В лаборатории Филипп долго дивился на свое умеренно надоевшее отражение в стеклопанели проектора и думал над словами Травицкого, и снова к нему пришло ощущение вины, будто он чем-то обидел своего последнего учителя, а потом в сознание из хаоса мыслей пробилась одна — все ли он учел в своем открытии, и он ухватился за эту мысль, она позволяла отвлечь совесть и второе “я” противного скептика, и Филипп достал из ниши корону эмкана и включил аппаратуру…
Открытие Филиппа, найденное им на стыке многих наук физики пространства, обсуждалось на очередном заседании Технического Совета Земли и породило лавину восторженных откликов со стороны несведущих и волну замечаний и экспериментальных проверок формулы всеми специалистами по ТФ-связи.
Травицкого вызывал к себе председатель Технического Совета Хейдо Уессон по поводу присвоения Филиппу Ромашину звания магистра технических наук. Против звания Травицкий не возражал, но просил подождать с присвоением месяц — два. Уессон не стал расспрашивать начальника бюро о мотивах его просьбы, само собой разумелось, что они достаточно серьезны.
— Этот Ромашин — теоретик таймфага? — спросил он.
— Нет, конструктор ТФ-аппаратуры, — ответил Травицкий.
— Странное явление! Для вывода формулы локальной трансгрессии, как это сделал он, нужны глубокие познания в области структуры пространства, вакуума и ТФ-поля.
— Вы правы, случай оригинальный. Ромашин подошел к чисто теоретическому, математическому, умозрительному открытию с противоположной стороны — от конструкции, в то время как нормальным считается обратное — от теории к конструкции. Что ж, еще по учебному институту он был известен и как неплохой математик, автор трех оригинальных работ по повышению информационной емкости ТФ-канала.
— Тогда это скрытый гений.
— Не гений, но рядовой талантливый творец. — Травицкий улыбнулся. — Один мой знакомый сказал бы: не гений, но уже достаточно близок к сумасшествию. К сожалению, Ромашин неуравновешен, разбрасывается, он отличный спортсмен и, возможно, это обстоятельство мешает ему быть… гением.
Уессон поднял на собеседника спокойные прозрачные глаза.
— А может, наоборот? Я думаю иначе: спорт никоим образом не мешает гению, если это, конечно, гений. Спорт воспитывает человеческое в человеке, пожалуй, больше, чем любая научная дисциплина.
Травицкий, не желая возражать, только пожал плечами, у него было свое мнение.
По возвращении из Рязани, где находился управленческий аппарат Технического Совета, Травицкий собрал всех работников бюро и сообщил:
— Наш институт будет головным разработчиком нового типа ТФ-аппаратуры. Но не торопите время: эта формула пока рай только для теоретиков, для экспериментаторов и практиков же она является адом. Поэтому лучшие наши математические умы — Ильга, Филипп, Денис — займутся “частными” выводами и поиском возможных отрицательных эффектов, а остальные примутся за деталировку и узловую проработку антенны и блока управления. Это сейчас главное. Осознаете, какая на нас теперь ответственность?
Все осознавали.
— Тогда за работу, — вздохнул Травицкий. Qh-to знал, с какими трудностями придется столкнуться работникам бюро.
Филиппу досталось продолжение поиска оптимального объема ТФ-передачи, дающего каждому человеку возможность перемещаться по ТФ-каналу из любой точки пространства, не прибегая к услугам транспорта. Остальные конструкторы начали работать с энергетикой и автоматикой новых микростанций.
К концу августа восторги вокруг открытия поутихли, природа не хотела сдавать свои позиции без боя. Всем было известно, что механика мгновенного перемещения в пространстве наталкивается на издавна известный в физике принцип неопределенности, согласно которому в применении к ТФ-связи невозможно с конечной точностью определить одновременно энергию тела, импульс и координаты. Стационарная ТФ-связь обходила этот закон тем, что перемещаемые тела жестко “привязывались” к таймфаговым линиям и, покидая передатчик, финишировали в приемнике. Для индивидуального же использования векторная связь не годилась, потому что, образно говоря, путешественник, исчезая в одном месте, не знал точно, когда и где он “вынырнет” в другом: в воздухе, на земле или под землей, плюс неизбежная неопределенность в скоростях движения субъекта и выбранной финишной зоны.
Филипп работал чуть ли не до изнеможения, по шесть — семь часов в день, яростно гоняя мозг мыслерапидом, и дважды пропустил тренировки, из-за чего имел не совсем приятный разговор с Ребровым, хотя и не мог не признать, что тренер прав. С Аларикой он виделся за это время всего один раз, да и то случайно — в театре миниатюр, где она была вдвоем с Леоном Хрусталевым, игроком сборной. Женщина выглядела веселой, но самодовольная физиономия Хрусталева отбила все желание подойти, и Филипп ушел из театра, даже не досмотрев спектакль. Не думать об Аларике он не мог, но странная апатия и сосущая пустота в груди после встречи надолго омрачила его настроение, заставляя заполнять пробел в сердечной сфере работой и тренировками.
Однажды после работы, перед субботним отдыхом, когда Филипп полулежал в кресле с эмканом на голове, рисуя в объеме экрана тонкий девичий профиль “идеальной подруги”, в лабораторию зашел Травицкий, как всегда, бесшумно и неожиданно и, посмотрев на его “художество”, обронил:
— Мне звонил Май Ребров…
Филипп поспешно стер изображение, выключил машину и снял эмкан. Травицкий мелкими шажками измерил расстояние от двери до пульта комбайна и остановился напротив. Глаза у него были усталые и запавшие, работал начальник бюро много и уставал, наверное, не меньше Филиппа.
— Ты пропускаешь тренировки без уважительных причин.
Филипп отвел угрюмые глаза.
— Ты думал, что вывел формулу и все? — Тон у Травицкого неожиданно сдвинулся в область отрицательных температур. — А я ведь не напрасно показывал тебе старинное чертежное приспособление — кульман, помнишь? Не понял ты намека, жаль. А намек был совсем прозрачный: для того, чтобы сделать что-либо выдающееся с помощью таких неуклюжих сооружений, нашим дедам необходимо было терпение!! Понимаешь? Терпение! Проблема оказалась зубодробительнее и сложнее, чем ты думал, и, не решив ее с первого наскока, ты…
— Разве я не работаю? — не выдержал Филипп.
— Работаешь, — согласился Травицкий. — Но как? Ты перестал быть синектором, ты сейчас раб машины, ее знаний и логики, и только! Ты уже не творец, а фанатик идеи — хватаешься за тысячи возникающих новых путей и не доводишь до конца ни одного. Если будешь работать в том же духе, я не разрешу тебе нагружать вычислитель больше двух часов в день… не перебивай! Слушай, что скажу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
