Он путешествовал на кораблях и в дилижансах, брал наемные кареты, а где-то, возможно, переезжал на крестьянских телегах или шел пешком. Лондон, Лиссабон, Мадрид, Гренада, Севилья, Кадикс, Барселона, Малага, Гибралтар, Мальта… Четыре года за границей подарила миру восемьдесят картин, не считая рисунков. Толпы заказчиков стояли перед мастерской, надеясь приобрести хоть что-нибудь кисти великого мастера. Айвазовский же начал устраивать собственные выставки, перебираясь из города в город, в результате он вез с собой целую свиту картин о море, которые украшали его триумфальное шествие.
В декабре 1842 года Айвазовский снова в Париже, где его уже с нетерпением ждут. Он выставляет три картины: «Венеция»*, «Монахи при закате солнца в Венеции», «Венецианская ночь». Пресса благоволит к талантливому маринисту, восторженные статьи в журналах «Искусство», «Литературная Франция», «Артист». Как пишет сам Иван Константинович: «Во всех этих журналах очень хорошо отзываются про картины мои, что меня очень удивило, ибо французы не очень жалуют гостей, особенно русских художников, но как-то вышло напротив, а кроме журнальных похвал и прочего, здешние известные любители, граф Портал и другие члены общества художественного желали иметь мои картины, но так как они уже принадлежат, то я обещался сделать. А что более доказывает мой успех в Париже, это желание купцов картинных, которые просят у меня картины и платят большие суммы, а сами назначили им цены, за которые продают здесь Гюдена картины, одним словом, очень дорожат моими. Все это меня радует, ибо доказывает, что я им известен очень хорошей стороной».[155]
Да, Айвазовский безусловно празднует свою победу, но победа эта не в наградах и признании прессы, не во внимании к его работам «картинных купцов»: «Однако довольно похвастался, теперь скажу о главном, все эти успехи в свете вздор, меня они минутно радуют и только, а главное мое счастье — это успех в усовершенствовании, что первая цель у меня». Итак, рыцарь моря, отправившийся в свой крестовый поход вслед за блеском волны, наконец начал по-настоящему осознавать, что у него действительно получается. Что его цель хоть и грандиознее всего того, чего может достичь человек за одну жизнь, но она все же не туманное облачко, в котором видится то замок, то сказочная красавица, его цель реальна и до нее можно дотронуться.
И еще одно, бросая взгляд на совсем недавние свои произведения, буквально на картины, которые сам же посылал к прошлой петербургской выставке, Айвазовский вдруг обнаруживает, какая пропасть разделяет его сегодняшнего и его же годичной давности. «Не судите меня по картинам, что вы видели в последней выставке в Петербурге, — пишет он в том же письме А. Р. Томилову, — теперь я оставил все эти утрированные краски, но между тем нужно было тоже их пройти, чтоб сохранить в будущих картинах приятную силу красок и эффектов, что весьма важная статья в морской живописи, впрочем, и во всех родах живописи, можно сказать, а кроме трех моих картин, что на выставке, я написал две большие бури и совсем окончил, надеюсь, что это лучше всего, что я до сих пор сделал».
Письмо в Петербург любезно согласился доставить генерал-адъютант Петр Петрович Ланской,[156] как раз в это время собиравшийся уезжать из Парижа. С Ланским Айвазовский мог быть знаком по Крыму, где у того находилось поместье.
Письма Айвазовского очень однообразны и сухи. Обычно это мини-отчет о проделанной работе. Он сообщает, что успел сделать, над чем работает сейчас, что отправил на ту или иную выставку, что продал, иногда копирует газетные или журнальные заметки. Эти письма не для развлекательного чтения, да и ему, по всей видимости, не приходит в голову, что его собеседники ждут описания музеев, которые посетил художник, и городов, через которые проехал. Для сравнения, в своих письмах к К. П. Брюллову родственники неизменно пеняют художнику на нежелание последнего описать тот или иной собор, в то время как по письмам его старшего брата, А. П. Брюллова, можно водить реальные экскурсии, тут вам и количество ступеней, и впечатление от освещения картин, и наглядное указание: посмотрите на гравюру в столовой с видом Рима, найдите самый большой купол, поверните направо — вот там мы и обитаем…
Айвазовскому даже не приходит в голову развлекать своих собеседников по переписке, делиться с ними впечатлениями. Ему некогда, да и, по всей видимости, не любит он писать — черта нетипичная для людей этого времени.
Еще одна особенность Айвазовского — прежде чем решиться создать картину, он не делится своими планами, не спрашивает разрешения у Академии, как поступало большинство пенсионеров. Это объясняется тем, что пишет он куда быстрее, чем идут письма в Петербург и обратно, кроме того, он отлично знает, что его полотна не пропадут и он всегда сумеет их пристроить, ну а если не продаст и не отдаст картинным купцам, следовательно, подарит кому-нибудь из новых друзей. Кроме того, Айвазовский всегда пишет по велению сердца, пока не пропадает желание, а значит, он просто не может ждать.
В Париже 1842 года он начал писать очередную свою бурю, сюжет почерпан из газет: «Теперь я предпринимаю большую картину, бурю, случившуюся недавно у африканских берегов далеко от берега (8 человек держались 45 дней на части корабля разбитого, подробности ужасные, и их спас французский бриг, об этом писали в газетах недавно). Теперь я очень занят этим сюжетом и надеюсь Вам показать ее в сентябре в Петербурге».
В Петербурге умирает Президент Академии художеств Алексей Николаевич Оленин, продержавшийся на этом посту с 1817 года, то есть с того самого года, когда в семье купца Константина Айвазяна родился Ованес. Айвазовский живет на этом свете уже 26 лет и столько же трудился в Академии Алексей Николаевич.
Айвазовский тяжело воспринимает такие сообщения, тем более что застают они его на чужбине — так что даже попрощаться толком не получается. Приблизительно в то же время из Феодосии приходит известие о смерти его отца. Горько, тяжело. Но художник давным-давно привык в горе и радости, в болезни и здравии… он работает, находя только в этом смысл и оправдание собственной жизни. Да, и отец и Оленин умерли своей смертью, так желал Господь. Что тут поделаешь? Главное, не предаваться отчаянью, не давать себе поблажки, не искать легких путей, роняя пьяные слезы над грязной кружкой в харчевне. Нельзя уподобляться слабым людям, сколько их встречал на своем веку Иван Айвазовский, тем, для кого жизнь — не вызов, а изнуряющая каторга, тем, кто забывается не искусством, а водкой, плача навзрыд о своей безвинно загубленной жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
