Коннел Фитцпатрик молча вышел на балкон, постоял там, вцепившись в перила и склонившись вниз, потом выпрямился, посмотрел на часы и повернулся к Конверсу:
– Сейчас в Сан-Диего четверть первого. В юридическом отделе никто не уходит на ленч раньше часа. До этого времени бар “Коронадо” обычно пустует.
– Так вы можете это сделать?
– Могу попробовать, – уточнил морской офицер, направляясь к телефону. – Нет, черт побери, если вы правильно рассчитали время, я не просто попробую – я отдам приказ. Вот когда может пригодиться высокий чин.
Первые пять минут были для Джоэла самыми мучительными. На трансконтинентальных линиях связи то и дело возникали неувязки и задержки, однако двух-, трех– или четырехязычный Фитцпатрик, непрерывно тарахтя по-немецки, Умудрился каким-то образом пробиться через все препоны.
– Старшего лейтенанта Дэвида Ремингтона, юридический отдел Южного округа военно-морских сил, Тихоокеанское побережье. Весьма срочно, матрос, говорит капитан Фитцпатрик. Если пиния занята, прервите разговор. – Коннел прикрыл ладонью трубку и обернулся к Конверсу. – Достаньте из моего чемодана бутылку коньяка. – Слушаюсь, коммандер.
– Ремингтон? Хэлло, Дэвид, это Коннел… Да, большое спасибо, непременно передам Миген… Нет, я не в Сан-Франциско, и не звоните мне туда. Тут всплыло одно дельце – мне понадобится ваша помощь. Оно значилось у меня в числе неотложных, но из-за всего этого я не успел его закончить. Для начала – срочность “четыре нуля”. После своего возвращения введу вас в курс дела, а пока просто займитесь им. Карандаш есть?… Речь идет о личном деле бывшего военнопленного по фамилии Конверс, имя – Джоэл… лейтенант авиации, пилот авианосца, служил во Вьетнаме. Демобилизован в шестидесятых… – Фитцпатрик вопросительно поглядел на Конверса, который поднял кулак правой и три растопыренных пальца левой руки. – Точнее, в июне шестьдесят восьмого, – продолжал военный юрист, сверяясь с последующими знаками Джоэла. – Расставание с флотом проходило в нашем родном Сан-Диего. Записали? Прочитайте, я проверю. – Коннел согласно кивнул, слушая своего собеседника. – К-о-н-в-е-р-с, – продиктовал он по буквам. – Правильно… июнь шестьдесят восьмого. Авиация, пилот. Вьетнам, отдел военнопленных, демобилизован в Сан-Диего – все верно. Но есть одна закавыка, Дэвид. На деле этого Конверса имеется флажок, он касается всего лишь протокола комиссии, слушавшей дело о его отставке, но никак не вооружений или технологий. Слушайте внимательно, Дэвид. Не исключено, что поступит запрос на допуск к содержанию этих протоколов. Так вот, ни при каких обстоятельствах протоколов этих не выдавать. Запрет может быть снят только по моему личному распоряжению. Даже если обратятся к вышестоящему командованию и такое разрешение будет дано, воспользуйтесь правом на сорокавосьмичасовую отсрочку. Задавите разрешения, понятно?
И снова Фитцпатрик слушал то, что ему говорила телефонная трубка, но на этот раз он отрицательно покачал головой.
– Нет, ни при каких обстоятельствах. Даже если командующие всех родов войск вкупе с госдепартаментом представят разрешение на бланке Белого дома, вы скажете: “Нет”. Если кто-либо попытается оспорить правомерность запрета, скажите им, что я действую в рамках компетенции начальника юридической службы округа. Есть какая-то хитрая директива о том, что главный юрист может закрывать доступ к материалам, если разглашение их содержания представляет угрозу для безопасности его округа и т. д., и т. п. Я не помню, на какой именно срок – что-то от семидесяти двух часов до пяти суток, обязательно отыщите эту директиву и сверьтесь с ней. Она может вам пригодиться.
И Коннел продолжал слушать, хмуря брови и поглядывая на Конверса. Потом он заговорил, осторожно подбирая слова, и Джоэл снова почувствовал болезненный укол в области груди.
– Как со мной связаться? – несколько растерянно повторил морской офицер, но тут же спохватился и заговорил уверено: – Я скоро вернусь. Позвоните Миген в Сан-Франциско. Если я буду не у нее, она скажет, где меня найти… Еще раз спасибо, Дэвид. А теперь – свистать всех наверх, выполняйте, идет? Спасибо… Обязательно передам Мег. – Фитцпатрик повесил трубку и с облегчением вздохнул. – Вот, – сказал он, проводя рукой по своей растрепанной русой шевелюре. – Теперь я позвоню Миген и дам ей наш номер. Если Ремингтон позвонит, пусть она скажет, что я отправился в Сономе – там у Пресса кое-какая недвижимость.
– Дайте ей номер телефона, – сказал Джоэл, – но больше ничего не говорите.
– Не бойтесь, ей сейчас не до нас. – Моряк посмотрел на Конверса и болезненно поморщился. – Если ваш расчет верен, то время у вас есть.
– Мой-то расчет верен, а вот как поведет себя Ремингтон? Не плюнет ли он на ваш запрет, если на него нажмет кто-нибудь постарше, как вы считаете?
– Не приуменьшайте моего официального положения, особенно в понимании Дэвида, – отозвался Коннел. – Дэвида не так-то легко сдвинуть с места. У него репутация буквоеда, именно поэтому я и выбрал его из четырех других юристов, хотя они и старше его по званию. Он раскопает эту директиву и ткнет ее в нос любому, кто попытается обойти мой приказ… Нет. Ремингтон мне решительно нравится. Он способен довести до изнеможения кого угодно. – Внезапно Фитцпатрик величественно выпрямился. – Лейтенант, а где коньяк, который вам приказано было достать?
– Разрешите исполнять, коммандер? – отозвался ему в тон Джоэл, бросаясь к чемодану Фитцпатрика.
– И если я правильно помню, то, разлив коньяк, вы угостите меня рассказом, который мне не терпится выслушать.
– Так точно, сэр, – ответил Конверс, поднимая чемодан и укладывая его на диван. – И кроме того, сэр, – продолжил он, – я полагаю, было бы уместно заказать нам обед в номер. Думаю, что коммандеру необходимо восстановить силы после целого дня, проведенного у штурвала.
– Неплохо придумано, лейтенант. Я позвоню вниз и сделаю заказ.
– Но прежде чем звонить вниз, мне кажется, было бы лучше позвонить сестре.
– О Господи, я совсем забыл!
Хаим Абрахамс шагал по темной улочке Тель-Авива, его плотная фигура была облачена в куртку сафари, а из-под брюк цвета хаки виднелись тяжелые ботинки; сильно облысевшую голову покрывал берет. Берет этот был единственной уступкой, сделанной им в пользу этой секретной ночной миссии – обычно он любил, когда его узнавали на улицах, и отвечал на приветственные оклики с хорошо отрепетированной скромностью. При свете дня, высоко неся свою непокрытую голову, не забывая ни на секунду, что на куртку смотрят, а к гулкому стуку ботинок по камням прислушиваются, он ловил бы обращенные к нему слова и отвечал коротким кивком, а глаза его, пристально всматривающиеся в толпу, с удовлетворением отмечали бы во взглядах людей робкое почтение.
“Еврей прежде всего!” – таков был лозунг, которым его приветствовали в Тель-Авиве и Иерусалиме, в некоторых районах Парижа и почти всюду в Нью-Йорке.
Слова эти вырвались у него в те далекие годы, когда он был юным террористом “Иргуна”, приговоренным к смертной казни английскими властями после резни в палестинской деревне, когда изувеченные трупы арабов были выставлены на всеобщее обозрение, иллюстрируя “Накама” (“Отмщение”). Тогда-то он и выкрикнул эти слова, ставшие теперь известными всему свету:
“Я прежде всего еврей, сын Авраама! Этим все сказано. И потекут реки крови, если сынам Авраама будет отказано в их правах!”
В 1948 году англичане, не желая создавать нового мученика, отменили приговор, и он поселился в одном из кибуцев. Однако скромные земельные акры этого поселения не могли привязать к себе надолго воинственного сабру. Три последующие войны выявили его несостоятельность в области агрономии, а также жестокость и блестящие военные способности. Тактику партизанской войны с ее ударами из засады и быстрым рассеиванием после проведения операции, усвоенную им в годы своей бурной юности, он применял и в последующие годы, когда все возрастающая военная машина лихорадочно вооружающегося Израиля позволила создать мощные армию, флот и авиацию. Если не считать библейских пророков. Марс был единственным богом в небе Хаима Абрахамса, он служил ему источником силы, оправдывал его существование. От Рамат-Авива до Хар-Хацеитима, от Метуллаха до Масада в пустыне Негев разносился вопль: “Накама!” (“Отмщение врагам детей Авраамовых!”)
Если бы только поляки и чехи, венгры и румыны, спесивые немцы и совершенно неуправляемые русские не хлынули десятками тысяч! Они приезжали, и вместе с ними появлялись раздоры и склоки. Фракция выступала против фракции, культура против культуры, все старались перекричать друг друга, и каждый при этом доказывал, что он больше другого имеет право называться евреем. Какая бессмыслица! Они прибывали сюда, потому что должны быть здесь: они были жертвами врагов детей Авраамовых, они позволили – да, именно позволили! – уничтожить многие миллионы, вместо того чтобы восстать миллионной армией и уничтожить врагов своих. Что ж, они поняли, куда завел их “цивилизованный” путь, и многого ли они добились своими талмудистскими ухищрениями. И вот они прибыли в Святую Землю – их Святую Землю, как они вопят повсюду. Но это не их земля. Где они были, когда сабры отвоевывали эту землю у каменистой пустыни и солончаков своими натруженными руками и примитивными библейскими орудиями? Где они были, когда кровожадные арабы и двуличные англичане первыми почувствовали на своих выях гнев правоверных евреев? Они отсиживались тогда в своих европейских столицах, в своих банках и роскошных кабинетах, делая деньги и потягивая дорогие бренди из хрустальных бокалов. Нет, сюда они прибыли потому, что должны были прибыть; они прибыли в Святую Землю сабров.
