— Мой... мой парень из средней школы... э... он пытался заняться со мной сексом, но я всегда говорила ему, что не готова, и его это злило, поэтому он... накачал меня наркотиками и раздел. Я застыла на кровати, пока он поворачивал мое тело вправо и влево. Я кричала в своей голове, но ни звука не выходило. Я звала на помощь, но меня никто не слышал. Все, что я могла делать, это смотреть, как он снимает с меня каждую часть одежды. Я не могла остановить его, не могла бороться, не могла ничего сделать, лежала и вдыхала запах его одеколона и сигарет. Он пытался изнасиловать меня, но в тот момент, когда он засунул свою штуку мне в рот, меня вырвало на него. Он назвал меня отвратительной и ушел, но не раньше, чем сделал фото и видео со мной в компрометирующих позах. Он сказал... он сказал, что если я кому-нибудь расскажу или донесу на него, он выложит все материалы, которые у него есть, на порносайты, — я подавилась своими словами. — Я не могла... Я не могла рассказать даже собственным родителям. Мне было так страшно и так хотелось довериться им, но это означало бы, что папа увидит свою маленькую девочку накачанную и раздетую и подумает, что не смог защитить меня. Маме тоже было бы очень плохо, а причинение им боли убило бы меня. Поэтому я предпочла сохранить это в тайне. Но я думаю — нет, я уверена, что переоценила свою способность пережить этот травматический опыт. С тех пор у меня бывают такие фазы, когда я беспомощна, не могу ни кричать, ни двигаться, ни просить о помощи. Как тогда. — В комнате воцарилась тишина, кроме моего тяжелого дыхания и непроизвольного сопения, сопровождающего мои слезы.
Я пытаюсь остановить их, но не могу.
Я не могу побороть срыв, который бушует во мне и разрушает все на своем пути. Мое сердце болит, и все во мне болит с силой, которую я не могу сдержать. И единственным свидетелем моего жалкого, уязвимого состояния является не кто иной, как Джереми.
Дьявол Джереми, который заставил меня рассказать ему о той части меня, которую я так долго скрывала.
Монстр Джереми, у которого нет сердца, чтобы почувствовать то, что я говорю ему впервые с тех пор, как это случилось около двух лет назад.
Но, возможно, так будет лучше. Если бы я рассказала это папе, маме, Аве или остальным, они были бы опустошены. Они бы винили себя и винили меня за то, что я скрывала это. Эмоции были бы на пике, и это сломило бы меня. Но Джереми — безэмоциональное хранилище. Бессердечный человек, который служит только своим целям.
Он не будет жалеть меня.
Он не осуждал меня.
Он просто слушает, и по какой-то причине это успокаивает меня странным образом.
Он по-прежнему крепко держит спусковой крючок, и язык его тела не меняется.
Но потом он нажимает на мой палец.
Щелчок.
Мои рыдания эхом разносятся вокруг нас, когда прилив жизни проносится через меня с такой силой, какой я никогда раньше не чувствовала.
Я могла бы умереть прямо сейчас, но не умерла.
Я как будто заново родилась.
Спокойно, почти методично, Джереми вытаскивает пистолет из моих онемевших пальцев и приставляет его к своему виску.
— Твоя очередь.
— Остановись, пожалуйста, — я едва вижу его сквозь затуманенные глаза.
— Разве ты не хочешь посмотреть, выживу ли я или мне оторвет голову? Если это будет второй вариант, можешь не волноваться. Это будет считаться самоубийством.
Я кручусь вокруг него и бью обеими руками по его куртке.
— Ты, может, и доволен этой игрой, но я — нет. Я не хочу смотреть, как ты умираешь.
— Это беспокойство я слышу в твоем тоне, lisichka?
— Это здравый смысл! Кто в здравом уме будет играть в смертельную игру?
— Я. Так что либо задавай вопрос, либо его задам я, — он начинает убирать пистолет.
Я не сомневаюсь, что он сдержит свое слово.
Джереми ничем не отличается от неподвижной горы. Безжалостный хищник.
— Почему ты делаешь это со мной? — пролепетала я, мой голос охрип, а нос забился от слез.
— Потому что твоя тьма взывает к моей. Я хочу высвободить эту подавленную часть тебя и поиграть с ней, с тобой, как тогда, когда я размазал твою невинность по своему члену. Я хочу владеть тобой, Сесилия, каждой твоей частью, тем, что ты показываешь и тем, что прячешь под наложенными на себя оковами. Я не остановлюсь, пока ты не станешь полностью, основательно и неоспоримо моей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я вздрагиваю от каждого его спокойно произнесенного слова, от напористости, стоящей за ними, от решимости, покрывающей их. И впервые с тех пор, как я встала на путь Джереми, я понимаю, насколько влипла. Потому что этот человек не остановится. Неважно, как далеко я убегу или как хорошо спрячусь, он перевернет мир вверх дном, лишь бы найти меня. Я нужна ему не из-за того, что я — это я. Он хочет меня из-за своей зацикленности на мне или того образа, который он создал в своей извращенной голове. Поэтому, когда он нажмет на курок, здравомыслящий человек должен желать ему смерти. Как он сказал, это будет признано самоубийством, и я избавлюсь от него. Но я задерживаю дыхание, дрожу и жажду услышать стук его сердца под моими пальцами. Доказательство того, что он жив. Что он сдержит свое обещание и снимет с меня все самоналоженные оковы.
В последней попытке я достаю пистолет и задыхаюсь, когда он нажимает на курок. Я закрываю глаза, не желая видеть кровавую баню, которая может взорваться на его лице.
В воздухе раздается щелчок, и из меня вырывается долгий вздох.
Его сердце не бьется под моими пальцами, не скачет — звук остается прежним. Живой, но совершенно не затронутый опытом близкой смерти. Тот прилив жизни, который был раньше, снова вырывается на поверхность, цепляясь за мои кости и оставляя меня бездыханной. Я медленно открываю глаза и вижу, что он наблюдает за мной тем напряженным взглядом, от которого у меня внутри все сжимается.
— Твоя очередь, — он протягивает мне пистолет.
Я хочу закричать.
Я хочу ударить его по голове.
Но вместо этого я хватаю пистолет нетвердыми пальцами и со всей силы бросаю в окно.
Осколок стекла почти оглушает меня. Вскоре после этого пистолет с грохотом падает на деревянное крыльцо снаружи. Моя грудь поднимается и опускается так сильно, что я не могу сдержать ни этого, ни слез, которые все еще окрашивают мои щеки, ни того, как я смотрю на Джереми. Это что-то новое, слегка испуганное, слегка опасливое, но это не может быть более правдивым. Настоящим. Мощным.
Он — сила, с которой нужно считаться, и я прямо на его пути. Я наконец-то смирилась с этим, даже если никогда не смирюсь с причиной его одержимости мной. Или, скорее, не понимаю этого. Он не предлагает никаких объяснений или оправданий, чтобы я могла понять его точку зрения. Пока он смотрит в сторону разбитого окна, я выскальзываю из его объятий, отпрыгивая назад, как испуганный котенок. Я переоцениваю свою способность устоять на ногах. Мои ноги как желе от адреналина, и мне приходится хвататься за стол, чтобы сохранить равновесие. Джереми поднимается на ноги, и пульсация страха проносится сквозь меня и сковывает мои конечности. Как бы я ни старалась быть мужественной, этот мужчина все равно остается самой пугающей силой природы, с которой я когда-либо сталкивалась. Особенно когда его черты лица закрыты, а сам он поднялся во весь рост.
— Ты собираешься бежать, Сесилия? — я качаю головой вверх-вниз.
Садистский блеск озаряет его обычно темные глаза.
— Ты уверена в этом? Я не буду с тобой так нежен.
— А когда ты был?
— Это точно, — он делает шаг ко мне, а я делаю несколько шагов назад, когда его голос понижается, становится глубже и наполняется напряжением. — Я не дам тебе фору.
Не думая о последствиях своего выбора, я бегу. Все, что знаю, это то, что этот вариант лучше, чем игра со смертью. Адреналин, полученный ранее, устремляется в мои конечности, и я поднимаюсь по лестнице, ведущей на второй этаж. Сначала я не слышу его, и думаю, что, возможно, бегу быстрее благодаря сверхчеловеческой энергии, которую получила сегодня ночью. Но потом за мной следует стук шагов, и я вскрикиваю, когда чувствую его подавляющее присутствие позади себя. Я хватаю искусственное растение и бросаю в него. Но он уклоняется, и горшок разбивается об пол. Вот это да! Если я останусь в доме, то попаду в ловушку. Быстро приняв решение, я проскальзываю между широкими перилами лестницы и прыгаю. Мои ноги подкашиваются, но в данных обстоятельствах это почти не больно. Я падаю на землю, затем вскакиваю на ноги и бегу без оглядки. Я останавливаюсь на пороге кухонной двери и бросаю взгляд на то место, где бросила пистолет.
