– Где она? – неприятным голосом спросил незнакомец.
– На постели, ваше величество, – проблеял Арсений и отошёл на шаг.
Я с трудом приподняла голову и посмотрела на Распрекрасного. Наш могучий король относился к категории стремительно стареющих и отчаянно молодящихся мужчин, которые стараются скрыть свой возраст, висящее брюшко, залысины и мешки под глазами под слоем деликатной магии. Обычному человеку, вероятно, он бы представился ясноглазым вьюношей с густыми кудрями, каким его и изображают на портретах, но я видела его неприкрытого с жасминовым облачком вокруг сутуловатой фигуры. Король понимал это, и в его глазах горела настоящая ненависть.
– Это она? – Он с отвращением глянул на меня, как на бесправную тварь, и остановился на середине комнаты, то ли боясь подойти к кровати убиенной маркизы, то ли ко мне. – Она выглядит как бродяжка. Господа, – он повернулся к двери, свита вмиг замолкла, – не считаете ли это изяществом: смертница на кровати смерти? – Он резко хохотнул, свита зашлась лающим фальшивым смехом, а мне стало мерзко. – Арсений, как вы думаете, когда мы сможем провести обряд?
– Сегодня, – раздался густой бас. На сцене появилось новое действующее лицо, усатое и помятое ото сна. Его я сразу узнала по газетным листкам – Пармон, главный маг Окского королевства, медленно, но верно спивающийся неудачник, почти отошедший от государственных дел.
– Позвольте заметить, ваше величество, – Арсений поднял толстый палец, – девушка в плохом состоянии, она может не пережить передачу силы. Предлагаю перенести ритуал на завтрашнюю ночь.
– Так она же и так смертница, – хохотнул король, свита эхом откликнулась на его смех.
– Эй, – прохрипела я с перины, – а теперь послушайте меня! – Король резко крутанулся на каблуках, все зеленое облако последовало за ним, и глянул на меня с немым изумлением. – Пока не увижу бумагу об освобождении – никакого Ловца. Лучше сдохну, но тебе, ваше величество, ничего не отдам! – Слова давались с трудом, едва вылетали из глотки через тяжёлую одышку.
В комнате воцарилась почти идеальная тишина, прерываемая лишь сопением Распрекрасного. Он вдруг манерно передёрнул плечами, развернулся и вышел, а следом за ним убрались восвояси и придворные. Остался один Арсений, он смотрел на меня почти с жалостью.
– Чего так смотришь? – буркнула я.
– Дура ты, Наташка. Ох, дура! Дура была, дурой и помрёшь.
– Очень надеюсь помереть от старости, – отозвалась я, закрывая глаза.
Уже через четверть часа в моей комнате-темнице появились две горничные, одна несла постельное бельё, другая исподнее для меня. Вошли они тихо, как будто крадучись, и испуганно оглядели спальню. Я с трудом поднялась с кровати и позволила им застелить постель. Третья, совсем юная горничная в пышном платье, доставшемся ей от своей хозяйки, недавно вышедшей замуж, шустро внесла кувшин с тёплой водой и жестом позвала меня к тазу.
– Эй, глухонемая, – произнесла она грубо, – иди лицо обмою, а то вся в крови.
Я промолчала и сделала два неуверенных шага к середине комнаты. Резкая боль рассекла все тело, я хватилась за спинку кровати, едва не рухнув на пол,
– Смотри-ка, – зашептала вторая горничная, – взгляд у неё какой, пробирает до костей. Злющий. «Да, милая, похоже, впервые в своей жизни с ясноокой встречаешься», – подумала я, горько усмехнувшись про себя.
– У убогих всегда такой взгляд, – пояснила её товарка.
– Глупые вы обе, – фыркнула молоденькая, от неё пахло резким цветочным одеколоном, – она просто ясноокая.
– Слушайте, – прохрипела я, пресекая одним махом все разговоры, – заткнитесь и валите отсюда, сама справлюсь!
Побледневшие девушки в одно мгновение стали походить на три вполне симпатичных привидения. Их вымело из комнаты, как ураганом. Только я и услышала, как одна буркнула:
– Марья, дурёха, кто тебе сказал, что бродяжка глухонемая?
Я попыталась умыться, но едва подсохшие раны жгло как огнём. Кое-как поплескав воды в лицо и переодевшись в чистое бельё, я доковыляла до кровати, рухнула на свежие простыни, нежно пахнущие лавандой, и провалилась в глубокий сон.
– Эй, ты! – Кто-то тряс меня за плечо. Я резко открыла глаза, надо мной склонилась прежняя горничная в пышном платье. – На-ка выпей. Арсений Иванович передали.
Я с трудом сфокусировалась на бокале в дрожащей от страха руке, в нём плескалась густая, воняющая жасмином жидкость с единственной магической спиралькой, подпрыгивающей внутри.
– Что это?
– Арсений Иванович сказали, это поддержит тебя. Да пей ты! – Она ткнула стеклянный край к моим губам.
Я послушно взяла стакан и опрокинула в себя смесь. По телу растеклось успокоительное тепло. Мышцы медленно расслаблялись, кости становились мягкими, как мокрая глина, и сковывающая боль постепенно проходила, уступая место какому-то лёгкому, почти неземному блаженству и спокойствию.
Разбудил меня одуряющий аромат жареного мяса. Я сладко потянулась на кровати, утопая в мягкой перине. Так пахло в детстве в доме отца, когда я просыпалась после полуденного сна. Сейчас зайдёт мать, кажется, она ещё не успела окончательно свихнуться...
Я резко открыла глаза и посмотрела на тени, пляшущие по пыльному балдахину.
Я – в королевском дворце!!! И чувствую себя на редкость живой и бодрой. На столе стоял поднос с едой и стакан магического эликсира с танцующей внутри спиралькой. Легко встав с кровати и совсем не ощущая боли, я набросилась на еду, охваченная звериным голодом, запивая кушанья жасминовой настойкой.
– С аппетитом у тебя все нормально.
Я резко обернулась, вытирая тыльной стороной ладони жирные губы, и только сейчас заметила Арсения, стоящего у тёмного окна.
– Неплохая у вас тут кормёжка, – пробормотала я с набитым ртом и подняла стакан, – твоё здоровье.
– Эликсир будет действовать только несколько часов, потом снова вернётся боль. Он не лечит, а заглушает.
– Другого я от тебя и не ожидала, – хмыкнула я, наслаждаясь каждой секундой, пока не ноют помятые ребра и не горит разбитое лицо.
– Нам пора, – тихо произнёс он, буравя точку на моей груди. Я опустила голову, поняла, что он разглядывает тоненькую розовую трубочку с Ловцом, убрала её под рубаху и кивнула на тарелку:
– Пожрать дай.
– Куда ты дела свои институтские манеры? – хмыкнул Арсений иронично, прямо как в прежние времена.
– В замке Мальи оставила, – я смотрела холодно, почти ненавистно, – когда ты подставил меня.
Арсений посерьёзнел, улыбочка сошла с его круглого лица. Пряча глаза, цокнул языком и кивнул на дверь.
– Выйди, – поднялась я, – мне одеться надо, – Арсений хмыкнул и направился к двери. – Хотя нет, постой, – окликнула я, – мне стесняться нечего. Или ты стесняешься?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
