на самом деле, я ушел. Правда не слишком изящно:
— Немецкий народ считает меня Гиммлером. Моя дочка считает меня Гиммлером, как вы сами только что убедились. Мои люди считают меня Гиммлером. Я ведь Гиммлер, Вольф?
— Так точно, — не слишком искренне покивал Вольф, — Гиммлер.
— Ну вот видите. Так чего же вам еще надо, господа? Раз все уверены, что я Гиммлер — значит, я обладаю его властью и полномочиями. Этого достаточно. А странности моего поведения объясню вам позже. Когда буду уверен, что мы с вами не враги.
Крыть это Ольбрихту было нечем, а время поджимало, так что мы перешли к обсуждению формы правления. Заняло это пару минут, я, разумеется, сразу же предложил «Бормановский» план, как самый логичный. Ближайший месяц сохраняем фюрера, роль которого будет играть Айзек, меня сохраняем в должности рейхсфюрера. Спорить с этим взялся только Ольбрихт, но Бек и Гёрдлер поддержали мое предложение, понимая, что мой вариант — единственный, позволявший сохранить стабильность в Рейхе.
Нельзя вываливать на немцев перемены сразу, надо дать им попривыкнуть. Так рассуждали мои новые союзники, для меня же этот вариант был единственным, позволявшим мне остаться у власти. Я отлично понимал, что если сразу дать немцам слишком много свобод и выборного канцлера, то этот канцлер первым делом вздернет на виселице Гиммлера, то есть меня.
Далее мы занялись кадрами, и вот тут уже пришлось попотеть.
Ольбрихт настаивал на том, что ни одного моего человека к руководству Вермахтом он не допустит, я же не желал отдавать должность рейхсканцлера, на которую сам рассчитывал. Не без помощи Вольфа, подсказывавшего мне имена, я попытался пропихнуть в командование армией нескольких более-менее уважаемых эсесовцев, но тут мои собеседники не пошли вообще ни на какие компромиссы.
А с другой стороны, официально назначить никакого из мятежников в гражданскую администрацию мы тоже не могли, пока у нас есть живой «Гитлер». Ибо было бы крайне странно, если бы Гитлер вдруг стал пихать во власть оппозиционеров. Тот же Гёрделер своих антигитлеровских взглядов никогда не скрывал и до сих пор ходил живой лишь благодаря своим обширным связям с немецкими финансовыми воротилами.
Так что мы проспорили с пеной у рта минут двадцать, но пришли к тому, с чего начали. Я — рейхсканцлер и рейхсфюрер ᛋᛋ. Генерал Бек — главнокомандующий и новый начальник Oberkommando der Wehrmacht. Эту должность до сего дня занимал печально известный Кейтель, но Кейтеля мы, естественно, решили отправить в отставку, а потом возможно и расстрелять. Кейтель сейчас находился в ставке в Восточной Пруссии, мятежники пытались отдавать ему приказы, но их Кейтель просто проигнорировал. Я сам пытался связаться с подонком полчаса назад, но и со мной Кейтель говорить отказался, заявив что подчиняется только фюреру. Что же, он сделал свой выбор, так что теперь получит закономерную «награду» за всю свою глупость, и за все свои военные «подвиги» заодно.
Сам Ольбрихт удовлетворился должностью главы командования сухопутными войсками Рейха. Вот это меня уже не устраивало совершенно. Бека я еще готов был терпеть, Бек оказался на удивление адекватным и договороспособным для генерала старой прусской школы, да и кроме того, он старенький: явно скоро помрет.
А вот Ольбрихт проблемный. И постоянно тянет одеяло на себя. Но крыть мне тут было нечем, пришлось отдать Ольбрихту желаемую должность.
Гёрделер получил пост референта при министерстве финансов, чисто номинальный по должности, но предполагалось, что на деле его полномочия будут практически неограниченными. В СССР его бы назвали «комиссаром». А в Третьем Рейхе, еще когда он был нацистским — «рейхсляйтером». А если еще точнее, то Гёрделер теперь становился серым кардиналом Германии.
Ну и, конечно же, все военные посты, включая командующих люфтваффе и кригсмарине, ушли доверенным людям Ольбрихта. И хрен я тут что мог сделать. Я понимал, что если начну давить — мои собеседники просто уйдут. И в открытом военном противостоянии с ними я не вывезу. Нанесу Германии огромный ущерб, это да, но в конце проиграю. И тогда война продолжится.
К войне мы перешли в самую последнюю очередь, до этого еще обсудили проблему Геринга и Гитлера. Но тут все было загадочно. Все Берлинские аэродромы уже были под контролем мятежников, кроме Темпельхофа — его взяли мои ᛋᛋ. Однако ни Геринга, ни Гитлера так и не обнаружилось. Такое ощущение, что подонки просто провалились сквозь землю. И хорошо бы если так, гораздо хуже если они сбежали из Берлина и теперь строят козни. Но и тут была странность: на месте Гитлера или Геринга сейчас по идее нужно было активно обращаться к германской нации и пытаться взять ситуацию под контроль. Однако и этого не происходило. Я даже стал подозревать, что Ольбрихт возможно уже захватил Гитлера и Геринга, но даже если и так — мне Ольбрихт в этом не признался.
Так что мы сошлись на том, что будем тайно искать Гитлера, а Геринга просто объявим мертвым. Скажем народу Германии, что рейхсмаршал скоропостижно скончался от инфаркта, могучее сердце не выдержало тяжких забот о родине. После такого Геринг, даже если объявится, точно ничем и никем уже командовать не сможет, мертвецы приказов не отдают.
И вот уже после этого я поставил вопрос о мире. Причем прямо заявил, что уже веду переговоры со Сталиным — на «выгодных для Германии условиях», само собой.
Реакция мятежников неожиданно оказалась гораздо мягче и спокойнее, чем я ожидал.
Ольбрихта это покоробило, но Бек и Гёрдлер меня поддержали. Они естественно настояли на своем непременном участии в переговорах со Сталиным, и отказать им у меня не было ни единого шанса.
Переговоры с англичанами и американцами мы также решили начать немедленно, этим должен был заняться Гёрделер, у которого имелись обширные связи в Швейцарии и Англии. Правда сам же Гёрделер против этого решения и протестовал, он предлагал сначала попытаться заключить сепаратный мир со Сталиным, чтобы расколоть коалицию союзников и уже потом говорить с англо-американцами с позиции силы. А Ольбрихт так вообще выступал против любых переговоров с СССР в принципе. Но Бек и я по итогу сошлись на компромиссном варианте одновременных переговоров.
Нам потребовалась пара часов, чтобы в целом и бегло обсудить все эти вопросы, не терпящие отлагательства. А вот демонтаж нацистского режима, реформы, выборы и прочую туфту мы решили отложить на потом. Сейчас нашей задачей было выжить, сохранить захваченную власть и стабилизировать ситуацию после сегодняшнего дня, только и всего.
И каждый из нас понимал, что наши договоренности —
