Н-да… А не такой уж забывчивый и простоватый этот полковник Дорохов, каким старается казаться! И ни фига он не забыл! Всё, что ему надо, в его крупноразмерной голове надёжно сохранилось. Включая мои установочные данные…
Пока он отдавал по телефону команды какому-то Митрофанову, я, благодарно перемигиваясь с Полиной, принял из её рук чашку со свежезаваренным чаем. И, фигурально выражаясь, махнув рукой на приличия, подъел с тарелки остатки колбасы и сыра.
— Это я впрок! — объяснил я полковнику своё прожорство, заметив его снисходительный взгляд, — Дома есть уже будет некогда. Да и потом тоже… — снова, теперь уже отнюдь не фигурально, но горестно махнул я рукой. — Сами знаете, до самого позднего вечера теперь будут меня наизнанку выворачивать! Сначала свои, а потом москвичи и прокурорские.
В глазах старшего Дорохова промелькнуло уважительное понимание мотивов моего практицизма. Он обернулся к дочери.
— Вместо того, чтобы парня сухомяткой кормить и, как обезьяна, по нему лазать, ты бы лучше борща разогрела! Ну честное же слово, Поля, ты же не маленькая, ты выросла уже! Жопа шире маминой, а мозгов у тебя, всё равно еще, как у курицы! — безжалостно и, нимало не обращая внимания на моё присутствие, полкан по-отечески прошелся солдатскими сапожищами по хрупкому самомнению юной дщери. Несомненно, трепетно им любимой и обожаемой.
— Я не курица! — как ошпаренная кипятком рысь и зло сверкнув зелёными глазищами, возмущенно взвизгнула пристыженная полковничья дочь.
Стараясь не встречаться со мной глазами, она, тем не менее, вняла конструктивной критике и шустро метнулась к холодильнику. Откуда вытащила большую и по виду тяжелую кастрюлю.
Действительно, когда Полина Валерьевна открыла крышку и начала половником перегружать содержимое в эмалированный черпак, из кастрюли вкусно запахло добротным борщом. С голодухи мне даже показалось, что своим насыщенным ароматом он не уступает зуевскому.
— Вообще-то, я на обед приехал и тоже есть хочу! — пряча за остатками строгости добродушную ухмылку, напомнил грозный, но, безусловно, мудрый папенька-полковник, — Ты, давай-ка, дочка, и на мою долю тоже разогревай!
Я хлебал фирменный борщ дороховской династии, а в душе моей множились скорбь и тревога. Осознавая, что каждой почерпнутой из тарелки ложкой я не только насыщаю свою плоть, но и закапываю свою свободу. После сегодняшней встречи на такой вот доверительно-семейной ноте, у Полины, а, быть может, и у её отца, вполне могут появиться ненужные мне мысли. Не знаю, как у полковника, а у его дочери они точно появятся. И тогда мои печали, вероятнее всего, многократно увеличатся.
В дверь позвонили.
— Сиди! — Дорохов пресёк попытку дочери кинуться в коридор, — Сам открою! Это, наверное, мои ребята прибыли.
Он неторопливо поднялся и вышел из кухни. Через минуту из коридора послышались приглушенные голоса.
— Давай вечером в кино сходим? — погладив меня по щеке, пошла на приступ Полина Викторовна, начисто позабыв про постигшие мою голову удары судьбы.
Однако, наткнувшись на мой жалобный взгляд профессионального симулянта, она быстро опамятовала. Виновато склонила голову и прижала ладони к своей, давно уже не подростковой, груди.
— Извини, я совсем забыла! — искренне повинилась она и так же, как недавно папенькину, накрыла мою руку своей ладошкой, — А хочешь, я к тебе сегодня вечером приду и что-нибудь приготовлю? Ты не думай, я всё по дому делать умею! Я и постирать могу!
Девушка искательно заглянула мне в глаза. Она решительно хотела быть полезной и стремилась уже сегодня начать заботиться обо мне. Похоже, что мои опасения относительно утраты холостяцкого суверенитета были небеспочвенны. О том, какая начнётся буря с летящими в меня камнями и полками, когда до Злочевской дойдут слухи о моей дружбе с её сестрой, думать я не стал. Я просто малодушно побоялся нервного срыва и последующей затяжной депрессии.
Но отвергать предложенную Полиной помощь и добрые отношения, было бы еще опаснее.
— Спасибо тебе, ты настоящий друг! Но я с тёткой живу и с племянницей, — начал я осторожно выползать из-под монолитного железобетона. Которым уже начала меня мягко придавливать и обволакивать эта, очень хорошая и без какого-либо преувеличения просто шикарная девушка. — Они меня по-родственному и кормят, и обстирывают. А в кино мы с тобой обязательно сходим! Вот закончат москвичи свою проверку, уедут назад к себе и мы сразу же сходим. И не только в кино!
— Жаль! — Полина и не думала скрывать своего глубочайшего разочарования, — Ты ведь опять обманешь! Обещал тогда прийти ко мне на день рождения и забыл! Не пришел! — с грустью и как-то по-детски горестно вздохнула она. — А я ждала и даже Аньку не пригласила! Она до сих пор со мной не разговаривает!
К моему удивлению, мне вдруг стало по-настоящему стыдно. Вспомнилось, что да, я действительно обещал этой девочке, что приду к ней на её восемнадцатилетие. И, разумеется, не пришел. Причем, не потому, что забыл. Своё обещание я не выполнил, имея на то осознанный умысел. Дабы не дразнить гусей и тем самым не множить армию своих врагов. Их, этих гусей было всего лишь два. Всё та же приснопамятная Нюрка Злочевская и полковник Дорохов. Но последствий от неприязни любого из них мне хватило бы с избытком. Вот поэтому я и не явился на дне рождения Полины.
— Душа моя, ну ты же помнишь, что меня тогда крепко по голове ударили! — сходу начал я спекулировать предыдущей травмой своего интеллекта. А вместе с тем и давить на жалость наивной, и такой доброй ко мне девчонки. — Я же тогда три месяца провалами памяти страдал! Ты не поверишь, бывало, зайду в туалет, штаны расстегну, а зачем пришел, уже и не помню! Честное слово, совсем худо мне было! Меня тогда чудом из милиции по состоянию здоровья не уволили! Уж ты отнесись с пониманием, не обижайся на меня, пожалуйста!
Я с удовлетворением отметил, что Полина, покраснев, смущенно захихикала и расслабилась после выданной версии относительно моих сортирных проблем. Но надо было закрепить достигнутое равновесие её души.
И теперь уже я ласково погладил Полину Валерьевну по щеке, выпрашивая у неё прощение за свою посттравматическую непунктуальность и чудовищную забывчивость. И тут же понял, что совершил непростительную ошибку. Отреагировала девушка стремительно. С грацией голодной тигрицы она придвинулась и ткнулась мне в губы неумелым поцелуем. Жадно слизав с моего лица послевкусие борща и даже не потрудившись оглянуться на открытую дверь. Из которой на нас неодобрительно таращились три пары глаз. В том числе и её отца. Сурового полковника Дорохова.
Уповать на то, что благодарные зрители заметили, что инициатором поцелуя был не я, в данной ситуации было бесполезно и слишком простодушно. Двое свидетелей этого невинного непотребства, да еще из числа подчинённых Виктора Дмитриевича, своей совокупностью являлись отягчающим дело обстоятельством. Не опускаясь до суетливых оправданий, я не стал отводить глаз от застывших на пороге кухни сотрудников УВДТ. К слову, почти не опасаясь ни пошлого мордобоя, ни, тем более того, что полковник завладеет табельным стволом одного из своих оперов и направит его на меня. Слава богу, не в Чикаго живём. А в самой свободной и просвещенной стране планеты. Где так вольно дышит человек. Если только этот человек не лейтенант Корнеев из Октябрьского РОВД…
Из всех присутствующих, в состоянии довольной безмятежности продолжала оставаться лишь мадемуазель Дорохова. Она выглядела так, будто только что зафиксировала какую-то значимую для себя и всего остального мира победу.
— Я пойду, что-нибудь из твоей одежды Серёже подберу! — глядя с вызовом на пришлых оперов, заявила она поигрывающему желваками отцу, — Не в этом же халате ему на улицу идти!
После сделанного заявления она сердечно улыбнулась мне и, ни на кого более не обращая внимания, величественно удалилась из кухни. А я, будучи готовым к любым и даже самым недружественным проявлениям, напряженно продолжал сечь поляну.
