его ход. И потом, есть ли у него выбор? И вот он впервые принялся рассказывать историю Николина, ребенка, запертого в затерянной комнате. Выложил все, не пропуская ни мельчайшей детали. Он захватил с собой черный блокнот с записями и в должный момент передал его Заккарии Ашеру, который тут же принялся лихорадочно переворачивать листы.
Под мерное тиканье настольных часов установилась тяжелая тишина, поток слов замер, сменившись ожиданием.
– Невероятно, – произнес наконец синьор З., подняв взгляд от блокнота Джербера.
– Ты никому об этом не расскажешь, правда? – попросил Джербер.
– Даже если расскажу, кто мне поверит? – ответил сомнолог. – Сомневаюсь, чтобы за пределами нашего узкого кружка нашелся человек, которого убедила бы подобная история.
– Ты прав, – согласился гипнотизер: он впервые осознал всю абсурдность ситуации, в которую оказался вовлечен. – Это дело изнуряет меня, – признался он, вдруг ощутив весь груз усталости. Как и Филип, Заккария милосердно сделал вид, будто не замечает, до какого состояния Джербер дошел.
Друг беспокоился лишь об одном:
– Тебе ведь не грозит опасность?
– Сам не знаю, – признался Джербер: по правде говоря, ему было все равно. – Главное, чтобы с Сильвией и Марко ничего не случилось.
– Думаешь, тебе достаточно отречься от них, чтобы оградить от возможных последствий?
– Да, – подтвердил Джербер, скорее, чтобы убедить себя самого. – Если речь обо мне, то что еще можно у меня отнять? Все, что можно было утратить, я уже утратил за эти годы, – с горечью заключил он.
– Но Сильвия и Марко могут утратить тебя, – заметил старый друг.
Это уже произошло, мог бы сказать он. И последний звонок бывшей жены – тому подтверждение.
Синьору З. хватило его молчания.
– Теперь ты можешь выложить остальное… – подбодрил он Джербера.
Наконец они добрались до сути вопроса. Ибо одного психолог так и не сказал: по какой причине он сюда явился.
– Нико говорит во сне. На своем родном языке, албанском.
– Стало быть, состояние постоянного транса, созданное сказочником, прекращается, когда ребенок засыпает, – размышлял Заккария.
– Да, это брешь, – согласился Джербер.
Сомнолог отодвинул столик с деталями часов, который стоял перед ним, вытащил ноги в тапочках из-под таксы и встал с кресла. Принялся в задумчивости ходить по комнате, заодно набивая трубку новой порцией табака.
– Когда мы говорим во сне, в нашем подсознании как будто открывается щель. Наружу выходят вещи, о которых мы бы никогда не заговорили, будучи в здравом уме, – объяснил он. – Был у меня в пациентах один неверный муж, который каждую ночь признавался жене в своих грешках.
Сильвия тоже говорила во сне, вспоминал Джербер. Один из тех милых секретов, только ему известных. Может быть, и жених Лука уже оценил маленькие несовершенства его бывшей жены.
– Наверное, можно попробовать добраться до разума ребенка в то время, когда он спит, – сказал синьор З., прерывая ход его мучительных размышлений.
Именно это Джербер и надеялся услышать.
– То есть ты считаешь, что можно создать контакт?
– Не факт, что это сработает, – тут же предостерег его сомнолог. – Любой внешний стимул, например заданный тобой вопрос, может вернуть мальчика в созданное сказочником подвешенное состояние, в каком Николин пребывает, когда кажется бодрствующим.
– Что же мне делать?
Заккария остановился, устремил взгляд на настольные часы с золотыми стрелками, положил на них руку.
– Ответ – время, – изрек он.
Джербер ждал дальнейших объяснений.
– Видишь эти часы? Я добыл их у одного антиквара много лет назад. Не так-то много заплатил, ведь они никогда не показывают точное время… То и дело останавливаются, потом опять начинают идти.
Джербер вопросительно взглянул на него. Заккария показал на циферблат:
– Они уже несколько минут стоят.
Как только он это сказал, психолог перестал слышать тиканье.
Синьор З. улыбнулся.
– Ты не заметил, правда?
– Мой разум автоматически воспринимал звук, эхом отдававшийся в памяти. – Однако Джербер до сих пор не понимал, зачем сомнолог привел ему такой пример.
– Тебе не случалось видеть во сне, что стакан падает, а потом внезапно просыпаться потому, что где-то в доме упал стакан?
– Случалось, – признался он. – Однажды мне приснилось, что Марко плачет в кроватке, а потом он в самом деле заплакал.
– В действительности ты, разумеется, не стал ясновидящим, произошло нечто противоположное: Марко заплакал раньше, чем ты проснулся, но твой спящий разум на долю секунды опередил восприятие, позволив тебе вовремя отреагировать. – Затем он добавил: – В сновидениях не бывает «прежде» и «потом». Во сне времени не существует.
– Время – проекция бодрствующего разума, вроде тиканья твоих часов, – заключил Джербер, начиная понимать, что таится под словами сомнолога. – Во сне можно путешествовать во времени.
– Выбрав нужный стимул, ты мог бы вернуть Николина, пока он спит, на много лет назад и таким образом вывести из гипнотического транса, наложенного сказочником, – подтвердил его догадку Заккария Ашер. – Но тебе понадобится что-то, связанное с прошлым мальчика: например, колыбельная, которую ему пела мама, или что-нибудь в этом роде.
Энтузиазм Джербера угас: он практически ничего не знал о прошлом Нико.
Друг заметил внезапно наступившее разочарование.
– Никто не говорит, что это просто, – ободрил он психолога. – Но это единственный способ.
Гипнотизер задумался. Может быть, решение и найдется, но сейчас он чувствовал, что вступает на зыбкую почву.
36
Пьетро Джербер никогда не смог бы забыть девочку в зеркале.
Вообще-то, ее звали Амбра. Но воспоминание было слишком мучительным. Только так, вызывая в памяти отражение в зеркале, получалось восстановить то, что случилось ноябрьским вечером много лет назад.
Закончив университет, Пьетро поступил в обучение к синьору Б. Каждый день он приходил в кабинет на мансарде и, укрывшись в зарослях из папье-маше, присутствовал при ритуале, с помощью которого отец погружал своих маленьких пациентов в бездны их собственной психики, куда и сам спускался вместе с ними, чтобы исследовать неведомый мир, скрытый под спудом, словно в романе Жюля Верна. Пьетро всегда нравилось это сравнение, напоминавшее детство и домик у моря в Арджентарио, – тогда он запирался в библиотеке матери: из книг, которые она читала в юности, мальчик пытался что-то узнать о той, что ушла слишком рано.
Так или иначе, молодому доктору Пьетро Джерберу строго-настрого запрещалось вмешиваться в сеансы гипноза, которые проводил отец; задавать вопросы и, естественно, как-либо взаимодействовать с детьми. В его обязанности входило проверять, работают ли скрытые микрофоны, включать проигрыватель с «Простыми радостями» и одновременно записывать на магнитофон все, что происходит в кабинете. Сам он должен был сидеть за баобабом, затаив дыхание. Его основная деятельность в первый год практики ограничивалась, можно сказать, технической поддержкой; главной его заботой было хранить и поддерживать в рабочем состоянии пластинку, дававшую
