я был:
а) Подонком в глазах всего человечества
б) Еще и олигофреном в глазах моих коллег по мятежу
А не был я тем, кем мне нужно было стать — квалифицированным попаданцем, вершащим судьбы истории.
С этим надо было что-то делать. Причем срочно. Я был уверен, что не я один рассуждаю о темных ночах и длинных ножах. Ольбрихт наверняка точно также задумал меня прикончить, тут к гадалке не ходи. И останавливал его от этого только страх дестабилизации ситуации в Рейхе…
Нет, точно нужно что-то делать. Сейчас же. Я смертельно устал, но, сев в свой мерседес, твердо осознал, что мне нужна память реципиента. Вот прям критически НУЖНА. Без этого я не вывезу.
Лучше бы, конечно, википедию в голове, но о таком оставалось только мечтать. Так что хотя бы память. А кто у нас умеет восстанавливать память после темных ритуалов?
— Юнг еще здесь? — уточнил я у моего адъютанта Гротманна.
Швейцарского психиатра Юнга, который занимался моей кукухой, курировал именно Гротманн.
— Здесь, рейхсфюрер, — доложил Гротманн, — Вы вчера распорядились вернуть его в Швейцарию, но он не успел уехать, в Берлине же вчера были проблемы с транспортом.
Это еще мягко сказано. В Берлине вчера были проблемы буквально со всем.
— Вот и славно. Поехали к Юнгу.
Положение дел в Европе, на 2 мая 1943, цифры обозначают численность армейских группировок.
Берлин, Шарлоттенбург, 2 мая 1943 14:35
Карла Юнга временно поселили в Берлинском районе Шарлоттенбург. От бомбежек этот квартал пострадал мало, здесь все было застроено особняками, военных объектов толком не было.
Юнг обитал в особняке, принадлежавшем непосредственно Аненербе — специальной структуре в составе ᛋᛋ, ведавшей всеми оккультными проектами Гиммлера.
Охрану и адъютантов я оставил в машине, а Юнга застал в садике перед особняком, психиатр был занят тем, что, опустившись на колени, рыхлил почву под каким-то кустом.
Я даже сначала принял его за садовника.
— Бог в помощь, — поприветствовал я Юнга, — Вижу, вы тут уже обжились.
Старик отвлекся от своего куста, поднялся на ноги и отряхнул колени от земли.
— Просто люблю покопаться в саду, это успокаивает, дает силу земли, — ответил Юнг, — Как ваш немецкий?
— Как видите, говорю я на нем свободно, — вздохнул я, — Вот только всё не то…
— А с рукой что?
Юнг указал на мою левую руку. Рука, раненая выстрелом бравого Юнгера, у меня все еще болела, я все еще носил на ней повязку.
— Бандитская пуля, — коротко пояснил я, — Мне нужно с вами поговорить. Срочно и наедине.
— Понимаю, — кивнул Юнг, — Может пообедаем?
— Было бы неплохо. Я сегодня завтракал, но это был так давно, что я уже даже не помню, когда это было, вроде еще ночью. Так что с удовольствием разделю с вами трапезу. Только никакой овсянки, пожалуйста.
— Как скажете.
Мы с Юнгом прошли в дом, где скучал один единственный охранник-эсэсовец. При моем появлении парень тут же вскочил на ноги и молодцевато вскинул руку.
Юнг позвал служанку и распорядился подавать обед. А мы тем временем поднялись на второй этаж особняка — в просторную комнату, с балконом, выходившим в сад.
Я огляделся, на трюмо у Юнга стояла фигурка какого-то гнома, закутанного в плащ. Фигурка выглядела древней, плащ гнома покрывали вырезанные буквы, явно греческие.
— Телесфор, — пояснил Юнг, перехватив мой взгляд, — Бог целительства у древних греков. Это изваяние — античный оригинал, я привез его с собой из Швейцарии. На всякий случай.
Мда. Юнг, конечно, странный человек. Но дело свое точно знает, вернул же он мне способность изъяснятся по-немецки. Я решил не тянуть кота за хвост и перейти сразу к делу.
— Вы верите, что я Гиммлер, Карл?
— Нет, — спокойно ответил Юнг, усаживаясь в кресло, — Вы не Гиммлер.
Юнг указал мне на кушетку… Так. А Юнг же вроде — ученик Зигмунда Фрейда, который, помнится, любил раскладывать пациентов на кушетке и копаться у них в мозгах. В принципе как раз то, что мне нужно.
Ложиться на кушетку я, естественно, не стал, просто сел напротив Юнга.
— Ну и кто я такой? — поинтересовался я.
— Пришелец, — ответил Юнг, — Из другого времени, а то и мира. Точно не знаю.
— Верно, — согласился я, а потом решил проверить, насколько эффективна моя легенда, — Я — король Генрих Птицелов!
— Вы лжете, — Юнг мотнул головой, — Вы не король.
— Это почему же?
— По совокупности причин. Не та осанка, не те манеры, взгляд не тот, не так держитесь. По вам видно, что вы человек глубоко задавленный современностью. И человек низкого социального положения. Но человек точно наш, двадцатого века.
Ну ни фига себе. Вот так с Гиммлером еще никто не смел разговаривать.
— Вообще-то двадцать первого века… — поправил я.
Но в этот момент мне пришлось замолчать. Вошла служанка, она принесла на подносе миску густого зеленого супа, черный хлеб, маринованный лук, даже кусочек масла. И еще бутылку вина, и приборы на двух персон.
Служанка сервировала обед и удалилась, сделав мне книксен. Зигу не кинула, и то хорошо.
Юнг оставил мою фразу про двадцать первый век без комментариев, этот старенький психиатр вообще был не из тех, кто попусту расходует слова. Я уже понял, что сам он мне ничего рассказывать не намерен, всю информацию придется тянуть.
Я набросился на суп, который оказался со щавелем, на мясном бульоне, но без мяса. Съев несколько ложек и утолив первый голод, я заявил:
— Ну и что мне делать, Карл? Поймите, передо мной стоят великие политические задачи. Я должен… — я поколебался, но Юнгу решил частично открыться, сам не знаю почему, — Я должен спасти Германию от нацизма и вернуть немцам мир! Однако для этого мне нужно стать Гиммлером, а здесь никто не верит, что я Гиммлер. Мои коллеги отлично понимают, что я не Гиммлер, даже мои личные адъютанты уже догадались. Мои адъютанты, Карл! Долго ли я проживу при таких раскладах?
Юнг не спеша похлебал супа, потом отпил немного вина из бокала.
— Я обычно советую моим пациентам не пытаться быть кем-то другим, а быть самими собой…
— Угу. Замечательный совет. Я сам тут бесполезен, в этом новом для
