Кстати, это была моя идея — пригласить к себе под видом продажи картины всех участников истории одновременно. Ведь именно так и поступают в детективах мои любимые сыщики: Эркюль Пуаро, мисс Марпл, Ниро Вулф — собирают подозреваемых вместе и торжественно раздают всем сестрам по серьгам. Собрать-то я их собрала, а вот раздавать особо было нечего. Поэтому мне и потребовалось подкрепление в лице представителей наших доблестных органов. Как знать, хорошо это было или плохо, что машина ребят опять заглохла. С одной стороны, я рисковала и могла получить кое-что посерьезнее, чем просто удар рукояткой пистолета. Ведь именно из-за опоздания моих помощников и всплыл подлог с картиной. Роль желанного всеми портрета играл тщательно упакованный пейзаж больного художника. Он по размеру почти один в один совпадал с семейной реликвией Старицких. Присутствие пакета было необходимо, чтобы поддержать азарт покупателей и потянуть время. Рисковать же настоящим полотном я не могла. Зато, с другой стороны, все участники лжеаукциона (в том числе и таинственная дама в черном) упали в руки правосудия с дерева преступления вполне созревшими. А тут еще и чистосердечное признание Васи, и показания Болбота, и успешный допрос Тарана с Гвоздем, и диктофонная запись… В общем, Андрея можно было поздравить с благополучным распутыванием этого необычного и скандального дела.
Москва,
4 июля 1913 года
Его сиятельству графу Бутурлину
Глубокоуважаемый Павел Андреевич!
Как Вам, должно быть, известно, мною от батюшки моего Старицкого Михаила Федоровича было унаследовано собрание картин, принадлежащих, по большей части, кисти европейских художников. На протяжении жизни я по мере скромных сил своих старался сохранить и приумножить упомянутое собрание. Могу сказать, что теперь я располагаю значительной коллекцией как по количеству входящих в нее картин, так и по художественной их ценности. Венцом этого собрания, безусловно, является «Мадонна ди Кампа» работы Микеланджело Меризи да Караваджо, более известная как «Мадонна с яблоком» и датируемая 1605 годом.
Дабы сия коллекция картин не была в силу каких-либо несчастных обстоятельств утрачена для России, я сделал распоряжение о передаче ее после моей кончины в дар музею, попечителем которого Вы, Ваше сиятельство, являетесь. Смею надеяться, что мое решение будет воспринято благосклонно и по прошествии времени художественные работы займут достойное место среди экспонатов музея, вверенного Вашему попечению.
Примите мои уверения в самом искреннем уважении,
Старицкий Петр Михайлович.
Печенье в вазочке не убывало, чай остыл, и тетя Маша уже который раз подогревала воду, нажимая на кнопку новенького белоснежного «Тефаля». Мои дорогие сослуживцы, затаив дыхание, снова переживали вместе со мной все перипетии захватывающей истории. Вдруг у новенькой девочки подозрительно заблестели глазки и задрожал подбородок.
— Детка, что с тобой? — заботливо осведомился Си-Си.
— Жа-алко! — протянула девушка и сморгнула крупную слезинку.
— Да все нормально! Видишь, Сима жива-здорова, ничего страшного, к счастью, не случилось.
— Мне Софи жалко, — сконфуженно прошептала смотрительница, — ей ведь так и не удалось вернуть картину. А теперь еще и в тюрьму посадят.
— Экая ты жалостливая! Мы, можно сказать, шедевр для государства спасли, — сказал директор во множественном числе, взглянув на девушку строго и укоризненно. — А что касается наказания… Знаешь, у нас, чтобы загреметь в тюрьму, надо украсть батон хлеба или, к примеру, на чужом велосипеде покататься. А тут иностранка, при деньгах… Адвокаты хорошие, общественность заступится. Да, впрочем, ничего особенного она, если разобраться, и не совершила. Не успела. Так что, детка, успокойся! Вернется благополучно во Францию и еще мемуары напишет о дикой России, родине предков.
Слезы у новенькой моментально высохли, и она резво оборотилась ко мне:
— Серафима Александровна, я не поняла, а с настоящей-то картиной что стало?
Я невольно поежилась. Это был самый сложный момент в повествовании. Хотя сейчас можно было рассказать о моем безрассудстве не таясь. Победителей, как известно, не судят. А ведь ситуацию я создала совсем не безобидную. Причем собственными руками.
По всем правилам, при обнаружении портрета нужно было указать на него пальцем и громко крикнуть: «Вот он!» А что сделала я? Сначала, жалея горемычного Васю и надеясь на его явку с повинной, прикрыла картину плотнее старыми тряпками, чтобы она раньше времени не попалась на глаза какой-нибудь экзальтированной сотруднице. Ну а уж когда поняла, что полотно непростое, и когда сама влезла в расследование, то и вовсе осмелела — аккуратно вынула из рамы, свернула рулоном краской наружу и перепрятала до выяснения всех обстоятельств. И при этом все манипуляции с портретом проводила в перчатках, как настоящая злоумышленница. Но если честно сказать, не из-за отпечатков пальцев. Об этом я даже не думала. Просто боялась повредить красочный слой. Моих «пальчиков» на картине и так было предостаточно: я же готовила «Даму» к выставке.
«Авантюристка», «легкомысленная девица», «безответственная особа» — самые мягкие эпитеты, которыми наградил меня Борис, узнав о моем розыскном волюнтаризме. А потом популярно объяснил тупой Симе, сколько раз она нарушила закон и сколько раз подставилась, если б дело пошло по-другому. Еле-еле я уговорила их с Андреем не изымать картину до окончания расследования, чтобы не спугнуть фигурантов.
Но, положа руку на сердце, надо признать, что если бы я действовала, как того требовал здравый смысл, то Хитрик и по сей день попивал бы коньяк в своем страховидном особняке. А семейство Селье убыло бы без потерь во Францию разрабатывать новые планы нападения на мою бедную «Даму в черном».
Так что… Так что иногда нетривиальные пути и полное отсутствие пресловутой осторожности дают очень даже неплохие результаты. Думаю, что и Настя Каменская со мной бы согласилась.
Я обернулась к молодой смотрительнице:
— Сейчас картина в Москве на экспертизе и реставрации.
— И что, она в нашу галерею больше не вернется?
— Скорей всего, нет. Ценности такого масштаба не хранятся в провинциальных музеях, — встрял в разговор директор. — Но смею надеяться, что вышестоящие органы учтут наш скромный вклад в спасение шедевра и найдут возможность поощрить коллектив, — закончил он, как всегда, высокопарно.
— Если не секрет, куда же вы спрятали картину? — не унималась новенькая.
Я засмеялась:
— Ну, какой секрет! В музейные старинные часы.
— В часы?! В наши?!
— Да. Это было самое удобное место. Высокие, плоские, узкие. Заводятся со стороны циферблата, но задняя стенка открывается. Рулон очень хорошо туда вошел.
— Надо же, как здорово — в часы! Ни за что бы не догадалась.
И после этих слов, будто специально, до кабинета донесся хриплый бой музейного ветерана.
Как, уже шесть! Ну и заболталась я. Ведь Зойка строго-настрого велела в шесть быть дома. Забрала у меня ключи, просила не беспокоиться и обещала сюрприз.
— Дорогие коллеги, спасибо вам большое за подарок и теплые слова, но мне пора. Должны прийти гости. Я и так припоздала.
Все разом задвигались, заговорили, стали собирать чашки. Я кинулась помогать, но Вера Николаевна отстранила меня великодушным жестом:
— Симочка, не волнуйтесь! Сегодня ваш праздник. Идите к гостям, а мы тут сами порядок наведем.
— Идите, Сима, тем более что, кажется, за вами приехали. — Жанна Афанасьевна лукаво улыбнулась и кивнула в сторону окна. Сквозь чистое, наконец-то помытое стекло в перспективе садовой аллеи просматривался за литой чугунной оградой скромный автомобиль цвета «медео». Ну конечно, это был тот самый милицейский трудяга, который имел привычку глохнуть в самый неподходящий момент.
Схватив новую сумку, я вылетела на улицу. Из салона выскочил Андрей с букетом дорогущих белых роз.
— Сима, поздравляю! — И с чувством чмокнул в щеку. — Какая вы сегодня красивая! Жаль, что Валевич меня опередил. Ему всегда самое лучшее достается.
Скажи спасибо, что Зойка этого не слышит, мысленно хмыкнула я, а то все лучшее точно бы тебе досталось!
— Сима, меня откомандировали, поручили, уполномочили… Одним словом, быстро в машину, и едем. Оркестр заждался.
— А Борис где?
— Никуда не делся твой Борис. «Хэппи бесдей» репетирует.
Автомобиль весело фыркнул, завелся с первого раза и резво помчался в сторону моего дома. Обожаю сюрпризы! Так на душевном подъеме и зарулили в наш старый двор. Но с шиком подскочить к подъезду не удалось. Дорогу перегородила «газелька» с брезентовым верхом, которую грузчики забивали каким-то мебельным барахлом.
— Побереги-ись! — Из двери на спинах кряхтящих мужичков выплыл холодильник.
