Ему снилось, что он лежит где-то в поле, без укрытия, а над ним сухо строчит пулемет. Спрятаться некуда, и он с ужасом понимает, что через несколько секунд в него попадут и он умрет жалкой смертью.
Он проснулся, почувствовал, что мокрая от пота куртка пижамы прилипла к спине, попытался, как привык дома, встать с правой ноги, наткнулся на что-то и сообразил, что находится в гостинице «Майнау» и кровать прислонена к стене правым боком. Он смущенно повернулся, посмотрел на часы, узнал, что уже без десяти одиннадцать, и тут услыхал почтительно тихий стук в дверь. Потом наступила пауза, словно кто-то прислушивался, а затем до него донеслись звуки осторожно удаляющихся шагов.
Метцендорфер накинул халат и приотворил дверь. Он увидел горничную, молодую, стройную особу; теперь она, улыбаясь, обернулась к нему: милое, заурядное лицо, он обратил внимание только на выбритые, подведенные брови, косо поднимавшиеся к вискам. Она несла пылесос, явно занятая уборкой этого этажа, и, вероятно, никак не думала, что кто-то еще спит. Метцендорфер что-то пробормотал в ответ на ее приветливо-немую улыбку, вернулся и оделся.
Когда он выходил из своего номера, девушка уже убрала соседний и приглаживала ладонью подушки. Метцендорфер остановился в дверях, посмотрел на нее, вспомнил некую фамилию и, оправдываясь, сказал:
- Я приехал сюда рано утром.
- О, - сказала она, - ничего. - И деловито прибавила: - Завтраки на втором этаже.
- Большое спасибо, - ответил он. - Мне и правда хочется есть. - Помедлив, он решил двинуться прямо к цели. Он сказал: - Я ищу здесь одного знакомого.
Это, казалось, не вызвало у нее особого интереса. Она склонилась над кроватью.
- Некоего господина Альтбауэра, - прибавил он.
Она выпрямилась и пристально посмотрела на него.
- Вот как, - сказала она растерянно, - господин Альтбауэр! Разве вы не знаете? Его же застрелили, убили. - Она пожала правым плечом. - Где-то там на юге, в Баварии, в Бернеке.
У Метцендорфера сложилось впечатление, что она ни разу не бывала в Баварии: она говорила о ней так, как говорят об Австралии. Он сделал полшага в глубь номера; слабо улыбнувшись, он сказал:
- Вы правы. Я это знал. Вы случайно не фрейлейн Трициус?
Не успел он это произнести, как она заняла оборонительную позицию и замкнулась.
- Ах так! - сказала она, растягивая гласные. - Вот оно что! Вы это знали! Зачем же вы спрашиваете? Что это значит?
Метцендорфер ответил не сразу: он, не торопясь, рассматривал девушку. Ничего особенного в ней нет - так ему показалось; у нее хорошая фигура - она это знает и умеет этим пользоваться, и лицо у нее милое - и это она тоже знает, но такими же достоинствами обладают тысячи девушек, и ничего примечательного тут нет. Идеал ее, несомненно, какая-нибудь киноактриса, это неинтересно. И прихотливо подведенные брови тоже ничего не означают, они служат лишь броским и оригинальным отличием, больше ей нечем блистать.
Только холодная сдержанность серых глаз говорила ему, что она давно раскусила игру, в которую с ней обычно играют, что ставки она делает умело, что она готова продать все, кроме одного-единственного, а за это ей нужно предложить многое, цену она установила сама.
Что ж, Метцендорфера интересовало не это. Он любезно улыбнулся, извлек из кармана пятидесятимарковую бумажку, протянул ее девушке (но она не взяла ее) и сказал:
- Мне очень нужно узнать кое-что о господине Альтбауэре.
Она ответила холодно:
- Можете не тратиться. Я ничего не знаю о нем, кроме фамилии. Обо всем этом я уже дала официальные показания.
- Кроме того, - сказал он, - вы знаете, что он здесь жил.
- Ночевал, - поправила она его.
- И что он не раз останавливался в этой гостинице, - добавил Метцендорфер.
- Это он сказал, - возразила она.
- И что он приехал из Франции, - прибавил он.
- И это тоже он сказал, - отпарировала она.
Метцендорфер, задумавшись, поглядел в сторону, криво улыбнулся и заметил:
- И все это он вам рассказал, когда вы убирали его комнату.
Он не поставил после своих слов вопросительного знака.
Побить ее было нелегко. Она сказала просто:
- Он был очень разговорчив. - В ее устах это слово прозвучало как-то неестественно.
Метцендорфер промолчал. Возникла пауза.
Вдруг девушка нагнулась к пылесосу, схватила его и направилась к двери, но там, не сходя с места, стоял Метцендорфер.
- У меня еще много работы, - сказала она четко и с дерзкой вежливостью прибавила: - Будьте любезны, пропустите меня!
Он снова посмотрел на нее: она стояла почти вплотную к нему и глядела ему прямо в глаза.
- Я не хочу играть в кошки-мышки, фрейлейн Трициус, - сказал он. - И не хочу ссориться. Я не из уголовного розыска, я адвокат. Я не могу требовать от вас информации, я могу только просить вас дать мне ее.
От него не ускользнула почти незаметная перемена в ее глазах: если до сих пор во взгляде ее видна была холодность, расчетливость, готовность к бою, то теперь в нем показалась доля участия. Как далеко пойдет это участие, он не знал, оно могло и снова угаснуть. Девушка нерешительно глядела на пылесос, который все еще держала в руках. Метцендорфер сказал:
- Я знаю, задерживать вас больше нельзя. Я хочу предложить вам поужинать со мной, и, если вы согласны, мы побеседуем там или в другом месте.
Серые глаза ее холодно блеснули.
- Нет, - сказала она коротко. - Рассказывать мне нечего.
- Возможно, - уступил он, - и все-таки, фрейлейн Трициус! Даже если бы вы только описали свое впечатление от него, это уже могло бы помочь мне. - Он не стал медлить и сказал напрямик: - Я защитник убийцы.
Она уставилась на него, сперва растерянно, потом с пробуждающимся интересом: Метцендорфер чувствовал, что в эти мгновения он становится для нее сенсационным событием, - вот чем нужно было воспользоваться.
Она вдруг поймала себя на несобранности. Она словно бы сама схватила себя за плечи и встряхнула себя. Она прищурилась, как бы что-то подсчитывая:
- Будь вы хоть сам господь бог или сам дьявол - все равно нет! Не хочу!
Метцендорфер понял, что теперь он уже ничего не добьется, ему было ясно, что любая новая попытка переубедить ее только усилит ее отпор. Он отошел от двери и, когда девушка проходила мимо него, вежливо сказал:
- Как вам угодно, фрейлейн Трициус. Что Альтбауэр был человек разговорчивый, даже это мне было полезно узнать.
Она прошла мимо него. Он проводил ее взглядом: она направилась к следующему номеру, достала из кармана передника ключ и отперла дверь.
Он повернулся и пошел к лестнице. На лестничной площадке было зеркало. И в этом зеркале он увидел, как девушка стоит, положив руку на ручку двери, и как-то странно глядит ему вслед.
Она явно не видела, что он за ней наблюдал.
3
Убивать время Метцендорфер был не мастер. Он был не из тех, кто ходит в кино, только чтобы скоротать час-другой. Дара слоняться по пассажам и глазеть на витрины у него не было. В этот день он досадовал на то, что не обладает такой способностью. Он побродил по улицам, очутился, к своему ужасу, снова на том же месте, побрел дальше, радуясь, что хотя бы дождя нет, зашел в кафе, удивился, что так скоро опорожнил чашку, взялся за газету, но отбросил ее, поймав себя на том, что нелепым образом углубился в колонку «Брачные предложения». За обедом ему пришлось сдерживать злость на официанта, который обслуживал его быстро и четко и тоже отнял поэтому слишком уж мало времени.
Он размышлял о себе, о своей жизни и нашел ее серой, как этот хмурый осенний день, светлыми пятнами в ней были лишь редкие поездки к его другу Марану, хотя он, Метцендорфер, даже не знал, считал ли и тот их отношения настоящей дружбой или всего-навсего этаким затянувшимся однокашничеством. У него, ровесника Марана, не было особых похождений, и ему никогда не пришло бы в голову жениться на такой молодой женщине. Истинной его отрадой были его речи на процессах, полные неожиданных, дерзких и на вид каверзных, но всегда юридически безупречных подвохов для судей и прокуроров, и ради этих речей он часами корпел над кодексами, комментариями, решениями имперских и федеральных судов.
Он остановился у витрины, украшенной воротниками мэй, которые его совершенно не интересовали, и застыл перед ней; теперь ему нужно было найти ответ на вопрос, чем может мужчина среднего возраста, с жидкими рыжеватыми волосами, не отличающийся смелостью, ничем не выдающийся, без броского автомобиля и с довольно скромным доходом, - чем, стало быть, может столь заурядный мужчина добиться от такой девушки, как эта Джина Трициус, чтобы она сказала ему больше, чем собиралась сказать.
Он отвернулся. Он покинул воротники мэй, так и не разгадав секрета. Он побрел дальше по серым улицам, зная, что ему придется положиться на волю случая. Эта мысль вызывала у него неприятное ощущение в желудке: ведь он, Метцендорфер, обычно готовил свои великие подвохи во всеоружии комментариев и выкладок.
