Я подавил в себе желание отшлифовать роман и оставил его таким, каким он вышел из-под пера — вернее, пишущей машинки — в 1953 году. Исправил лишь несколько опечаток, которые в любом случае поправил бы в корректуре, дойди тогда роман до типографии.
И последнее примечание. Хотя Коршак не собирался оказывать мне услугу, когда надул желторотого новичка со своим конкурсом, он все же невольно ее оказал. Задержка с изданием и написание разных редакций пошли на пользу саге о Мире Реки, сильно изменив ее к лучшему. Я должен быть благодарен Коршаку — и я действительно ему благодарен в каком-то смысле. Я многому научился. Я отточил свое писательское мастерство. Я обрел опыт и время, необходимые для вызревания Мира Реки.
Для писательской мельницы весь мир — зерно, если только сам он не угодит между жерновами.
Посвящения
Моей жене, Бетти, чье понимание и смелость вдохновили меня на писательский труд.
Выражаю также благодарность Джону Блумквситу и Рэндаллу Гарретту за их бесценные советы и помощь в подготовке карты и рукописи.
Этот роман — законченное целое, хотя и является одновременно частью гораздо более крупного проекта, парамифа под рабочим названием «Я в долгу за самую плоть», состоящего из четырех книг: «Великий вопль», «Страна честности», «Река вечности» и «Колесная комета».
Любое сходство персонажей с кем бы то ни было не случайно, ибо эту книгу населяет все человечество и даже несколько пришельцев извне.
РЕКА ВЕЧНОСТИ
Мы не живем в естественном мире.
(Мишле)
Где человек увидит целиком
То, что частями видит на Земле.
(Касыда)
Он из тех, которым не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить.
«Что есть ад?» Рассуждаю так: «Страдание о том, что нельзя уже более любить».
«Карамазов! — крикнул Коля, — неужели и взаправду… мы все встанем из мертвых и оживем и увидим опять друг друга, и всех, и Илюшечку?»
(«Братья Карамазовы»)
Вычитывайте в ней любые иносказания, придавайте ей самый глубокий смысл, выдумывайте сколько вашей душе угодно — и вы и все прочие. А я вижу здесь только один смысл, то есть описание игры в мяч, впрочем довольно туманное.
(«Гаргантюа и Пантагрюэль». Перевод Н. Любимова.)
Я хотел бы быть свободным, как ветер; и вот имя мое значится в долговых книгах всего мира. Я богат… но я в долгу за самую плоть моего языка, каким я сейчас выхваляюсь.
(«Моби Дик». Перевод И. Бернштейн)
Часть первая
Воды времени
Глава 1
Ты в долгу за самую плоть, — проговорила призрачная фигура в плаще.
Ричард Блэк застонал, попятившись от таинственной фигуры.
— Плати, — добавила та.
— А счет где? — вопросил Ричард Блэк. — Я хочу видеть подробный перечень.
— Подробный перечень? — загремел голос из-под темного капюшона. — Тебе он и вправду нужен? Тогда оглянись вокруг. И вглядись во тьму. Там ты найдешь свой счет. Там — и везде.
Длинная, белая и красивая, почти что женская рука выпросталась из-под плаща и залезла Блэку в грудь. Пальцы свободно прошли сквозь плоть, вцепились во что-то, оторвали и убрались. Кровь закапала с руки и предмета, который изящно держали белые пальцы — пальцы, каким-то странным образом оставшиеся чистыми.
— Твое сердце.
— Отдай мне его! — взмолился Блэк, сознавая при этом, что его мольба — самое странное из того, что приключилось с ним во сне.
Сама мысль о том, что он способен кого-то умолять, была для него ужасна. Этого просто не могло быть — и однако же было.
Устыдившись своей слабости, он бестрепетно шагнул вперед и воззрился во тьму под капюшоном. Сначала он различил лишь размытые и беспорядочные беловатые пятна. Но вглядевшись пристальнее, до боли в глазах, увидел, как пятнышки света и черные кляксы слились воедино и превратились в стеклянно блестящую ткань. Она завибрировала, покрылась складками, выпуклостями и впадинами — и образовала некое подобие лица.
Лицо было мужское и такое зловещее, какого Блэк отродясь не видал. А подобное признание чего-то да стоило, ибо за семьдесят один год жизни на Земле и двадцать на планете Реки Блэк исходил оба мира вдоль и поперек и навидался всяких лиц, в том числе отмеченных печатью абсолютного зла и деградации.
Но черты, обозначившиеся перед ним, не поражали скотскою злобой или отсутствием смысла. Зловещий вид им придавала какая-то особая резкость и сила — пробивающаяся сквозь человечье обличие животная мощь, скрытый напор звериной энергии, сдерживаемая исступленность бунтарства.
Черты поражали своею противоречивостью: лоб был высок и гладок — лоб мыслителя, в то время как выступающие скулы, впалые щеки, полные губы, крупный прямой нос, энергичные челюсти, тяжелый и круглый как кулак подбородок, а также мрачные, хотя и пронзительные, глаза принадлежали скорее человеку действия.
Соединенные вместе, они приводили на память падшего Люцифера и страждущего Прометея. Люцифера, жаждавшего весь свет объявить своим царством. Прометея, укравшего огонь не для себя, а для пигмейского рода человеческого.
Лицо дьявола и бога.
Лицо, забыть которое нельзя.
Его лицо.
— Я вижу, ты узнал меня, — сказала фигура в плаще. — Впрочем, это неважно. Я забираю твое сердце со всею прибылью, что прирастет в нем впредь.
— Отдай мне его! — взмолился Блэк.
— Отдам, но не прежде чем…
— Да?
— Не прежде чем… Прощай.
— Нет, не говори «прощай»! — вскричал Блэк. — Скажи, что ты хочешь за него?
Но узнать, каков будет выкуп, он так и не успел, поскольку проснулся. Филлис трясла его за плечо, приговаривая:
— Дик, Дик! Проснись. Тебе снится какой-то кошмар.
Лицо ее белело в лунном свете, струившемся через открытую дверь хижины. На мгновение Блэку почудилось, будто черты ее расплылись, превращаясь в какой-то странный, хотя и не лишенный привлекательности сплав лица Филлис с лицом под капюшоном. Но впечатление это, не более материальное, чем лунный свет, исчезло, и Блэк надолго забыл о нем.
Глава 2
Обычно переход от глубокого сна к бодрствованию давался Блэку быстро и без труда. Но нынче, на какой-то краткий миг, он запамятовал о том, что больше уже не живет на Земле — двадцать лет как не живет.
Или даже дольше.
Но насколько?
Он не знал. Он не знал даже, где находится.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
