— Осторожнее, молодой человек, это вам не танцевальная площадка...
Только теперь Андрей почувствовал, что лежит не на кровати, а на каком-то жестком столе. Он хотел было запротестовать, потребовать, чтобы его положили на мягкую постель, как вдруг услышал странное поскрипывание у себя на голове и очень удивился этому. Что бы там могло быть? Только потом он узнал, что ему в это время зашивали разорванный лоскут кожи на лбу.
Сознание прояснялось постепенно. Андрей почувствовал, что глаза все время слипаются и что очень больно размыкать ресницы. Он потянулся к ним рукой, но стоявшая рядом какая-то женщина отдернула ее.
— Не сходите с ума, товарищ! У вас ожог первой степени. Хотите внести инфекцию?
Андрей покорно опустил руку.
Операция уже заканчивалась. Ловкие, искусные руки бинтовали голову. Тугая холодная ткань стянула свежие швы, и Андрей почувствовал облегчение. Только теперь он вспомнил, что находился в кабине падающего на землю горящего самолета. Почему же он не погиб? Что произошло?..
Хирург вышел. Андрея отнесли в просторную палату, где лежали раненые, и он забылся тревожным сном. Сколько он спал, не помнит. А проснувшись, увидел: в углу сидит на корточках пожилой пехотинец с рыжеватыми, прокуренными усами, в испачканной глиной шинели и грубых, покоробившихся от болотной воды башмаках с обмотками. Он клюет носом, на лице у него написана смертельная усталость, и видно по всему, что он давно уже кого-то здесь дожидается.
— Браток, — сказал Андрей, с трудом шевеля губами. — Браток, ты откуда?
— Слава богу, товарищ командир! Очнулись! — оживился боец. — А я вас дожидаю...
Андрей недоуменно уставился на него своими большими серыми глазами, резко выделявшимися среди белых бинтов.
— Я же вас сюда препроводил! Когда вы были сгоревши, то есть не вы, конечно, а машина ваша, то вас, извиняюсь, шарахнуло из машины и прямо в плавни. Ну, мы как тут рядом были — за вами в воду. А самолет тут же рвануло. Вытащили мы вас, на полуторку — и сюда... Дозвольте вам награды ваши передать, а то как бы не затеряли тут. Я уж сколько раз приходил, все ждал, когда вы, значит, себя припомните.
И он вынул из кармана аккуратно завернутые в газетку ордена, снятые бойцами с полусгоревшей гимнастерки Труда. Глаза Андрея увлажнились. А боец все топтался возле него, смущенно расправляя прокуренные усы. Улучив минутку, когда сестра отошла в дальний угол, он нагнулся к Андрею и, обдавая его жарким дыханием, прошептал:
— Может, не побрезгуете, товарищ офицер? Тут у нас старшину сегодня убило, а у него в баклажке спирту немного было. Ну, ребята и сказали: «Захвати для товарища летчика. Может, жив останется, пусть за наше здоровье хлебнет».
Андрей протянул руку. Боец сунул ему флягу и, с наивной мужичьей хитростью заслоняя его от сестры, громко заговорил о чем-то постороннем. Андрей глотнул обжигающей губы жидкости, и сразу тепло побежало по жилам. Улыбнувшись бойцу, он откинул голову на жесткую подушку и забылся. Боец растерянно глянул на него, потом, увидев, что Андрей дышит, хитро подмигнул, завинтил флягу и, высоко поднимая одеревеневшие ноги, чтобы не стучать башмаками, зашагал на цыпочках к выходу.
А в районе Киевская — Молдаванская все кипело, бурлило, громыхало и сотрясалось. Казалось, все стихии земли вырвались на свободу, чтобы разгуляться на этом маленьком клочке земли.
Советская авиация прилагала все усилия, чтобы сорвать воздушное наступление противника. Наши штурмовики и бомбардировщики атаковали аэродромы гитлеровцев. Истребители перехватывали немецкую авиацию, атакующую наземные войска, еще до подхода к линии фронта. Для этого они уходили патрулировать в тыл к гитлеровцам, на довольно значительную глубину.
Гвардейцы вместе со всеми истребителями 4-й воздушной армии, которой теперь командовал генерал-лейтенант Вершинин, работали напряженно, делая по нескольку боевых вылетов в день. Многие воздушные бои приходилось проводить в условиях огромного неравенства сил. Особенно разительным, поистине невероятным был бой, проведенный 29 мая Покрышкиным. Когда ветераны полка рассказывали мне о нем осенью 1944 года, я не поверил, что такое возможно. Однако документы, с которыми меня познакомили в штабе дивизии, рассеяли сомнения. Невероятное оказалось реальностью: патруль Покрышкина принял и выиграл бой с тремя группами гитлеровской бомбардировочной авиации!
В этот день он вылетел на прикрытие своих войск в районе Киевской с четверкой самолетов. В паре с ним шел молодой, еще недостаточно опытный пилот Малин. Во второй паре были Торбеев и Старичков. Над полем боя лежали два яруса облаков, нижний стлался почти у земли, второй поднимался высоко. Покрышкин повел четверку между ними, зная, что немцы любят скрытно подходить к цели, пользуясь именно такими облачными коридорами.
Во время патрулирования Малин оторвался и потерял Покрышкина. Теперь в распоряжении капитана оставалось всего три машины. И вдруг по радио капитан услышал взволнованный голос дежурного с поста радионаведения:
— Северо-западнее — две группы «юнкерсов-88». Интервал между группами — одна минута. Юго-западнее — отряд «хейнкелей-111». Верхний ярус — возможны «мессершмитты»...
Как и предполагал Покрышкин, немецкие бомбардировщики направлялись к полю боя, прячась между двумя слоями облаков. Их было около тридцати. Гитлеровцы явно замышляли звездный налет: группы сходились с разных направлений.
Капитан слышал, как с пункта радионаведения срочно вызывали дежурные подразделения истребителей, находившихся на аэродроме. Но пока они подоспеют, бомбардировщики уже сбросят свой смертоносный груз. Значит, надо во что бы то ни стало если не предотвратить бомбовый налет, то, по крайней мере, сбить фашистов с боевого курса и нанести им максимальный ущерб...
Что мог сделать Покрышкин, имея в своем распоряжении лишь три самолета против тридцати? Но он и мысли не допускал, что фашисты у него на глазах сбросят бомбы на нашу пехоту. Он скомандовал Старичкову:
— Прикройте! Иду в атаку...
Фашистские летчики были ошеломлены, увидев одинокий советский самолет, устремившийся им навстречу. Его вытянутый вперед алый кок был угрожающе нацелен на ведущего ближней группы — тяжеловесного бомбардировщика типа «Ю-88». У немецкого штурмана, сидевшего в широкой остекленной кабине, не выдержали нервы, и он нажал бомбосбрасыватель, хотя до цели было еще далеко. Летчик начал делать крутой разворот, но было уже поздно: одинокий советский истребитель как молния сверкнул над ним и дал в упор короткую очередь. «Юнкере» рухнул на землю. Тут же Покрышкин, скосив глаза влево, увидел совсем рядом тупой нос второго бомбардировщика, ощеренный пулеметами. Отвалив в сторону и пропустив его вперед, он развернулся и ударил сзади. «Юнкерсы» рассыпались, потеряли строй и, торопливо сбросив бомбы, начали нырять в облака. Их смертоносный удар пришелся по гитлеровской пехоте.
Теперь капитан сходу врезался в строй второй волны бомбардировщиков. Немецкие летчики видели, что произошло с первой их группой, и теперь само по себе приближение странной советской машины, которая под прикрытием двух истребителей нападает на целые отряды самолетов, ошеломило их. Возможно, они предположили, что советский летчик вооружен каким-то новым секретным оружием и потому никого и ничего не боится. Во всяком случае, вторая бомбардировочная группа проявила еще меньше выдержки, чем первая, и начала рассыпаться до того, как Покрышкин полоснул огнем ведущего.
В это время третья группа бомбардировщиков вышла на боевой курс, и бомбы уже посыпались на наши войска. Капитан, рискуя столкнуться, влетел в самую гущу вражеского строя.
Привязавшись к одной паре «хейнкелей», Покрышкин упрямо и дерзко клевал правый самолет. Почему-то он долго не загорался, пришлось сделать три атаки, пока, наконец, за мотором немецкого бомбардировщика потянулся дымный хвост. Покрышкин тут же обрушился на второй бомбардировщик. Первой очередью он расстрелял стрелка, второй пробил крыло. Но тут у него кончились боеприпасы.
Покрышкин осмотрелся. Поспешно уходивших гитлеровцев уже брали в клещи подоспевшие дежурные подразделения наших истребителей. Патруль выполнил свою обязанность. Но где Торбеев и Старичков? Их нигде не было видно. Только потом Покрышкин узнал, что они, прикрывая его, завязали бой, в ходе которого сбили один гитлеровский самолет, но и машина Старичкова была подбита, и потому им пришлось вернуться.
Покрышкин повернул к аэродрому.
Такие неистовые, поистине невероятные атаки советских летчиков угнетающе действовали на психику гитлеровцев. Авиация Геринга несла всё возрастающие потери. 3 июня, например, была брошена в атаку крупная группа в составе 125 фашистских бомбардировщиков под прикрытием более десятка истребителей. Их встретили 26 советских истребителей. И что же? Неравный бой кончился тем, что 18 гитлеровских самолетов были сбиты, а еще 4 повреждено. Остальные бомбардировщики рассеялись, беспорядочно сбрасывая бомбы. Еще один налет был сорван.
