповторимые чувства, для выражения которых тщетно ищу и не могу найти верное слово… Я иду по берегу моря, я восхищаюсь купами деревьев, небом в облаках, солнечным закатом над волнами и зелеными водорослями, которые колышутся в море, точно волосы наяд; а вечером, усталый, ложусь в кровать с балдахином и ловлю блох. Вот такие дела! Мне просто необходимо было подышать свежим ветром. В последнее время мне было трудно дышать».
В Бресте, куда молодые люди приходят пешком с «грудью нараспашку, в развевающейся на ветру рубашке, платке, повязанном по бедрам, и с рюкзаком на плече, их встречают госпожа Флобер и Каролина. Беспокойная мать, госпожа Флобер, не могла дождаться встречи с сыном. „Бедная женщина не может без меня жить, она приехала (как, впрочем, договаривались) на встречу в Брест, – пишет Флобер Эрнесту Шевалье, – и конец пути мы проделали, как и предполагали, вместе в экипажах, встречаясь и расставаясь, когда хотели“».[136] В Сен-Мало Флобер волнуется, думая о семидесятидевятилетнем Шатобриане, который является для него примером человека, преуспевшего в литературе и жизни. Он идет посмотреть на могилу, которую писатель приготовил себе при жизни на острове Гран-Бэ у моря. «Дорогая подруга, посылаю тебе цветок, который вчера в час заката сорвал на могиле Шатобриана, – пишет он Луизе. – Море было прекрасным, розовел закат, дул ласковый ветерок… Могила великого человека на скале, до нее долетают брызги волн. Он будет спать под их шум, в одиночестве, неподалеку от дома, где родился. Все время, что я был в Сен-Мало, я думал только о нем».[137]
29 июля – памятный день первой встречи с Луизой. В череде событий путешествия он забывает об этой дате. Луиза пишет ему, упрекая в том, что не послал ей цветы, как это сделал бы на его месте любой другой внимательный мужчина. «Опять слезы, упреки и, что уж самое странное, – брань, – пишет он ей в ответ. – Вы считаете, что 29 июля я должен был послать вам цветы. Вы прекрасно знаете, что я не переношу обязанностей, вы опять не попали в цель, хотя думали, что поразили ее, вы просите о том, чтобы я вас забыл, я могу забывать о вас иногда, но совсем – исключено. Вы не захотели принять меня со всеми моими недостатками, требованиями, которые я предъявляю к жизни. Я открыл вам мои тайны, вы хотели большего – внешнего проявления чувств, заботы, внимания, встреч, того, что – я тщетно пытался вам это пояснить – я не мог вам дать. Пусть будет по-вашему! Если вы проклинаете меня, то я вас благословляю, и мое сердце всегда будет волноваться при вашем имени».[138]
В следующих письмах тон одного и другого смягчается. Путешествие продолжается. Иногда пешком, по непроходимым дорогам, иногда в экипаже, запряженном лошадьми. Оно продлится три месяца. Три месяца под солнцем и дождем, в пыли, в грязи, три месяца здоровой усталости и ярких впечатлений. Госпожа Флобер и Каролина вернулись между тем в Круассе. Поскольку в городе свирепствует «детская болезнь», они уехали в Ла Буйе, который находится в восемнадцати километрах от Руана. Флобер приезжает туда к ним в конце августа. Луиза не расстается с мыслью встретиться с ним в деревне, он возражает, как и прежде, и пытается разубедить ее: «Вам не следует думать о поездке. В деревушке на берегу моря всего лишь дюжина домиков. Здесь нет места, где можно было бы встретиться. Немного терпения, дорогая моя; я думаю этой зимой провести в Париже пару недель».[139]
По возвращении в Круассе в сентябре с матерью и племянницей он мечтает опять уехать оттуда. На этот раз на Восток: «Так вот! если бы вы только знали, как мне хочется, мне просто необходимо собрать вещи и уехать подальше, в какую-нибудь страну, языка которой я не знаю, подальше от всего того, что меня окружает, от всего, что угнетает меня! Думаю, что никогда – уверен в этом – не смогу увидеть Китай, что никогда не буду спать под мерный шаг верблюдов и никогда, наверное, не увижу в лесах огоньки глаз тигра, затаившегося в бамбуковых зарослях!»[140]
Тем временем он делает описание своего путешествия в Бретань и Нормандию. Его беспокоит здоровье. «С моими нервами дела обстоят не лучше, – пишет он Луизе. – Жду сильного приступа со дня на день… На остальное мне на… как сказал бы Фидий». И некоторое время спустя продолжает: «Неделю назад у меня был приступ, после которого я чувствую себя разбитым и раздраженным… Мы (Максим Дюкан и я) занимаемся сейчас описанием нашего путешествия. И хотя эта работа не требует ни особого эстетства в передаче впечатлений, ни предварительного осмысления целого, я настолько отвык от пера и так досадую, особенно на самого себя, что хлопот у меня с этим делом немало. Я похож на человека, у которого хороший слух, но который фальшиво играет на скрипке; пальцы его отказываются точно воспроизводить звук, который он представляет. Из глаз горе-музыканта льются слезы, и смычок падает из рук».[141] И ей же: «Ты просишь написать о нашей совместной работе с Максом. Знай, что я от нее едва держусь на ногах. Стиль – та вещь, которую я особенно близко принимаю к сердцу, – держит в страшном напряжении нервы. Я мучаюсь от досады, переживаю. Временами даже болею от этого, по ночам меня трясет лихорадка… Что за странная мания проводить жизнь, истязая себя поиском слов, и целыми днями потеть, закругляя периоды!»[142]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
