В один прекрасный день Петербург был буквально ошарашен известием о том, что Елизавета Воронцова получила от государя орден св. Екатерины — которым по статусу награждались только особы российского императорского дома и иностранные принцессы. «Просто» дворянки, даже титулованные, на него не имели права. И коли уж Петр, сторонник порядка и законности, так себя ведет, это событие, как говорят в наши дни, знаковое…
Петр уже пробалтывался пару раз, что намерен упрятать Екатерину в какой-нибудь надежный монастырь, а «сына» лишить прав на престол. На что имел законное право: по установленному еще Петром I порядку, всякий российский самодержец (или самодержица) мог по собственному хотению назначать наследником престола кого угодно (лишь бы православный был) — а также «разжаловать» из наследников родных детей.
Что касаемо развода… Развод в те времена считался делом не вполне богоугодным, но при некоторой твердости характера его можно было добиться. В конце-концов, еще был свеж в памяти нагляднейший прецедент, когда Петр I запрятал жену в монастырь, а сына «разжаловал» и велел убить. Еще были живы люди, которые тому оказались свидетелями…
Екатерина висела на волоске!
Петр преспокойно уехал в Ораниенбаум давать бал…
И тут-то грянуло…
Самое любопытное, что переворот произошел отнюдь не оттого, что заговорщики наконец стали приводить в действие свои планы согласно расписанию. Совсем наоборот. Им просто-напросто неожиданно для себя самих пришлось выступить. Произошла очередная глупая случайность — из тех, что либо проваливают дело, либо ведут к успеху…
Общее настроение умов было таково, что один из гвардейских солдат подошел к своему офицеру и с детской непринужденностью поинтересовался: мол, ваше благородие, когда будем Петрушку свергать? Столько разговоров, а дела не видно, терпеть нету мочи. Пора бы…
Очевидно, он и не подозревал, что кто-то в полку может находиться вне заговора — любопытный штришок к пониманию тогдашней ситуации.
Но офицер-то как раз был преданным сторонником Петра! Он не возмутился, не подал виду, а стал с безразличным видом допытываться: это кто ж с тобой, голубь, поделился жуткими тайнами касаемо нашего заговора? Гвардеец и бухнул сдуру: капитан Пассек, ясное дело, не сумлевайтесь, мы ж не темные, нам кое-что известно…
Офицер его кое-как уболтал, а сам помчался куда следует. Пассека моментально сграбастали под арест — и сделать это незаметно для окружающих не удалось.
К Екатерине тут же примчался Алексей Орлов и выпалил с порога:
— Пассека арестовали!
У Екатерины, надо полагать, потемнело в глазах. Пассек как-никак был одной из главных пружин заговора, знал все и всех, и, если его начнут допрашивать круто…
Есть сильные подозрения, что заговорщики крайне невысоко оценивали стойкость и несгибаемость Пассека, определенно считали, что он после первой же оплеухи моментально расколется и всех сдаст. Косвенным подтверждением этому как раз и служит тот факт, что после известия об аресте Пассека все моментально пришло в движение…
Екатерина, не мешкая ни минуты, села в карету и помчалась из Петергофа в Петербург. Гнала так, что верст за пять до города лошади совершенно выбились из сил. Тут навстречу показался Григорий Орлов, ехавший в одноколке с Федором Барятинским.
В гвардейских полках уже шуровали заговорщики. Первым на улицу вышел Измайловский. В Преображенском все поначалу шло не так гладко — там несколько офицеров пытались удержать солдат (среди них были брат фаворитки Семен Воронцов и дедушка А. С. Пушкина). Только когда их арестовали, удалось вывести преображенцев и семеновцев.
Вся эта орава направилась в Казанский собор, где Екатерина в офицерском мундире торжественно приняла от гвардейцев присягу на верность. После чего уже никому не было дороги назад…
По городу моментально стали распространяться самые дурацкие слухи: что Петр якобы вызвал из Голштинии орду «лютеранских попов», которые выгонят из всех церквей православных священников и займут их места; что крымский хан идет на Россию войной, пользуясь тем, что Петр собрался увести армию на войну с Данией; что еще во времена Гросс-Эгерсдорфа Апраксин по приказу Петра «к пороху песок подмешивал», отчего русские ружья и не стреляли. Наконец, старательно распускали слух, что Петра уже нет в живых — спьяну упал с лошади и расшибся насмерть.
А через пару часов по Петербургу прошла роскошная траурная процессия! Петра еще не взяли в плен, а «общественное мнение» уже готовили к его смерти! Когда впоследствии юную княгиню Дашкову спрашивали об этой похоронной процессии, она с «загадочной улыбкой» отвечала:
— Мы хорошо приняли свои меры…
Последующие события давно и подробно описаны, так что нет нужды повторяться. Скажу лишь, что, в противоположность устоявшемуся мнению, у Петра все же были серьезнейшие шансы одержать верх. Заговор был задумкой исключительно гвардейских полков, вся остальная армия в этом не участвовала. Более того, в самом начале, когда войска Екатерины двинулись на Ораниенбаум (где находился Петр), меж преображенцами и измайловцами начался разлад, кое-кто стал говорить о «примирении» с императором. Происходящее все же было вспышкой, и когда прошел первый азарт, многие начали думать. Кто-то вспомнил, что Петр, как ни крути — родной внук Петра I, а его супруга — чистокровная немка. Кто-то попросту боялся последствий, а в Нарве стояла обстрелянная армия Румянцева, нисколечко не охваченная заговором, и Петр мог довольно быстро до нее добраться почтовым трактом…
Однако сопротивляться он не стал — скорее всего, и эта ситуация не укладывалась в его представления об обязанностях императора. Такой уж был человек, абсолютно не умевший действовать в экстремальных обстоятельствах…
Его захватили и увезли в Ропшу. В Петербурге началось пьяное веселье без малейшей идеологической подоплеки. Не кто иной, как Гаврила Державин, вспоминал: «Войскам были открыты все питейные заведения, солдаты и солдатки в бешеном восторге тащили и сливали в ушаты, бочонки, во что ни попало водку, пиво, мед и шампанское». Его дополнял датский дипломат Шумахер: «Они взяли штурмом не только все кабаки, но также винные погреба иностранцев, да и своих; те бутылки, что не смогли опустошить — разбили, забрали себе все, что понравилось, и только подошедшие сильные патрули с трудом смогли их разогнать».
Созданная потом комиссия старательно подсчитала, что в течение одного дня, 28-го июня, «солдатами и всякого звания людьми безнадежно роспито питий и растащено денег и посуды» на головокружительную по тем временам сумму: 22 697 рублей. Причем были учтены только убытки кабатчиков — частные винные погреба русских и иностранцев в реестр не вошли.
Гульба продолжалась до вечера — а вечером оставшийся неизвестным для Истории пьяный гусар проскакал по слободам Измайловского полка, вопя, что в Петербург нагрянули «тридцать тыщ пруссаков», которые хотят похитить «матушку».
Те из измайловцев, кто еще способен был передвигаться, хлынули в императорские покои — хотя на дворе стояла полночь. Екатерине пришлось одеваться, выходить к «народу» и долго утихомиривать гвардейцев, объясняя, что пруссаки гусару почудились с перепою…
Ситуация создалась уникальнейшая, редко встречавшаяся не только в России, но и во всем мире: в империи одновременно находились три совершенно законных самодержца. Два из них — злосчастный Иоанн Антонович и Петр — пребывали под замком, третья вроде бы при власти, но в самом что ни на есть неустойчивом, зыбком, шатком положении. Причем все трое, повторяю, были законными самодержцами — но ни один из них не коронован!
А главное, те двое, что сидели под надежным караулом, представляли для Екатерины смертельную опасность самим фактом своего пребывания в добром здравии. Как-никак один был родным внуком Петра Великого, а другой — его внучатым племянником. Все-таки Романовым. Меж тем Екатерина… Ну, понятно.
Нет ничего удивительного, что в первую очередь Екатерина принялась раздавать награды всем заинтересованным лицам. Офицерам задействованных в перевороте полков выплатили 226 000 рублей — в виде полугодового жалованья. Солдатам досталось гораздо меньше: сорок одна тысяча наличными и вином. Двадцать пять тысяч получила княгиня Дашкова, три тысячи — Григорий Орлов. Многие получили ордена, в том числе Иван Иванович Бецкой, к тому времени генерал, принимавший в перевороте самое деятельное участие. Ордена, чины, «души»… Среди прочих четырехсот рублей и некоторого количества крестьян удостоился и гвардейский унтер-офицер Григорий Потемкин, еще совершенно незнаменитый и вроде бы незнакомый вовсе императрице…
Как водится в подобных случаях, среди главных заговорщиков (впрочем, как известно, закончившийся удачей заговор именуется уже совершенно иначе) вспыхнула перепалка: каждый настаивал, что это он один, исключительно он и обеспечил успех, а остальные были так, на подхвате. Никита Панин открытым текстом говорил, что лишь благодаря ему… Дашкова оскорблялась: нет, все знают, что лишь благодаря ей… Другие помалкивали, но поглядывали так, что сразу было ясно, о чем они думают…
