полубатальона Томского полка и 2-го гренадерского. А также с тысячу конных – дворянское ополчение плюс татары и мещеряки. Артиллерии у Кара считай не было – лишь три старые 3-х фунтовые пушки.
Чем располагал я? Два казачьих полка – Лысова и Шугаева ушли к уральским заводам, крепостям Оренбургской линии и брать Яицкий городок. Остались разросшиеся полки Чики-Зарубина и Мясникова. Почти по тысячи человек каждый. Их я сразу отправил к Юзеевой тревожить наступающего противники.
– В бой вступать запрещаю! – инструктировал я полковников на военном совете – Токмо камариная стратегия.
– Это как? – удивился Мясников.
– Укусил, улетел. Тревожьте арьергарды Кара, кусайте его с боков и за задницу. Уразумели?
– Царь-батюшка! Бога ради, дай с собой новоманерные пушки – взмолился Овчинников – Мы Кару такую баню устроим…
– Кару господню – пошутил Подуров.
Полковники и генералы засмеялись.
– Только пять штук – принял решения я. Слишком велики был риск потерять пушки. А пудовых единорогов на санях у меня было мало. Лишь пятнадцать штук. Кузнецы клялись за неделю сделать еще десяток, но в этом были серьезные сомнения.
Кроме казачьих частей, у меня были также два пехотных полка. Которые за три недели строевой научились худо бедно ходить в ногу и стрелять залпом. Штыковая была под большим вопросом. Энтузиазма больше мастерства. Плюс в день, когда Овчинников с конными полками отбыл к Юзевой вернулся Хлопуша. Он привез семь пушек, из них три – пудовых единорога. И привел пятьсот рабочих и заводских солдат. В основном инвалидов, т. е. старослужащих.
– Второй завод порушили ироды – пожаловался Хлопуша, когда мы вышли на площадь инспектировать выстроившихся рабочих.
– Белорецкий?
– Его. Только подошли – зарево. Запалили, лиходеи, посад вокруг цехов, а там и здания занялись.
Черт! На это я не рассчитывал.
– Кто запалил? Заводские?
– Поди дознайся. Может и управляющий, а может и заводские. Многие под хмельком были.
– Вот что Хлопуша – я схватил с балясины крыльца снега, протер им лицо. Головная боль слегка унялась. Внизу, на площади люди строились поротно под хриплые команды унтер-офицеров, рядом гарцевал на лошади срочно вызванный Ефимовский. Я заглянул за входную дверь – никого. Рядом тоже пусто.
– Будет тебе дело тяжелое и опасное.
– Я за тебя царь-батюшка хоть в пекло адово пойду.
– В пекло не надо. Надо в Казань. Какими-нибудь окольными дорогами.
– Это нам по силам – Хлопушка повел огромными плечами.
– Возьмешь у Васьки Птичника пяток голубей, спрячешь их в каком-нибудь ларе. Я тебе дам золота и рисовой бумаги.
– Зачем? – удивился каторжник.
– Мне нужно знать, что происходит в городе. Какие войска квартируются, какие укрепленя строятся. Все самое важное. Уразумел?
– Нет, царь-батюшка. Ну приехал я туда, может и местечко в слободе нашел – старые дружки поди остались. А дальше што?
– Ты пока на заводы ездил писать выучился?
– Сержант Неплюев крепко учил, троху могу уже буковки писать. Кривые токмо.
– Сойдет. Пишешь мне письмецо, вкладываешь в берестяную облатку на спине голубя. И шлешь. Тишком!
– Неужель долетит??
– Даже не сумлевайся.
– А ежели поймают? Письмецо то в чужие руки попадет.
– На сей случай есть вот такой шифр – я подаю Хлопуше одну из двух матриц, вырезанных мной из плотной бумаги. Объясняю, что матрица накладывается на письмо, в проемах пишутся буквы послания. Потом оставшиеся промежутки заполняются другими буквами от балды. Шифр примитивный, но для этого времени – вполне рабочий. А главное доступный даже таким малограмотным людям, как Хлопуша.
– Ох, грехи мои великие, справлюсь ли я?
– Должен – я спустился с крыльца, направился к новому полку – Пришли мне Неплюева, да того капрала, что с валов убег… как его?
– Долгопят – Хлопуша направился вслед за мной.
– Точно. Будет им дело в новом полке.
Деваться было некуда – вход шло все, включая последних офицеров и унтеров, что были в запасе.
– А назовем его как?
– Кого?
– Да полк.
– Первый заводской.
* * *
– Господа! – генерал Кар стоял по колено в снегу, рассматривал в подзорную трубу две сопки справа от дороги. Рядом бродили, кутаясь в шубы Фрейман и Чернышев – Нет, это совершенно невозможно! Что за варварская тактика??
На возвышенностях возле пушек копошились люди.
– Не угодно ли, – задыхаясь, сказал Кар – Пять! И так далеко ставят, подлецы!.. Наши до них, чего доброго и не до…
Он не докончил фразы, на правом фланге разорвалась граната, пущенная пугачёвцами из единорога. Она повалила сразу шестерых солдат – троих насмерть. Снег окрасился в красное.
– Видали, каковы? – крикнул Кар стоявшему рядом с ним Фрейману и послал к месту поражения своего лекаря.
Воинские части Кара стали поспешно выходить за пределы дороги, строиться к обороне. Расставили по удобным местам свои пушки. Началась артиллерийская перестрелка. Ядра и гранаты пугачёвцев ложились как по заказу, бунтовщики стреляли метко. У пушек же Кара были все недолеты. И лишь единственный единорог действовал прилично, но и он вскоре перевернулся вверх колесами: в его лафет брякнуло двенадцатифунтовое ядро. Потери солдатах тоже росли. Вот новобранец уронил ружье, перегнулся вдвое, с глухим стоном ткнулся головою в снег. Здесь, в длинной шеренге, тоже упал солдат, еще один упал, еще… словно в огромной, поставленной на ребро гребенке валились зубья. С воем летит граната; пехотинцы, спасаясь от смерти, валятся плашмя. Взрыв. Осколки ранят лошадь, солдата и лекаря, что подле саней делал перевязку.
– Анафемы! – рассвирепел Кар. – Какие же это к дьяволу мужики?.. Неужель мужики столь искусно артиллерией управлять могут? Прямо с саней палят. А где же наши конники, где татары и мещеряки? Чернышев, я вас спрашиваю! Где ваши калмыки?
– Отказываются идти в бой, ваше сиятельство! – потупился полковник – Уже пытались наскоком сбить казачков. Только за пушками погнались, те тикать. У них тройки – поди нагони сразу. А за следующей сопкой – казачки да башкиры с киргизами. Наши говорят там их несколько тысяч. Да на свежих лошадях.
– Что?.. – заорал Кар и, размахивая подзорной трубой – Я их расстрелять прикажу!
– Нас и так расстреляют… – огрызнулся Чернышев – Ежели мы тут стоять дале будем.
Сразу два ядра пропахали целую просеку в рядах томского полка. Раздались крики, стоны.
Кар, проклиная изменивших ему конников, направился к возку за меховой шапкой: морозом под треуголкой сильно прихватило уши. А молодой офицерик из симбирцев, отобрав, по приказу Фреймана, с полсотни лучших стрелков, побежал с ними далеко вперед и, прячась за пригорками и чахлыми деревцами. Открыли меткую ружейную стрельбу по пугачёвцам. Но те уже сворачивались и уезжали к следующей сопке.
* * *
– Плохие новости,
