землю и тотчас понял: стреляли не сюда.
Отряд вел бой, Дон — рядом. Кромка лозы — это и есть берег. Черт, прижали у самого Дона…
Последний рывок. Фролов жадно выпил несколько пригоршней тепловатой воды. Теперь можно было раздеться и плыть. Ради этого момента столько всего осталось позади. И никто ни в чем не упрекнет лейтенанта Фролова: он сделал, что мог. Но сделал ли? Чертовщина, разве не он привел сюда немцев? Останься он там — были бы они здесь?
Никогда еще у Фролова не было так скверно на душе, как сейчас. Он мог плыть на ту сторону — и не двигался с места.
— Товарищ лейтенант, там лодка!
— Исправная?
— Да! Около нее тот, батальонный. Ругается, я весла спрятал…
Фролов крупно зашагал по берегу, а сам старался понять, как шел бой.
Страх ослепляет человека, лишает контроля над собой. Узнав Фролова, Чумичев кинулся к нему, ткнул в грудь пистолетный ствол:
— Весла, лейтенант! Ну!
Изо рта у него вылетала слюна. Омерзение перед ней вытеснило у Фролова иные чувства. Он впервые столкнулся с трусом в ранге политработника. Потребовалось все это: окружение, прорывы, смерть многих людей, чтобы увидеть, кем был Чумичев. А за Доном он опять спрячется под маской… Тренированное тело лейтенанта упруго разжалось, и обезоруженный Чумичев покатился по земле.
— Ты за это ответишь! — взвизгнул Чумичев. — Да ты знаешь, что я с тобой…
Совсем близко вспыхнула ракета, лозу проколола прерывистая нить пулеметного огня. Чумичев опять подскочил к Фролову:
— Хочешь, чтобы всех перебили?! Слышишь, лейтенант, я приказываю тебе отдать весла! Товарищи красноармейцы, он хочет вашей смерти! Он предатель!..
Фролов лишь краем уха улавливал истерические возгласы Чумичева. Этот человек больше не существовал для него.
— Лейтенант, немцы подходят!
— Видишь, что ты натворил! Весла давай… весла!!!
— За мной, — Фролов отстранил от себя Чумичева. — К бою!
Он понял, что немцы подходили к переправе степью и берегом. Он снова мыслил четко и ясно. Он испытал себя и убедился, что любое другое решение было бы равносильно позору.
У воды остались Чумичев и два красноармейца.
— Чего стоите? А ну нажми! — Чумичев лихорадочно уперся руками в лодку. Один красноармеец нерешительно помог ему. — Еще!
За лозой рассыпались автоматные очереди. Чумичев прыгнул в лодку, оторвал сидение, начал грести.
Пули пронизывали лозу, низко проносились над водой. Второй красноармеец, будто опомнившись, рванул с плеча винтовку:
— Лодку к берегу!
Сквозь шум Чумичев уловил требовательный тон человека и предостерегающий щелчок затвора, обостренным чутьем понял: может случиться непоправимое. Лодка подалась назад. На берегу Чумичев сбросил сапоги, брюки и гимнастерку, связал ремнем вместе с сиденьем от лодки и, оглянувшись в последний раз на кромку лозы, вошел в воду.
Сзади, захлебываясь, бил пулемет Седого.
* * *
Немцы надвигались шумно, заполнив собой степь. Им навстречу ударили пулеметы поредевшего охранения. Стрельба ожесточалась с каждой минутой.
— Плоты возвращаются! — сообщил Филатов.
— Быстро к ротному — пусть отводит людей! И сам переправляйся! Чего стоишь? Живо!
С Вышегором, как двое суток тому назад, оставалось теперь тридцать бойцов. Среди них не было Седого, не было молчаливого работяги Жомова, и Семена Карпова не было. На их место пришли другие и стали своими, как вот эти трое у «максима». Пробегая вдоль редкой цепи, Вышегор заметил незнакомого лейтенанта, хотел было сказать, чтобы тоже уходил, да промолчал: и здесь надо быть кому-то.
Лишь бы двигались плоты, лишь бы выиграть еще немного времени. Сквозь туман проглянули два неясных силуэта — и тут же загремели орудия.
Спасение теперь было только в тумане. Силуэты поблекли, скрылись в белесой пелене. Вышегор облегченно вздохнул.
Туман плыл над водой огромными рваными клочьями. Плоты опять выглянули из тумана, и опять загрохотала батарея. Опасность усиливалась с каждой минутой, а плоты должны были возвратиться еще раз и забрать последних бойцов.
Вышегор сузил фронт охранения, передвинул пулемет на фланг:
— Прикрывай, лейтенант!
Человек двадцать поднялись за Вышегором. Рядом, не отставая ни на шаг, бежал Алексей Лобов. Вокруг свистело и лопалось, у ног вырастали фонтанчики земли. Алексею обожгло ухо, он провел ладонью по обоженному месту, не заметив, что на руке осталась кровь.
В лощинке Вышегор перевел дух, оглянулся. Вниз скатились Лагин, Добрынин, Ляликов, Никиткин и еще человек десять. «Молодцы ребята…» — подумал Вышегор и бросил гранату. Она шлепнулась в стороне. Бросок Лобова был точнее — граната разорвалась на огневой площадке.
Потом Вышегор сшибся с гитлеровцем, подмял его под себя, а политрук с бойцами ворвался на соседнюю огневую.
Грузный солдат кинулся на Лагина. Саша отбил удар, перекинул солдата через себя, бросил на станину и в тот же миг увидел, как другой солдат расстреливал Малинина. Саша метнулся к автоматчику, сбил его, сдавил, а перед глазами у него стояло недоуменное лицо Малинина, пугающе близко напомнившее Женьку Крылова…
— Разворачивай!..
Саша навалился на станины — орудие разворачивалось. Грянули оглушительные выстрелы, разрывы взметнулись на третьей огневой площадке, и все содрогнулось, огромным фонтаном брызнула земля, посыпались комья, снарядные гильзы, вырванные с корнем кусты.
Кто-то сильно тряхнул Сашу за плечи. Саша узнал Вышегора, догадался по губам, о чем тот кричал.
— Отходить!..
Они отходили, только теперь их оставалось совсем мало: один, два, три… пять…
У берега их ждал изуродованный плот. Свесил в воду ноги, сидел Цыган, не выпуская из руки трос. Вторая рука бессильно опущена, с кончиков пальцев стекала темная струйка и смешивалась с донской водой.
Цыган оглядел подходивших к реке людей и, выпустив трос, тихо повалился на бревна.
Последние бойцы заняли плот. Здоровые взялись за трос и ждали Вышегора, стоявшего на берегу.
— Отчаливайте! — он махнул рукой.
На плоту не двигались.
— Отчалить плот!
Полоска воды, сначала узкая, потом все шире, разделила плот и трех человек, оставшихся на берегу.
Вышегор ничего не сказал парням. Он повернулся и пошел вверх. Немцы притихли, и он услышал отчетливую перестрелку справа. Так вот почему они не подошли берегом! Какой-то неизвестный друг заслонил собой переправу… Расслабляющее тепло согрело Вышегора. Здесь, в будни войны, простые, обыкновенные люди сделали много…
Занималось утро. Кроме них, троих, на берегу никого больше не было, справа уже не стреляли.
— Ну, пора, — Вышегор легонько толкнул обоих парней к реке. — Я тоже.
Лагин и Никиткин связали одежду в узел и вошли в воду.
Немцы приближались с трех сторон, но теперь это уже не имело значения. Вышегор встречал новый день, а новый день был выигран в трудной битве с врагами. В победе над ними была и его доля. Он сделал, что
