Она началась 14 июля. За ночь воеводы сумели подготовить свое небольшое войско к битве. Рать Холмского и Хромого насчитывала на тот день около 4 тысяч воинов – сказались потери в сражении на Коростыни, а также то, что часть воинов была в «загонах». Тем не менее, войско готовилось к форсированию Шелони. Рано утром Данила Холмский выстроил своих людей и обратился к ним с полагающимся словом: «Господине и братиа наша! Лутче нам есть зде главы своя покласти… нежели с срамом возвратитися».
Воодушевленные своим воеводой, ратники готовились к решающей битве. Когда прозвучала команда, передовой московский отряд начал переправу через Шелонь. Многие историки утверждают, что он пересек реку по разведанным ночью бродам. Но, по свидетельству московского летописца, бродов не было. Можно было бы предположить, что воины Холмского перебрались через реку вплавь вместе со своими конями, используя надутые кожаные бурдюки, но, зная дальнейший ход битвы, во время которой новгородцы, преследуя заманивших их в ловушку москвичей, также преодолели Шелонь, следует признать, что какие-то броды, причем достаточно широкие, на этой реке были.
Продолжим реконструкцию хода битвы. Когда часть великокняжеского войска переправилась через Шелонь, то на левом берегу их атаковали новгородцы, которые отбросили противника обратно за реку и небольшую речку Дрянь[148]. Затем уже они, в горячке боя нарушив строй, в свою очередь перебрались через Шелонь. Видимо в этом и состоял план Холмского, получившего возможность атаковать уже не войско, но огромное скопище вооруженных людей, сражающихся без команды и строя. В полной готовности на правом берегу Шелони новгородцев поджидали главные силы московской западной (засадной) рати. По переправившимся врагам ударил смертельный ливень стрел, выкашивающий передовых бойцов и их коней. Раненые кони «возмутишася… и начаша с себя бити (сбрасывать – В. В.) их». Эти губительные залпы дали основание новгородским летописцам заявлять о наличии в составе московского войска татарских лучников, что не подтверждается московскими летописцами. Служившие великому князю татары «царевича» Даньяра находились в составе другой рати – Ивана Стриги Оболенского.
Меткие стрелы остановили новгородскую атаку, погибли находившиеся в первых рядах лучшие бойцы, затем на смешавшиеся ряды врагов ударили главные силы Данилы Холмского, прорвавшиеся в центр неприятельского построения и пленившие главных командиров врага.
Именно тогда в рядах новгородцев и началась паника. Остатки разбитого войска обратились в бегство, ища и не находя путь к спасению. «Полци же великого князя погнаша по них, колюще и секуще их, а они сами бежаще, друг друга бьюще и топчаще, кои с кого мога»[149]. Впрочем, как предположил Н. С. Борисов, это могла быть не реальная подробность события, а привычная для авторов средневековых хроник библейская аллюзия[150].
Из новгородского источника известно, что конный полк новгородского архиепископа вообще не принял участия в сражении, так как получил приказ от нареченного владыки Феофила действовать только против псковичей, но не поднимать оружия на великокняжеское войско.
Победа воевод Ивана III была полной. По завышенным сведениям летописцев, погибло около 12 тысяч новгородцев. Но потери действительно должны были очень велики, так как преследование бегущих продолжалось на расстоянии 12 верст. Оторваться от московской погони могли лишь конные воины. Пешцы либо погибли, либо попали в плен. Видимо, без потерь ушел Владычный полк. Из остальных полков, участвовавших в злосчастной битве, в родной город вернулись только жалкие остатки. В плен, помимо немногих оставшихся в живых «плотницев и гончаров» (в данном случае летописные сведения о 2000 пленных близки к истине), попали все главные новгородские командиры: посадники Василий Казимир, Дмитрий Борецкий, Кузьма Григорьев, Яков Федоров, Матвей Селезнев, Павел Телятев, Кузьма Грузов, многие житьи люди. Был захвачен обоз новгородского войска, в котором победители обнаружили список договора Новгорода с Казимиром IV. Его текст, немедленно отосланный Ивану III, разгневал великого князя и по его приказу «за измену и за отступление» были казнены Дмитрий Исаакович Борецкий, Василий Губа Селезнев, Еремей Сухощок и Киприан Арзубьев. Их подписи были обнаружены на договоре с Казимиром IV. Теперь же одного за другим изменников подводили к месту казни, где «секирою отсекоша им главы, к колоде прикладая». Других посадников и бояр – Василия Казимира, Кузьму Григорьева, Якова Федорова, Матвея Селезнева, Кузьму Грузова и Федота Базина и других 50 «лучших новгородцев – в оковах отправили в Коломну, в заточение[151]. «Мелких» же людей великий князь демонстративно отпустил в Новгород. Явная демонстрация его отношения к действительно виновным боярам и невинным жертвам их козней и интриг.
После одержанной победы московские полки, уже не торопясь, левым берегом Ильменя двинулись к Новгороду. Там поначалу стали готовиться к осаде, но единства в обществе не было. По словам современника, «бысть в Новегороди молва велика, и мятежь мног, и многа лжа неприазнена». Уныния добавляли новые вести – московские воеводы взяли Демон, псковские – Вышегород. Разделение общества на две противные партии, ослабление группировки стоявшей «за короля» мешали организации обороны. Хотя кое-какие шаги в этом направлении новгородские власти сделать успели. Крепостные укрепления Новгорода включали тогда каменный Детинец (Кремль) и собственно «город», представлявшие достаточно мощный пояс укреплений. Все укрепления срочно отремонтировали. Была усилена стража на крепостных стенах и башнях (она и поймала доброхотствующего Москве переветника пушкаря Упадыша, заклепавшего 5 пушек). Были выжжены не имевшие укреплений посады, хоромы и постройки на Городище – старинной резиденции великих князей. Уничтожили даже несколько пригородных монастырей – Зверинский, Онтонов, Юрьев, Рождественский – оборонять которые было затруднительно и опасно. Вместе с тем доводить дело до начала осады новгородские власти явно опасались, так как могли потерять положение, имущество, свободу, жизнь. Иван III недвусмысленно продемонстрировал свои намерения, казнив своих недругов – бояр, схваченных после битвы на Шелони. Ряды сторонников Москвы росли с каждым днем, в основном, за счет недовольных политикой правительства, доведшей до военной катастрофы.
В этих условиях господа не могли не сделать попытку договориться с Иваном III. Многие бояре были готовы откупиться от него, как не раз уже откупались новгородские власти от прежних великих князей. Архиепископ Феофил отправился навстречу московскому государю, узнать условия, на которых тот согласился бы остановить катастрофическую для Новгорода войну. С ним ехали пять посадников и пять житьих люди от всех концов города. Владыка и кончанские представители нашли Ивана III в 20 верстах от изготовившегося к осаде города, в лагере, устроенном между погостами Коростынь и Буреги. 14 дней шли переговоры, и в воскресенье 11 августа 1571 года был заключен Коростынский договор. Условия оказались мягче ожидаемых – новгородцам предстояло присягнуть на верность Ивану III и в течение года выплатить ему контрибуцию – 16 тысяч серебряных новгородских рублей (поначалу великий князь потребовал выкуп в 17 тысяч рублей, но потом, уступая владыке, снизил его на 1000 рублей). Сохранялся вечевой порядок управления Новгородом. Но два новгородских «пригорода», Волок Ламский и Вологда, окончательно переходили к Москве. Послы от лица всего Господина Великого Новгорода поклялись не искать политической, военной или церковной связи с Литвой. Но захваченных в плен знатных новгородцев Иван Васильевич отпустил на свободу только через четыре месяца, по прошению владыки Феофила, приехавшего на поставление в Москву и умолившего великого князя простить отправленных в Москву и Коломну Василия Казимира и других бояр и житьих людей.
Отдельным, но важным эпизодом этой войны стало Двинское сражение в Заволочье (так тогда называлась Двинская земля), произошедшее 27 июля 1471 года в устье Шиленги, притока Северной Двины[152]. Новгородским (двинским) войском в Заволочье руководили опытные командиры – князь Василий Васильевич Гребенка Шуйский и двинский воевода Василий Микифорович. Они имели под рукой, кроме военных слуг, еще и воинов-ополченцев из новгородцев, двинян, заволочан и печерян – всего, по летописным сведениям, до 12 тысяч воинов. Это войско вступило в сражение с 4-тысячным отрядом устюжан и вятчан, командовали которым Василий Федорович Образец и Борис Матвеевич Слепец Тютчев.
Двинское сражение – встречный бой, в котором столкнулись шедшие по реке судовые рати. Обнаружив противника, оба войска высадились на берег и начали бой. О его накале свидетельствует упоминание о том, что сеча на Шиленге началась «на четвертом часу дня» и шла до вечера. В сражении погибли двинский воевода Игнат Кашин и три двинских знаменосца, пытавшиеся отстоять свой стяг. После их гибели знамя все же было захвачено воинами Образца. Василий Гребенка был ранен в бою стрелой и с остатком своих людей ушел в Холмогоры. Оттуда уже кружным путем «в мале дружине» он вернулся в уже замирившийся в Иваном III на его условиях Новгород.
