для великих людей это имеет большие последствия, для людей обычных — незначительные. Однако, все наше искусство, которое можно назвать невротическим в его восторженности и «священным» в его неврозе, бессознательно или — в своих высших проявлениях — осознанно направляется энергией этого центра. То же самое относится к каждому из нас.
Точно так же, как психическая общность индивидуума принимает форму вокруг этого таинственного центра, так и мандала современного искусства разворачивается, во всем своем разнообразии, вокруг таинственного центра, в котором, как в хаосе и тьме, в сверхъестествен ности и перемене, зреет новый рок, но, также, и новый мир. В «дуинских Элегиях» Рильке писал:
С красоты начинается ужас.
Выдержать это начало еще мы способны;
Мы красотой восхищаемся, ибо она погнушалась
Уничтожить нас17
Эти слова о красоте в искусстве прежде всего относятся к ужасной красоте современного искусства, которое отрицает существование красоты. Еще никогда раньше красивое не было так близко к ужасному. Мастера дзэн-буддизма часто дергали своих учеников за нос или били их по лицу, чтобы привести их в состояние просветления, силой заставив уйти внутрь самих себя. Точно также, наше время и наша судьба, да, зачастую, и наше искусство, бьют нас по лицу, возможно, тоже для того, чтобы швырнуть нас в пустоту центра, который является центром трансформации и рождения.
Ибо несмотря на то, что отчаяние и тьма по-прежнему проявляются в нас в большей степени, чем тайные силы нового рождения и нового синтеза, мы не должны забывать, что ни одна эпоха, перед лицом грозящей ей величайшей опасности, не продемонстрировала столько готовности раздвинуть узкие пределы своего горизонта и открыть себя великой силе, которая жаждет вырваться из незнаемого и распространиться по всему миру. Какую бы опасность не представляли для нас наши собственные атомные бомбы, на каждый акт разрушения будет приходиться акт воссоздания, в котором единство всего человечества будет утверждено сильнее, чем когда-либо прежде.
Это вовсе не пророчество; это реальность дороги, по которой мы движемся или, вернее, по которой мы вынуждены двигаться. На этой дороге горизонт меняется почти незаметно и вместе с ним мы приближаемся к Новому, продвигаясь все вместе, по обе стороны разделяющих нас сегодня железных занавесов.
давайте не будем забывать, что несмотря на всю тьму и всю опасность, человек нашего времени, как и при надлежащее ему искусство — это великая реализация потенциальных возможностей и еще более великая надежда.
7. Психоанализ
Примечания
1. В институте Варбурга Лондон. Копии находятся в архиве по исслцованию Архетипического символизма, Нью-Иорк.
2. В этой лекции мы должны обойти вниманием тот факт-, что аналогичные комплексы могут проявиться и у Великих Личностей, и в близких к ним случаях невроза и безумия.
3. Психологическая оценка индивидуума, так члена группы, в целом представляет собой аналогию оценки его общественного положения. Но, iак мы ке говорили, эти две оценки могут дать совершенно разные результаты. Поскольку, для того, чтобы оценить значимость индивидуума для общины нам необходимо понять эти компенсационные связи, то, оценивая икдивидуума, мы должны использовать категорию «адаптации к обществу» более осторожно, чем во втором случае, в котором (что вполне понятно) адаптация к ценностям культурного канона считается единственным критерием. Это обстоятельство ставит психоанализ в его отношениях с коллективом перед дилеммой, которая в данной лекции обсуждаться не может.
4. Е. Neumann, Origins end History of Consciousness, рр. 371-75
5. В особенности в его работах, посвященных творчеству Пикассо и роману Улисс.
б. Смотрите Wilhelm Franger The Millennium of Hyeronymus Bosch. Я намеренно не касаюсь интерпретации Franger, поскольку в настоящий момент невозможнр установить степень ее обоснованности.
7. Рильке. «Дуинские Элегии, IХ элегия. Перевод В. Микушевича, в кн. Р.М.Рильке. Ворпсведе. О. Роден. Письма. Стихи. М., Искусство, 1994. с.283.
8. Маrtin Вuber, Die chassidischen Bucher, р. 32.
9. СМ. Neumann, Тhe Great Mother, р. 185, и VaiHant, The Aztecs of Mexico, рр. 195.
10. Тhe I Ching, или Book of Changes, Гексаграмма 22: Би (Убранство), р. 97., см. также Ю.КШуцкiiiй Китайская классическая книга перемен. М. Наука, 1993, стр. 343
11. Тr. H. T. Lowe-Poter, р. 375.
12. Е. Neumann, Depth Psychology and a New Ethic.
13. Мы вряд ли можем приписывать все эти проявления разложению нашей социальной структуры. С таким же успехом мы можем продемонстрировать и обратное — зарождающийся в бессознательном распад культурного канона ведет к краху социальной структуры. Понимание того, что мы имеем дело с интегральным психическим полем, охватывающим два мира, в которых перемены происходят одновременно, более важно, чем любое типологически определенное избыточное внимание к внутренней или внешней причинности. Пророчества о будущем нашей цивилизации подобные тем, что были сщеланы Гейне и Ницше, доказывают, что поставить диагноз времени можно, как изнутри, так и снаружи.
14. Е. Neumann, Depth Psychology and a New Ethic.
15 Wilhelm, Der Mensch und das Sei, р. 234.
1б. Vol. I, p,71; Vol II, р. 105.
17. «Дуинские Элегии, 1 эллегия из кн. РМ. Рильке Новые стихотвореня, ЛП, М. Наука, 1977, стр. 516..
Эрих Нойманн "Заметки о Марке Шагале "
*(Впервые опубликована в 1954 г. в З-м томе избранных эссе Э.Нойманна 1954).
Марк Шагал. Этот странный художник из Витебска, по общему мнению, является романтиком, живописцем-фольклористом. Одни делают ударение на «детскости» или примитивности его натуры, другие — на его идиллической юности, проведенной в маленьком городе, или на его еврейском происхождении. Но во всех этих объяснениях упущена суть.
Он не принадлежит к тем великим художникам, которые, развиваясь, постепенно вбирают в себя все большие и большие участки внешнего и внутреннего миров. Он также не принадлежит и к художникам — «вулканам, типа Ван Гога, которые восторженно видят рождение нового мира в каждом кипарисовом дереве в Провансе. Но он уникален глубиной своего чувства, которое провело его от поверхностных про- явлений его личностного существования до фундаментальных мировых символов — основы всего личностного существования.
Его картины называли поэмами, образами сновидений, подразумевая под этим, что целью его живописи был выход на план, живописи недоступный — даже живописи нашего времени. Пожалуй, только сюрреалисты, которые по этой причине и называют Шагала первым сюрреалистом, ставили перед собой такую же цель, которую, в определенном смысле, можно назвать отсутствием цели. Но (и в этом суть дела) Шагал — не сюрреалист, работающий со слепым бессознательным фрейдистских свободных ассоциаций. В его работах чувствуется глубинная, но ни в коей мере не бесформенная, реальность. Волшебный закон его живописи рожден единством чувств, которое отражено не только в цветовом развитии, но и в отношениях между символами, выстраивающимися вокруг символического центра его картины. Эти символические центры картин Шагала, вне всякого сомнения, являются порождением его бессознательного, а не конструкциями его эго. Создающее его картины сознание следует настроению-бессознательного и вдохновляется им. Единство и убедительность его картин являются выражением того послушания, с которым он относится к намерениям своего бессознательного. Подобно медиуму, защищенному от воздействия окружающего мира, он следует за внутренним голосом, говорящим с ним языком символов.
Здесь мы касаемся главного еврейского парадокса в Шагале: пророчества, которое божество облекает не в словесную форму, как это повелось с незапамятных времен, а в форму таинственного образа — явный признак сдвига, произошедшего в еврейской душе.
Корни языка, а к языку религии пророка это относится более, чем к любому иному, действительно находятся в бессознательном, вместе с его потоком образов; но иудаизм и еврейское пророчество были сформированы этическим аспектом сознания, которое черпало свою главную силу из своего аналога, связанного с главной силой Единого Бога. Властные указания этой пророческой воли настолько обострили намерения стоявших за ней сил бессознательного и настолько раскалили их, что образы утратили свои цвета; разнообразные цветы психической жизни превратились в пепел.
Но у Шагала образами и красками впервые говорит то, что зарождается в той же самой психической среде, откуда происходит и еврейское пророчество. В той новой исторической ситуации, в которую попал еврейский народ, и которая трансформирована в глубинах его бессознательного, пророчество говорит на новом языке и обретает новое содержание
— начала нового еврейского послания миру. Еврейская душа, загнанная обстоятельствами в раковину изолированности, высвобождается, запускает свои корни глубоко в землю и проявляется в первом новом цветке.
