— Палку подбросили. — Таня как раз вышла умываться, когда, намыливая уши и шею, Надя это сказала. — А мне она и не нужна вовсе, мне просто интересно было узнать, куда она могла подеваться. — И, схватив палку и размахнувшись изо всех сил, Надя забросила ее далеко в лес.
Таня молча чистила зубы. Конечно, в другой, обычный день ей стало бы жалко красивую змеистую палку, сделанную руками Глеба, пусть даже на остром конце ее стояло слово «Надя»; может быть, в другой, обычный день она пошла бы в лес после линейки и отыскала бы ее тайком от всех. Но сегодняшний день был не таким, как другие, — с сегодняшнего дня она должна была дружить с самым лучшим мальчиком из тех, каких знала, — с Глебом Огневым. Сам Глеб Огнев хотел дружить только с ней. Другие дни проходили сами собой, а этот день надо было хорошенько обдумать, как прожить, потому что Таня не знала, как надо дружить с Глебом. Можно подойти к Люсе Смирновой и сказать, что она самый лучший друг из всех, какие есть на земле, — и Люся будет всегда заступаться за ее сказки перед Надей и Валей; можно подойти к Вале и отдать ей тети-Валины бусы, а тете Вале сказать, что потеряла, — и Валя не будет мешать ей рассказывать сказки; можно подойти к Тамаре Беляевой и сказать ей, что она чудо как хорошо танцует, — и Тамара станет учить ее танцевать; можно не съесть компот за обедом и отдать его Киселеву, — и Киселев перестанет толкать ее на линейке; можно, в конце концов, подойти к самой Наде и подарить ей новую голубую ленту и сказать, что она самая красивая девочка в детском доме, — и Надя, наверное, перестанет на нее злиться. А вот что сказать Глебу, чтобы дружить с ним? Что лучше всех играет в волейбол и делает упражнения на кольцах? Что кеды у него такие белые, будто он ходит не по земле? Можно, можно сказать бы это, но как сказать, когда говорить-то она с ним нипочем не сможет? Может быть, лучше что-нибудь подарить ему — хорошо бы что-нибудь подарить другу, что-нибудь очень нужное ему, чтобы дружба вышла крепкой. Но что она может ему подарить? Ведь не красные же тети-Валины бусы и не новую же голубую ленту?
Хорошо бы ему подарить перочинный нож с лезвиями или компас на ремешке, который носится как часы. Но где она возьмет это? А может быть, рассказать ему самую лучшую сказку из тех, что она знает? Про русалочку и принца? или Оле-Лукойе? Но ему могут не понравиться сказки, — как-никак он уже перешел в девятый класс! И, подумав так, Таня испугалась, что, если она ничего не сделает, Глеб раздумает с нею дружить и станет дружить с Надей. На завтрак она пошла позже всех — пусть это случится позже, пусть позже он откажется с ней дружить, пусть позже узнает, какая она маленькая и глупая, что она ничего не смогла придумать, чтобы уберечь его дружбу.
За завтраком она не видела Глеба — просто она боялась посмотреть в ту сторону, где он сидел. Зато за завтраком она придумала, что надо сделать для дружбы с Глебом. Она подойдет к Тамаре Беляевой и попросит ее научить танцевать вальс. Она будет учиться изо всех сил каждый день и на прощальном костре сама пригласит Глеба на дамский танец. И будет танцевать с ним так красиво, как сама Тамара, и все будут смотреть на нее, и Глеб, ради которого она будет танцевать так красиво, поймет, что она в самом деле ему настоящий друг, лучше, чем Киселев, лучше, чем была бы Надя. И, придумав так хорошо про Тамару, прощальный костер и дамский танец, Таня весело побежала на линейку. А когда все построились в ряд на тесной дорожке возле пионерской трибуны и Волков, председатель совета дружины, выкрикнул: «Направо равняйсь!» — Таня повернула голову и увидела выступившие из строя белые кеды Глеба и его загорелое лицо, повернутое к ней, и она тоже чуть выступила из строя, чтобы получше его видеть, но в это время Волков захрипел: «Цветкова, Огнев — р-равняйсь!» — и она вжалась в строй, радуясь, что была команда «смирно» и что все послушно стояли смирно и никто не мог оглянуться и увидеть, как она покраснела.
После линейки мальчики, как всегда, удобряли цветы, девочки поливали свои участки. Таня взяла лейку и пошла к колодцу. У колодца стоял Глеб — он доставал ведром воду и разливал в стоящие перед ним лейки. Вокруг него толпились девочки, ожидая своих леек. Тане захотелось бросить пустую лейку и убежать к своей черемухе, но она не убежала. Она подождала, когда девочки с полными лейками разошлись по своим участкам, подошла к колодцу и как ни в чем не бывало поставила пустую лейку перед Глебом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Здравствуй, Таня, — Глеб улыбнулся.
— Здравствуй, Глеб, — улыбнулась Таня.
— Покажи мне свой участок, я помогу полить.
Таня чуть не закричала: «Не надо! Если ты польешь мой участок — кончится моя работа, мне нечего будет больше здесь делать, и я не увижу тебя до самого обеда. Ты лучше найди мне где-нибудь дырявую лейку!» Но ничего этого она не сказала, а только молча посмотрела, как Глеб налил три полные лейки, и пошла перед ним с одной на свой участок.
Две ее подковки с солнечными ноготками и две круглые клумбы с разноцветными георгинами они с Глебом полили тремя лейками за три подхода к колодцу. Больше Тане нечего было у колодца делать. Грустно несла она к колодцу свою пустую лейку — без Глеба ей хватило бы работы до обеда, и сегодня, раз он стал разливать воду в лейки, она могла бы его видеть до самого обеда, а теперь — теперь она была свободна и могла идти к своей черемухе, а идти ей не хотелось. Она еще не дошла с пустой лейкой до колодца, чтобы поставить ее на место и еще разочек посмотреть на своего друга Глеба Огнева, как увидела Надю. Надя сидела на срубе колодца и качала загорелой ногой в белой босоножке на каблуке. На Наде было ее любимое красное платье в крупный белый горох, которое кладовщица выдавала только ей одной и которое Надя так сильно ушила в боках, что оно вот-вот должно было лопнуть. На голове у Нади была широкая красная лента. Она очень шла к темным коротким Надиным волосам.
— Ты, может, и мой участок польешь, — громко сказала Надя Глебу и посмотрела на Таню, — или ты только малышне помогаешь?
— Давай полью, — сказал Глеб. Он закрутил ворот колодца, налил две пустые лейки и пошел вслед за Надей на ее участок.
В этот день на танцах, когда Берта Бруновна заиграла польку-бабочку, Глеб подошел к Тане и пригласил на танец.
— Я не умею, — сказала Таня чуть не плача, — но обязательно научусь, вот увидишь.
И Глеб пошел танцевать с Надей, которая шла к нему навстречу, а Таня ушла играть с малышами в «Али-Бабу». Скоро на поляну пришел играть Глеб, за ним Надя. Глеб сразу вызвал Таню из вражеской цепи и не дал ей разорвать цепь в том месте, где держал за руку Надю. И снова Таня встала между Надей и Глебом. И снова никто не мог разорвать цепь в этом месте, даже Надя, а все хотели прорвать цепь именно в этом месте. Но никому это не удавалось, потому что никто не знал, какой крепкой стала за этот день их дружба. И скоро их с Глебом цепь выросла до самого забора, а в цепи упрямцев не осталось ни одного человека.
Прошло несколько дней, и за эти дни Глеб и Таня научились дружить друг с другом. Глеб помогал Тане каждый день поливать участок. Таня собирала для него чернику в бумажный кулечек и, когда никто не видел, отдавала ему. Иногда Глеб, тоже когда никто не видел, приносил Тане орехи и зеленый горох, а Таня, когда дежурила по кухне, при всех ставила на его стол за обедом три лишних компота и две порции оладьев с вареньем, если давали на ужин. Правда, возможно, что компот и оладьи съедал Киселев — этого Таня не знала, — зато она точно знала, что тот, для кого она ставит, знает, что она ставит именно для него.
Через несколько дней Андрей Петрович объявил на линейке, что старшая группа идет в шестидневный поход на дальнее большое озеро. Таня очень обрадовалась. Ведь поход — это Глеб, всегда идущий рядом с ней; это его рука, протянутая к ней через ручей; это купание вместе в далеком озере; это каша и черничный кисель, который она сварит для него; это ее шалаш, для которого он нарубит еловых веток; это сидеть вместе у костра поздним вечером, — в походе проверяется дружба. Замечательно идти в поход, когда вместе с тобой твой настоящий друг. После линейки Таня, как было приказано всем, побежала к кладовой получить сухой паек, костюм, рюкзак и вещи для сна. Когда она возвращалась, обвешанная всем тем, что ей дали, на полянке откуда-то сверху ее окликнул голос Глеба:
