— Вот, значит, как мы поступаем, да?
Вера молчала.
— Значит, снимаем парней в клубах, сбегаем, а потом и носа не кажем? Да еще и сумасшедшую какую-то передо мной разыграла у брата дома, нацепив этот пчеловодческий шлем!
Вера продолжала молчать, вжав голову в плечи.
— Ну, и как тебе живется? Нормально? Отвечай! — басил он прямо ей в ухо.
— Но. нормально, — прошептала Вера непослушными губами.
— А что это мы заикаемся? Неужто совесть появилась?
Вдруг Вера расправила плечи.
— Слушай, то, что между нами было, было почти шесть лет назад! Только не говори, что сам так не поступал! — она даже сама вдохновилась от своего демарша.
Теперь Петр сузил глаза.
— Поступал- не поступал. Это мое дело, как я поступал и когда! Тем более, я — мужчина.
В довершение своих слов он распрямился, наглядно демонстрируя свою мужественность.
Вера даже не подумала зажмуриться.
— А я, между прочим, — женщина!
Петр сквозь зубы втянул воздух в себя.
— Вижу… очень хорошо вижу, что женщина! — в его голосе она услышала волнующие нотки и немного испугалась их.
А потом вдруг полыхнула храбростью:
— А что, если мужчина, так имеешь право вести себя как ни попадя? Снимать девушек в баре? В отель вести? А как женщина — так ни-ни?
— А потому что у девушек последствия могут быть! Ты это понимаешь? Или брат тебя не учил уму-разуму?
— Бывают, — Вера вдруг вся сжалась. — И очень разные. Последствия. Я очень ищу Мишеньку. И Пашу. И Лену. Все пропали куда-то. А Мишенька? Где он? Где мой сын?
Вера умоляюще, словно ожидая ответа и помощи, уставилась на Петра.
Петр тут же потерял весь свой запал на ссору.
— Вера, знаешь, тут такое дело… мне нужно тебе кое-что тебе рассказать..
Он обнял ее одной рукой, и она, совершенно забыв, что он обнажен, прижалась доверчиво к его бедру и позволила себя увлечь в дом, усадить за стол, принять хозяйскую чашку с полуостывшим чаем.
Разговор вышел недолгим. Видимо, Петр уже тренировался на ком-то, потому что иногда он вскидывал палец вверх, чтобы привлечь ее внимание.
— …и поэтому ребята отправились к старой липе, чтобы искать противоядие… — спустя время, закончил Петр.
Вера отставила чашку. Принюхалась.
— Ты что, — наркоман? — сказала она спокойно.
Петр так и замер.
— Ты что, не веришь мне? Да что за народ пошел?! Я им тут тайну свою жизненную открываю, а они не верят совершенно! — запальчиво крикнул он.
Тут мужчина схватил ее за локоть и вытащил на улицу.
— Смотри!
И в мгновение ока перевоплотился в медведя. Сел на землю и посмотрел повлажневшими глазами на Верочку.
Верочка от страха прижала ладонь ко рту.
Только что перед ней стоял пусть голый, но нормальный мужик, а теперь — медведь! А теперь — медведь…А теперь…
Вера застонала.
— Петя! Так это что, — правда?
Медведь кивнул.
Вера ущипнула руку, зная, что останется синяк. Видение не исчезло, но зато физическое воздействие как-то оживило.
— Петя! Нам срочно надо спасать Мишеньку!
Медведь встал на лапы и отрицательно помотал головой.
— Петя! Ведь Мишенька… он — твой сын!
Зверь снова бухнулся на землю, огромным весом своим пригнув траву.
— ЭЭЭЭЭ — завыл он и Вера поняла, что Петр прямо сейчас меняет свои животные ориентиры в сторону человеческих.
Глава 43. Лена
Возле древней липы проходили ритуальные танцы. Вернее, этому вертепу даже название подходящее подобрать было сложно. Вокруг липы кружили полуживотные-полулюди. Животных было не очень много, но все они наводили ужас своим видом. Они клацали зубами в сторону дерева, гонялись за своими собственными хвостами. А в свете костра, разведенного неподалеку, эта картина выглядела настолько жутко, что не каждый фильм ужасов потянет.
Пахло костром и немного подпаленной шерстью. Мы с Павлом лежали связанные, так, чтобы можно было наблюдать за этой вакханалией. Мужчина смотрел завороженными глазами на все, что творилось вокруг, и, судя, по вздымавшимся мышцам на футболке, безрезультатно пытался разорвать веревки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сюрреальные тени, отбрасываемые костром, вытягивались на земле, клубились на камнях и траве и опадали на древней липе. Липа будто тоже принимала участие в действе. Ветра не было, но она качала ветками, большими, толстыми, заскорузлыми, словно мозолистые руки старухи, или это была игра теней?
Листья с нижних веток иногда падали на животных, и те начинали резвиться с ними, подбрасывая руками или лапами вверх, а поймав, разрывали на куски, на атомы, сжирали на лету.
Ветра на поляне перед липой почти и не было. Все колыхание воздуха создавалось только движениями хвостов и ушей, неимоверно искореженных тел, в диком танце пляшущих перед огромным деревом.
Ни одного жука, комара или мошки не было рядом. Высокая трава, кое-где утоптанная, не царапалась, а будто тихонько тянула свои маленькие отростки, пытаясь удержать или предупредить о чем-то.
Я знала, о чем. Подняла голову и присмотрелась к стволу липы. Так и есть. Медвежонок был привязан к дереву и только смотрел на все грустными глазами, из которых иногда стекали по меховой мордочке слезки. В глазах его уже не было той детской радости, ребячества, что было со дня превращения. Но и страха не было тоже. Будто какая-то обреченность всего мира собралась в черных глазках — бусинках. Иногда он открывал пасть и тихонько рычал, но на его порыкивания никто не обращал внимания. Маленький ребенок, запутавшийся в себе и других, смотрел на огонь, как на единственное знакомое, что держало его связь с миром. Настоящим, живым, где все было так просто и понятно: две руки, две ноги, никаких хвостов, меха и зубов, мама и мультики, веселые пробежки и велосипед, молочный коктейль и сладкие конфеты.
— Время пришло!
Перед липой появилось главное действующее лицо — Натали, в какой-то рванине, обернутой вокруг тела. Хотя, в этой ситуации оно было лишним. Одежда среди животных не приветствовалась, ей можно было держать слово и призывать к революции голышом.
На призыв откликнулись беснующиеся животные. Все как один повернули голову в сторону Натали, освещенную огнем костра, принявшую воинственную позу.
— Время пришло, дорогие мои братья и сестры! Сегодня случится то, чего каждый из вас ждал годами, а кто-то и всю жизнь! Не все хотели становиться оборотнями! И нас принудили к этому! Другие, кому это было для чего-то нужно! Кто-то хотел создать себе пару, кто-то — любовников, а кто-то и вообще — рабов! Но сегодня особенный день! Мы принесем жертву средоточью мироздания оборотней и снова станем людьми!
Толпа поддержала ее ревом и рыком. Медвежонок заревел.
— Жертва выбрана не случайно! Невинность, радость и веселье — он олицетворяет все, что мы потеряли, став животными! И сегодня наша жертва оправдается! Мы станем снова людьми! Мы снова станем теми, кем были! И не нужно будет обращаться в тех, кто нам не приятен, в тех, кем мы не являемся!
Животные взревели и даже огонь костра метнулся выше.
— Мы хотели иметь свободу выбора! А нас его лишили! Теперь природа все вернет на свои места!
Толпа вскочила и начала бегать вокруг дерева, обнюхивая его и испуганного медвежонка. Одобрительным гулом закончилась пробежка и все расселись вокруг дерева.
Вдруг все напряглись.
Послышался хруст веток, будто бы сквозь чащобу продирается трактор.
На секунду вся поляна замерла и все глаза, горящие фосфоресцирующим светом, обратились в сторону звуков.
Из тени деревьев вышел огромный бурый медведь, больше двух метров ростом. Он рыкнул, раскрыв огромную пасть на всех полуживотных, и те затряслись и прекратили издавать ужасные звуки, что было нечто средним между рычанием и человеческими словами.
Я вздохнула насколько это было возможно сквозь перетянутую веревками грудь. Медведь был мне знаком.
Медведь обнюхал поляну, зарычал на замершую Натали и воздух вокруг него задрожал. Медведь перевоплотился в Петра.
