— Зато земли не убывает! — возражал я. — Она родит и родит, раза по три в год, наверное. А так ты снял слой глины на кирпичи — и все!
Я обернулся к Маше, ища у нее поддержки — она спала.
Потом дорогу перебежал мангуст. Я опять обернулся — Маша проснулась, но думала о чем-то своем.
Потом впереди на нашей полосе — прямо на проезжей части — оказался спящий в тени баньяна крестьянин с посохом. Объехать его мы не могли — навстречу летел грузовик, обвешанный со всех сторон огромными тюками. Ба-рат Сыркару пришлось резко затормозить и съехать на обочину. Я снова обернулся назад — Маша посмотрела на спящего, но никак не отреагировала. Похоже, в ней шла какая-то внутренняя работа.
Ночь опустилась, когда мы въезжали в Агру. Гостиницу «Чанакайя», визитка которой была у Ромки, Барат Сыркар не знал, и мы немного поплутали по городу. Ужинали мы с Машей в отеле. За весь вечер она едва ли произнесла с десяток слов. Правда, ее молчание не имело ничего общего с той презрительной холодностью, к которой я успел привыкнуть за последние четыре дня. Холодность — еще ладно! Больше всего напрягает постоянное раздражение, которое вот-вот сорвется в сарказм. А тут… Что-то с ней происходило эти несколько часов в машине.
Перед сном она долго плескалась в душе — в этой гостинице у нас даже была настоящая ванная. Потом вышла, завернувшись в большое, практически белое, полотенце и шмыгнула под простыню. В нашем номере снова были две кровати, разделенные проходом.
Когда я зашел в ванную, на трубе с горячей водой висели постиранные Машей кружевные трусики и бюстгальтер. Это был знак дружеского доверия. До вчерашнего дня единственными следами ее пребывания в местах общего пользования были зубная щетка, паста, мыло и флакон с шампунем.
— Кстати, — сказал я. Напоминаю, мы с Машей сидели на мраморном парапете фонтана перед Тадж-Махалом. — Знаешь, что мне предложила Деби? Поехать дальше путешествовать вместе.
— Да? Хм. И что ты ответил?
— Ничего определенного. Я хотел сначала обсудить это с тобой. Ну, с женой!
— А как тебе самому кажется?
— Я пока не понял, что для дела окажется продуктивнее. Держать Деби в поле зрения или держаться от нее подальше.
— Ты допускаешь, что это могли сделать израильтяне? Ну, с твоим другом?
Я не делился с Машей своими соображениями — она сама делала такое предположение.
— Почему бы и нет?
— Да, в общем…
— А тебе не попадался на глаза тот дядька? — вспомнил я. — Ну, который вышел на солнечный свет, лет двадцать просидев в подвале?
Про Горохового Стручка, возможного куратора Деби, я ей рассказывал.
— Нет, здесь не попадался.
— Это тоже многое бы прояснило. Может, это все паранойя с моей стороны, и ребята действительно приехали просто покурить травы.
— Не знаю. Вон они!
Саша с Деби в обнимку подходили к нам. Деби разжала ладошку — в ней был кусочек самоцвета оранжевого цвета. Саша сиял.
— Это сердолик, самый дорогой здесь камень, — чуть улыбаясь уголками губ, сказала Деби. — Я сначала навела справки у местного гида.
2
Многие — и я когда-то был в их числе — думают, что после раздела британской Индии на собственно Индию и Пакистан все мусульмане оказались в Пакистане. Это не так. Хотя в процентном отношении мусульмане составляют ничтожную долю населения, вы постоянно наталкиваетесь на мужчин с короткой бородкой или с бритым лицом и заросшей шеей. Мусульманских женщин, как и полагается, на улице немного, и хотя в парандже я не видел никого, хиджабы в толпе иногда мелькают. А есть места, где вы просто чувствуете себя в мусульманской стране. Агра — одно из них.
— Вы бы видели их в прошлое воскресенье! — отреагировал на мое замечание Барат Сыркар. — У них закончился рамадан, и они носились по дорогам, как угорелые. В мою машину чуть не врезались двое подростков на мотоцикле.
— Мы тоже это наблюдали, когда ехали в аэропорт, — подхватил Саша. — В Израиле!
Мы все вместе направлялись в «Мраморный коттедж» — магазин, визитная карточка которого была у Ромки Ляхова. Втроем на заднем сидении оказалось тесновато: Деби, сидевшая прямо за мной, открыла окно и высунулась наружу, чтобы занимать меньше места в машине. Тем лучше — будет повод отказаться от совместного путешествия!
Деби просунула голову в машину, чтобы нам было слышно:
— Мы с Сашей и Фимой служили на блок-посту перед Вифлеемом. В течение всего рамадана было спокойно, зато на следующий день камни в нашу будку летели градом.
— Мы иногда даже стреляли в воздух, — подхватил Саша. — Бесполезно! Это же подростки — они нас не боятся. Знают, что по ним стрелять не будут.
Мы говорили по-английски, и к нам немедленно подключился Барат Сыркар.
— Мусульмане хотят, чтобы весь мир жил по их правилам, — начал он с философского обобщения, но тут же перешел к эмпирике. — У нас в деревне (он говорил: «ин май вилис») хотела поселиться одна семья мусульман и открыть бакалейную лавку. Мы им не разрешили. Ко мне пришла целая делегация — а меня в моей деревне слишком уважают. (Он именно так и сказал: «I'm too much respected in my village!») И они попросили меня пойти к тем людям и объяснить, что их у нас не хотят. Я объяснил, и они уехали. На следующий же день.
— И что же такого вы им сказали? — спросила Маша.
Наш водитель заранее довольно заулыбался: он был вправе гордиться собой.
— Я сказал: «Я сам — человек мирный! Я — хотя и чемпион по борьбе — вас не трону, и даже заступлюсь за вас, если вам нужна будет помощь. Но в деревне есть разные люди. Если вы не пообещаете мне сейчас же, что уедете отсюда, я не смогу помешать им спалить ваш дом».
— И они уехали? — недоверчиво спросила Деби.
— На следующий же день, — с достоинством отвечал Барат Сыркар.
— У нас в Израиле они в ту же ночь спалили бы всю деревню!
Что они все имеют против мусульман? Это же очень молодая религия! Ее адепты уверены, что вне ее нет спасения, и хотят как можно скорее обратить в нее все человечество. Христианство тоже прошло через эту детскую болезнь, кстати, пройдясь огнем и мечом по всему миру — от Палестины до Эквадора. И что, теперь бояться всех христиан? Нет, по моему опыту общения с мусульманами, если исключить фанатиков, больных людей, независимо от того, какие идеи они проповедуют, — иметь дело с последователями этой веры часто просто приятно. Я вспомнил свою афганскую операцию лет пять назад, и в груди у меня возник теплый шар. Один Джума Мохаммад, почтеннейший имам талуканской кафедральной мечети, чего стоит! Надеюсь, он по-прежнему жив и здоров.
Или взять парнишку, который встретил нас в магазине! Его, кстати, тоже назвали именем пророка, только здесь произносили Мохаммед. Ему было лет двадцать, и весь он был чистенький, аккуратный, веселый, без фамильярности и без приторной угодливости арабских торговцев.
— Вас привез сюда ваш водитель в надежде на комиссионные? — засмеялся он. Высадив нас, Барат Сыркар припарковался в тени и подходить к магазину не стал. — Вы можете его порадовать или нет, как захотите. Вы ничего не обязаны у нас покупать. Просто вся наша семья уже много поколений занимается инкрустацией мрамора, и я хочу показать вам, как это здорово!
Толково? Даже ловко!
Мохаммед усадил нас на низенькую скамейку у входа в магазин. Перед ней был самый примитивный станочек для обточки камней: шлифовальный круг и какое-то ручное устройство типа лука, приводящее его в движение. Паренек взял кусочек малахита и приложил его к углублению, выцарапанному в тонкой мраморной плитке. Потом чуть обточил камешек на шлифовальном круге и приложил снова.
— И вот так вы делаете, пока камень не войдет точно в выемку.
— А почему он такой тонкий? — спросила Деби.
Действительно, кусочек самоцвета был толщиной в миллиметр-полтора, а в кармане-то у нее лежал сантиметровый.
— Мы не такие богатые, как шах, — засмеялся Мохаммед. — Я имею в виду и нас, и вас — нас всех. Мы приклеиваем камни специальным клеем. Но поскольку они подгоняются точно по выемке и заподлицо, камни никуда не денутся.
В магазин Деби и Саша заходить не стали, и младший брат Мохаммеда принес им на скамейку по бутылочке кола-колы. А мы с Машей вошли, и, не удержавшись, я даже купил пару инкрустированных мраморных плиток: изумительно красивых, хотя и совершенно бесполезных. То есть, на самом-то деле, как показывал нам Мохаммед, способов применения этих замечательных вещей было множество. На плитке, если взять узкую и длинную, можно подавать чай — с камнями от горячего ничего не будет. Вот такую было бы грамотно закрепить на книжной полке, поставив за нею светильник. Мохаммед потребовал, чтобы его братишка опустил жалюзи на окне, и закрыл плиткой зажженную настольную лампу — действительно, на просвет неплохо смотрелось. А можно просто поставить это произведение искусства на специальной подставке среди прочих безделушек! Я выбрал две похожие, с малахитом, бирюзой и перламутром — от таких в Европе сходили с ума в 80-е годы XIX века, незадолго до стиля модерн. Пэгги будет рада, да и Джессика, возможно, тоже.
