— Хе-хе, ну, это уж как посмотреть, — проскрипел Боско.
— Неужели тебе пришла в голову какая-нибудь идея?!
— Может, и пришла.
— Ну тогда говори, говори же и не смотри на меня так, как если бы тебе было на все наплевать. Я закипаю!
— Давайте, покипите, а я, в ожидании, пока вы маленько остынете, обмозгую один планчик. Сдается мне, что я таки сцапаю зайчика.
— Скажи, что ты намереваешься делать?
— В жизни не скажу.
— Почему?
— Дельце-то сомнительное…
— Это что, опасно?
— Да, для меня, а это в счет не идет.
— Я не хочу, чтобы ты подставлял свою шею.
— Ах, оставьте. Моей шкуре цена четыре су, но нужно же что-то делать для своих друзей!
— Но, добрый мой Боско, что, если с тобой случится какое-нибудь несчастье?
— Велика важность! Э-э, однако я с вами слишком раскудахтался. Вы ведь сразу станете мокрой курицей, будете дрожать, как бы я не нарвался на неприятности. Но, черт возьми, у меня их и так было вдоволь, когда я практиковал свободную профессию бродяги.
— Хотя бы пообещай, что будешь осторожен.
— Это уж да так да. Возьму вид на жительство у самой мадам Осторожности. Я не имею права вас бросить, пока не сыграете свадебку. А уж же́нитесь на вашей красивой душеньке, тогда другое дело.
— Браво, Боско! — Студент потряс ему руку. — Но повторяю: будь осторожен!
— Так точно, патрон! — последовал хриплый ответ, и бродяга вышел со слезами на глазах, шепча: — Ну что за славный тип! Да я готов, чтоб мне за него… морду набили.
ГЛАВА 22
Когда Мими узнала об исчезновении Леона, ей показалось, что она умирает. Для этой нежной, любящей, чувствительной натуры, расцветавшей на глазах от крупицы счастья, удар был непомерно тяжел.
Вдруг она попала прямиком в ад безжалостной жизни, причиняющей ей нестерпимые страдания и, более чем когда бы то ни было, угнетающей ее нежную душу.
У матери достало сил оказать ей помощь. Вдвоем с плачущей матушкой Бидо они положили девушку на кровать, ослабили шнуровку корсажа и после долгих усилий наконец привели ее в чувство.
Блуждающий взгляд Мими инстинктивно упал на манекен, на котором красовалось ее подвенечное платье. При виде его слезы хлынули у девушки из глаз и страшные рыдания вырвались из груди:
— Леон!.. Мой Леон!..
И впрямь, контраст между этим нарядным туалетом и отчаянием невесты, потерявшей жениха, был ужасен.
Старуха мать, утирая глаза, бормотала голосом, сорванным многолетними сетованиями на судьбу:
— Да, выходит, наш удел — одни страдания… Все возможные беды выпадают на нашу долю… А еще говорят, что Бог милостив! Что утешает нас, ибо он нас любит! Что мы должны смиряться и благословлять его имя… Нет, это сильнее меня! В конце концов я восстаю против него, я взбунтовалась!
Прачка держала руку Мими в своей, а другой вытирала капли пота, выступившие у нее на лбу. Добрая женщина слишком любила мамашу Казен и ее дочку, чтобы пытаться успокоить их банальными утешениями.
— Да, — говорила она, качая головой, — милостивый Бог — байка, выдуманная толстосумами и попами, чтобы не взбунтовались горемыки, обессиленные непосильной работой… Посудите сами, да разве так бы оно велось на свете, если бы людей не приучали всепрощению, смирению и покорности? Я — простая необразованная работяга. Но и мой темный умишко бунтует, когда думаю, как все устроено в нашем обществе… Народ — бедная скотина, всегда его предают и угнетают… Счастье еще, если ты ведешь себя тихо-смирно, если не шебуршишься и даешь над собой издеваться, тебе обещают рай!..
Мими продолжала стонать и тонко вскрикивать, как подранок, напрасно стараясь унять раздирающую ее боль.
Мысли метались в ее жестоко потрясенном мозгу:
«Не пришел… Не явился в день собственной свадьбы! И никакой весточки… Ни слова, ни записки! Неужели он умер?.. О Леон, Леон, я так тебя люблю…»
Матушка Бидо не могла поверить в смерть Леона. Такого смельчака, крепко скроенного, как он, за здорово живешь не убить. А что, если это мальчишник, попойка по поводу прощания с холостой жизнью? Но Леон — это же образец, один из тех редких людей, кого никогда не «заносит». И впрямь, ничего не поймешь…
Странная штука — ни одной из трех женщин и в голову не пришло обратиться в комиссариат полиции. Любой буржуа уже давно бы туда помчался и привел в действие всю административную машину. Буржуа любит полицию, жандармов, агентов, короче говоря, всех сторожевых псов, призванных охранять его безопасность. Не важно, что порой они кусают его самого.
Что касается народа, он инстинктивно ненавидит полицию, во всяком случае, ей не доверяет. И такое положение вещей вполне понятно. От полиции он всегда получает грубые окрики или тумаки, ибо полицейские всегда тиранят маленьких людей — разносчиков газет, уличных торговцев, извозчиков, ремесленников.
Кто из них не знал притеснений от полицейского? Все без исключения, даже дети и женщины, с которыми обращаются по-хамски, волокут в кутузку, невзирая на протесты, вызванные попранием человеческого достоинства, несмотря на очевидные факты, несмотря ни на что.
После многих часов неумолчных рыданий Мими вдруг утихла. Она старалась превозмочь нестерпимую, как во время тяжелой болезни, душевную боль, и частично ей это удалось.
И так как прошло уже много времени, ей вдруг подумалось, что, быть может, сейчас Леон уже находится дома на улице Де-Муан.
Кто знает? А вдруг он болен или ранен? А если в больнице, то и в этом случае консьержка наверняка что-либо знает?
И она решила все узнать сама.
У нее хватило мужества подождать еще немного — дать время свершиться и плохим и хорошим событиям.
Затем, укрепясь мыслью, что решение принято не сгоряча, а вполне продуманно, Мими отправилась в путь.
Девушка долго, нежно целовала мать, и мужество ее было так велико, что она еще и утешала старуху, она, сама так нуждавшаяся в поддержке!
На лестнице у нее опять вырвались рыдания, но, быстро их подавив и вытерев глаза, Мими вышла на улицу.
Дорога показалась ей нескончаемой.
Она шла быстро, глядя себе под ноги, сгорая от стыда при мысли, что многие подумают — от нее сбежал жених. Ей казалось, что о ее несчастье все знают.
В доме номер 52 по улице Де-Муан узнать ничего не удалось. Тайна так и осталась покрыта мраком.
Консьержка ничего не знала и только диву давалась — как это такой порядочный человек, как господин Леон, не вернулся ночевать?
Узнав, что Мими и есть его невеста, добрая женщина искренне ей посочувствовала, и, усадив в привратницкой, попыталась утешить, тем самым еще больше бередя рану бедняжки. В полном отчаянии Мими бежала на улицу, не зная, что делать, куда идти.
