— Я уверен, что телесериалы — это сложный, ответственный труд, — поспешил заверить Джеймс.
— Ничего, я люблю работать. Недавно брала таймаут, так ужасно соскучилась по съемкам.
Они вошли в лифт.
— Это здесь снимается сериал? — вежливо поинтересовался Джеймс.
— Я приехала на фотосессию для обложки журнала. Знаете такие издания — для тех, кому за сорок?
— Неужели вы не волнуетесь? — не выдержал Джеймс.
— Я просто притворяюсь кемто другим. В этом секрет любой удачной съемки.
Лифт остановился, и Шиффер вышла.
Через час Джеймс, покорно выдержав питательные маски и припудривание, сидел на табурете на фоне раскатанного рулона голубой бумаги, с застывшей улыбкой на лице, напоминавшей волчий оскал.
— Вы же знаменитый писатель? — допытывался французфотограф, старше Гуча лет на десять, но с густой шевелюрой и юной женой, годившейся ему во внучки, о чем поведала разговорчивая визажистка.
— Нет, — выдавил Джеймс.
— Ну, так скоро станете, — пообещал фотограф. — Иначе ваш издатель мне бы не платил. — Он опустил фотоаппарат и позвал визажистку, мявшуюся в дальнем углу. — Он застывший, как труп. Я не могу снимать труп. — Гуч неловко улыбнулся. — Надо чтото делать. Анита, помоги ему расслабиться.
Девушка подошла сзади и начала растирать ему плечи.
— Не надо, — попросил Джеймс, когда длинные сильные пальцы начали массировать ему затылок. — Я женатый человек. Правда. Моей супруге это не понравится.
— Чтото я не вижу здесь вашей жены, — заметила Анита.
— Но она…
— Шшш…
— Вижу, вы не привыкли к вниманию молодых красавиц, — сказал фотограф. — Ничего, это пройдет. К знаменитостям женщины так и липнут.
— Не будет этого, — упорствовал Джеймс.
Фотограф и визажистка захохотали, и вскоре к ним присоединился весь павильон. Джеймс побагровел. Он вновь стал восьмилетним мальчиком, игравшим в команде Маленькой бейсбольной лиги и третий раз подряд пропустившим мяч между ног.
— Не расстраивайся, парень, — сказал тренер, когда Джеймса под оглушительный хохот зрителей удалили с поля. — Весь фокус в самовнушении. Ты должен представить себя победителем, и тогда ты сможешь им стать.
Остаток игры Джеймс просидел на скамье со слезящимися глазами и мокрым носом (у него был аллергический ринит), пытаясь представить, как от его удара засчитанный мяч улетает за пределы поля, однако видел одну и ту же картину — мяч предательски катится между расставленных ног и отец спрашивает: «Как прошло, сынок?» — а он отвечает: «Так себе». — «Что, опять?» — огорчается отец. «Да, пап, опять все плохо». Уже в восемь лет Джимми Гуч понимал, что ему суждено до конца жизни остаться человеком, который не годится для игры в команде.
Джеймс поднял глаза. Фотограф прятался за своей камерой. Послышался щелчок.
— Очень хорошо, Джеймс, — похвалил маэстро. — Вы сидели такой печальный, задушевный…
Гуч немного воспрянул духом. У него появилась слабая надежда достойно выглядеть в амплуа маститого писателя.
Вечером Шиффер снова поднялась к Филиппу, надеясь застать его дома. Потерпев неудачу, она постучалась к Инид.
— Филипп? — послышался изза двери голос старой леди.
— Это Шиффер Даймонд.
— А ято гадала, придешь ли ты меня повидать, — сказала Инид, открывая дверь.
— Както неловко без предлога.
— Наверное, ты решила, что я уже умерла.
Шиффер улыбнулась:
— Ну, Филипп мне бы сказал.
— Ты его видела?
— В лифте.
— Безобразие. Вы даже не сходили поужинать?
— Нет.
— Это все та чертова девчонка, — нахмурилась Инид. — Я знала, что это произойдет. Филипп нанял в референтки какуюто сопливую идиотку и тут же начал с ней спать.
— Аа… — машинально кивнула оторопевшая Шиффер. Значит, Билли был прав. Она пожала плечами, пытаясь не выдать охватившего ее разочарования: — Ну, его уже не переделать.
— Я всетаки не теряю надежды, — заметила Инид. — Может, ему на голову упадет чтонибудь тяжелое.
— Вряд ли, — сказала Шиффер. — Видимо, референтка сочла его неотразимым. В этом разница между девушками и женщинами: на девушек мужские чары действуют, на женщин уже нет.
— Ты тоже когдато была увлечена Филиппом, — напомнила Инид.
— Я до сих пор им увлечена, — сказала Шиффер, не желая задеть чувства старухи. — Просто немного иначе. — Она быстро сменила тему: — Я слышала, в квартире миссис Хотон новые жильцы.
— Да. Не могу сказать, что я очень рада такому повороту. Это дело рук проныры Билли Личфилда.
— Но Билли такой приятный человек…
— Это он нашел сладкую парочку и свел их с Минди Гуч. Я хотела купить нижний этаж для Филиппа, но Минди и слышать не пожелала, зато собрала внеочередное заседание комитета, чтобы пропихнуть своих протеже. Ей больше по сердцу чужие в доме. Я встретила ее в холле и говорю: «Минди, я знаю, чего вы добиваетесь, назначая заседание», — а она мне, будто не слыша: «Инид, вы в прошлом году три раза задерживали квартплату». У нее зуб на Филиппа, — продолжала Инид. — Потому что Окленд — это имя, а ее муж — неудачник…
— Значит, ничто не изменилось?
— Нисколько, — отозвалась Инид. — В этомто и вся прелесть. Зато ты изменилась. С возвращением, дорогая.
Через несколько дней Минди сидела в своем домашнем кабинете, просматривая бумаги супругов Райс. Один из плюсов должности председателя домового комитета — доступ к финансовой истории всех жильцов, вселившихся за последние десять лет. По правилам полагалось оплатить пятьдесят процентов наличными, причем у кандидата должно было остаться минимум столько же на текущем и пенсионном счетах, в акциях и прочих активах, то есть полагалось изначально иметь всю сумму целиком. Когда сюда переезжали Минди и Джеймс, правила были другими: требовалось оплатить лишь двадцать пять процентов запрашиваемой цены и документально подтвердить наличие ликвидных активов для коммунальных платежей на пять лет вперед. Минди организовала референдум и настояла на изменениях, с пеной у рта доказывая, что дом по швам трещит от тунеядцев — «тяжелое наследие» восьмидесятых, когда в доме жили исполнители рокнролла, актеры, модели, кутюрье и всякие там приятели Энди Уорхола. Дом номер один был главной тусовкой в городе. Во время первого года пребывания Минди во главе комитета двое из старых жильцов разорились, третий умер от передозировки героина, а четвертая покончила с собой, когда заснул ее пятилетний сын. Бывшая модель, она считалась подружкой знаменитого ударника рокгруппы, который женился на другой и переехал в Коннектикут, бросив ее с ребенком в двухкомнатной квартире, за которую ей нечем было платить. По словам Роберто, она наглоталась снотворного и надела на голову целлофановый пакет.
