Углубившись в пещеру на шесть сотен метров, Мидас развернул катер влево и отключил турбины. Прожекторы разогнали мрак, и стали видны неровные края еще одного углубления.
Пролетев еще сотню метров, мы опустились на посадочные распорки. Мидас выключил двигатели и освещение, выключил все, кроме жизненно важных систем.
— Всем ни звука, — велел он.
Ожидание, продлившееся шестьдесят шесть часов, не было ни уютным, ни приятным. Мы влезли в теплую одежду и сидели во мраке, пока флотилия еретиков обыскивала Обол и его окрестности. За первые десять часов наши пассивные локаторы несколько раз регистрировали приближение кораблей, прочесывающих место нашего «крушения». Обман явно удался.
Но мы ждали. Нельзя было с уверенностью сказать, насколько они окажутся настойчивы и терпеливы. Мидас предположил, что враги могут разыграть ту же карту — затаиться и ждать, пока мы решим, что опасность миновала.
Через сорок часов Ловинк заявил, что подслушал астропатический обмен сообщениями, где речь шла об отбытии флота. Вскоре последовало возмущение в ткани Имматериума. Но мы продолжали ждать. Ждать единственного события, которое я счел бы убедительным.
Это случилось, только когда миновал шестьдесят шестой час. Пришел астропатический сигнал на глоссии:
— Ныне отпущаеши…
Мы восстали из тьмы Обола, омытые светом звезд. Все на судне и, честно признаюсь, даже я неожиданно начали разговаривать слишком громко и слишком много, бродить по катеру, наслаждаясь ярким светом и включенной наконец обогревательной системой. Безмолвное ожидание на холоде походило на епитимию.
Навстречу нашему катеру медленно и величественно выплыл «Иссин». Как только флот еретиков покинул систему, Максилла вышел из своего укрытия за звездой и подал сигнал.
Как только мы состыковались, я отправился прямо на мостик, где меня, как брата, приветствовал Максилла.
— Все наши живы? — спросил он.
— Целы и невредимы. Хотя нам пришлось туго.
— Прости, что пришлось покинуть вас, но ты сам видел размеры этой военной группировки.
Я кивнул:
— Надеюсь, ты можешь сказать мне, куда они отправились?
— Конечно, — ответил он.
Его астронавигаторы не теряли времени даром. Их главный появился из помещения, пристроенного к куполообразному мостику, и загудел над черно-красным мрамором пола, направляясь к нам. Как и весь остальной экипаж, он практически полностью состоял из механических частей. Его органическая, человеческая часть — куда, по моему предположению, входил разве что мозг и какие-нибудь основные органы — заключалась внутри отполированной серебристой машины, изваянной в виде грифона. Драконья шея выгнулась назад, и крючконосая морда обратилась к нам. В воздухе сервитор поддерживался пластинами антиграва, встроенными в орлиные крылья.
Он остановился перед нами, раскрыл клюв и спроектировал голографическую карту зведного неба. Карта была сложной и непостижимой для необученного глаза, но некоторые детали мне удалось разобрать.
— Навигаторы проанализировали возмущение варпа, когда уходил флот, и сделали кое-какие алгоритмические вычисления. Еретики уходят из Геликанского субсектора и Имперского пространства к запретным территориям расы, известной как сарути.
— Об этом я и сам догадался. Но это слишком обширная территория. Там больше дюжины систем. Нам нужны точные данные.
— Вот, — сказал Максилла, отмечая пальцем точку на мерцающей трехмерной карте. — Значится как КСХ-1288. При оптимальных условиях туда можно дойти за тридцать недель.
— Насколько велика погрешность вычислений?
— Не более чем шесть сотых. Возмущения в варпе, оставленные флотом, оказались весьма значительными. Естественно, они могут прервать свой путь и сменить курс, но мы будем следить за изменениями следа. Конечно, — добавил он, — они предполагают, что их могут преследовать. Даже если они сочли тебя погибшим, все равно они знают, что тебе необходим был межзвездный корабль, чтобы попасть сюда. Корабль, который им не удалось обнаружить.
Эта мысль посещала и меня. Гло и его сообщники должны были ожидать преследования. Теперь они могли рассчитывать только на собственную осторожность, немалую боевую мощь и полученную фору.
Я уже заставил Ловинка заняться подготовкой срочного коммюнике, которое следовало отослать командованию Гудрун и Инквизиции.
— Что тебе известно о сарути и их территориях?
— Ничего, — сказал Максилла. — Никогда не летал туда.
Этот ответ показался мне слишком лаконичным для столь разговорчивого человека.
— Итак, — продолжил он, — кроме того, что мы знаем, куда они направляются, есть ли у нас еще какие-нибудь преимущества?
— Есть.
Я извлек из кармана плаща предмет, который покоился там с тех пор, как я вытащил его из дорожного чемодана Гло в Северном Квалме. Максилла посмотрел на предмет с явным недоумением.
— Это, — произнес я, — Понтиус.
Мы воспользовались одним из огромных пустых трюмов «Иссина». Сервиторы Максиллы подвели проводку и организовали освещение. Мои сервиторы — Модо и Нилквит — принесли ларец на когтистых лапах и опустили его на холодный стальной пол.
Я наблюдал за процессом, спрятав ладони в рукава плаща, чтобы защитить их от стоящего в помещении холода. Эмос ссутулился над ларцом и с помощью Нилквита начал подключать кабели. Я взглянул на Биквин. Она стояла рядом с Фишигом, укутавшись в тяжелую красную накидку и серый платок. На ее лице застыло отвращение. Сначала ей все казалось игрой и продолжало казаться даже во время событий в Доме Гло. Но на Дамаске все переменилось. Чудовищный Мандрагор. Увидев его, Елизавета поняла, что игры кончились. Она увидела то, чего многие — практически все — граждане Империи никогда не видят. Большинство проводит жизнь на безопасных мирах, далеких от ужаса войны. Для них вся та мерзость, что бороздит самые темные уголки Вселенной, — миф, слух, страшная сказка.
Но теперь Елизавета знала наверняка. И могла не пожелать оставаться с нами. Могла пожалеть о том, что так поспешно согласилась на мое предложение.
Я не стал расспрашивать ее. Она сама должна сказать мне об этом. Нас теперь многое связывает.
— Эйзенхорн? — Эмос протянул руки, и я вложил в них холодную, твердую сферу Понтиуса.
С трогательной заботой и жреческой торжественностью архивист установил его в нишу.
Я приказал всем выйти из трюма, даже сервиторам. Всем, кроме Биквин и Эмоса. Фишиг закрыл за собой двери.
Эмос посмотрел на меня, и я кивнул. Он произвел последнее подключение и затем отпрянул от ларца настолько быстро, насколько позволяли его старые, напичканные аугметикой конечности.
Поначалу ничего не происходило. Потом по краю ларца замигали крошечные сигнальные огоньки, замерцали оплетающие кристалл микросхемы.
И вот тогда я почувствовал, как меняется давление воздуха. Биквин бросила на меня резкий взгляд, тоже заметив это.
Металлические стены трюма начали потеть. Бусинки конденсата собирались на обшивке стен и скатывались вниз.
Раздалось слабое потрескивание, похожее на то, которое издает бумага в огне. Звук нарастал и ширился. Изморозь покрыла ларец и пол вокруг него, расползлась по палубе и взобралась по стенам. Алмазно сверкающая морозная корка покрыла все помещение трюма менее чем за десять секунд. Наше дыхание превращалось в облака пара. Мы смахивали ледяное крошево с лиц и одежды.
— Понтиус Гло, — произнес я.
Ответа не было, но через несколько мгновений из динамиков, встроенных в ларец, раздалось звериное рычание и кашель.
— Гло, — повторил я.
— Зачем… — прозвучал искусственный голос. Биквин насторожилась. — Зачем вы разбудили меня?
— Назови последнее событие, которое ты помнишь, Гло.
— Обещания… обещания… — произнес голос, словно то отплывая от нас, то возвращаясь обратно. — Где Уризель?
— Какие обещания давали тебе, Гло?
— Жизнь… — пробормотал он, и в голосе зазвучали гнев и нетерпение. — Где Уризель? Где он?
Я начал было задавать следующий вопрос, но тут электронные синапсы, опутывающие поверхность кристаллической сферы, озарила вспышка неожиданной активности. Понтиус хлестнул по нам своим сознанием, своими могучими ментальными силами. Если бы рядом не было Биквин, нас с Эмосом можно было бы уже выносить вперед ногами.
— Горячий темперамент… — сказал я, подходя к ларцу. — Меня зовут Эйзенхорн, я имперский инквизитор. А ты мой пленник и наслаждаешься возможностью воспринимать окружающий мир только потому, что я позволяю это. Ты должен отвечать на мои вопросы.
— Я… не… стану.
Я пожал плечами:
— Эмос, отключай эту дрянь и подготовь к уничтожению.
