Киллиан проигнорировал мой сарказм.
— У меня не было времени на подруг, когда я был подростком. Я был слишком занят, присматривая за Отэм.
Признание в этом заставило меня задуматься. Когда была подростком, я целеустремленно прокладывала путь к успеху для своей группы. Получение контракта на запись было пределом моих забот.
Киллиан учился в школе и воспитывал ребенка.
Я повернулась к Киллиану, положила подбородок ему на плечо и провела кончиками пальцев по его подбородку.
— Ты хороший брат.
Он нахмурился, беспокойство затуманило его глаза.
— Отэм отдаляется. Она кажется потерянной. Я чувствую, что подвожу ее.
— Нет, — поспешила я заверить его. — Киллиан, она будет первым человеком, кто скажет тебе, что это неправда.
Он наклонил голову ко мне, и я поцеловала его, позволяя своим чувствам к этому мужчине утонуть в поцелуе, надеясь, что это будет бальзамом для его беспокойства. Я знала, что если и так, то это было временно. Как родитель, Киллиан считал своей постоянной обязанностью беспокоиться о сестре.
— Какими были твои родители? — спросила я, когда мы оторвались друг от друга.
Киллиан уставился на меня, казалось, удивленный вопросом.
— Единственный человек, который когда-либо спрашивал меня об этом — это Отэм.
— Ты не обязан отвечать, если не хочешь.
Я не хотела давить на него.
— Все в порядке, — заверил он, и я снова положила голову ему на плечо. — Они заслуживают того, чтобы о них говорили. Чтобы их помнили. Они были хорошими родителями. Пит усыновил меня, когда я был очень мал, так что я никогда не думал о нем иначе, как о своем отце. Он был достойным человеком. Ты же знаешь, что он был офицером полиции?
— Нет, я этого не знала.
— Он был полной противоположностью моего биологического отца. Он был из ОУР.
— Что такое ОУР?
— Отдел уголовного розыска. Детектив в штатском. Он преследовал плохих парней. — Киллиан тихо, невесело рассмеялся. — Он… Он был моим героем.
Слезы жгли мне глаза от того, как душераздирающе Килл признался в этом.
— Я рада, что у тебя это было.
— Ты никогда не знала своего отца?
— Нет. Но моя мама тоже говорила, что он был героем. Была засада. Сначала придорожное самодельное взрывное устройство оторвало ногу его другу Маллену. Все укрылись. Мой отец не хотел оставлять Маллена, поэтому предложил остальным прикрыть его от стрельбы, пока пойдет за ним. Но был убит, пытаясь оттащить друга в безопасное место. Маллен выжил. Мама сказала, что он приходил навестить нас, когда мне было четыре, но я этого не помню.
— Твой отец был героем.
— Да, был. Я не скучаю по папе, потому что не знала его, но всегда мечтала о нем. Я скучала по его призраку. Печально, — прошептала я, — что в нашей жизни у нас обоих были герои, но их забрали, когда мы больше всего в них нуждались.
Ответом был сладкий поцелуй Киллиана в мой висок.
Я уткнулась в него носом.
— Какой была твоя мама?
— Потрясающей, — ответил он сразу. — Пока чужие мамы ругали своих детей за то, что они пришли домой на ужин в грязи, моя была с нами солидарна. Она брала меня и кучу приятелей в походы по рекам и по горам и все это время отпускала неприличные шутки, которые они не могли повторить своим родителям. Оглядываясь назад, я понимаю, что они не были такими уж неприличными, но в том возрасте казались такими.
— У тебя была классная мама.
— У меня была классная мама, — согласился Киллиан, а затем его голос понизился от боли. — Иногда мне хотелось, чтобы они были хоть немного не такими идеальными…
Чтобы их потеря не была такой болезненной.
Я позволила нашей печальной близости продлиться всего несколько секунд, а затем отвлекла Киллиана, спросив, когда он впервые понял, что хочет работать в музыкальной индустрии.
Он говорил. Я слушала.
Я говорила. Он слушал.
И вот так это было.
Непринужденно.
Наши голоса слились в предрассветных часах, когда мы говорили обо всем и ни о чем.
ГЛАВА 24
В моих наушниках прозвучал голос Оливера:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Звучит хорошо, но ты пропустила последнюю ноту.
Я уставилась на Оливера, сидящего за звукозаписывающей панелью за стеклом будки, а затем бросила взгляд на Киллиана. Он стоял рядом с моим звукорежиссером, скрестив руки на груди, выражение его лица, как и всегда, было непроницаемым. Я вздохнула.
— Мы занимаемся этим уже три часа без перерыва. Я устала.
— Мы должны записать вокал, чтобы у нас было достаточно времени на обработку, — напомнил мне Оливер.
Я ждала, что Киллиан вмешается, настоит на том, чтобы я сделала перерыв, но он стоял молча.
Мы тайно встречались последние три недели.
Это было блаженство, непохожее ни на что.
Но одновременно и расстраивало, потому что каждый раз, когда мы входили в офис лейбла, мужчина, который улыбался, дразнил и играл со мной в постели, превращался в мужчину, который впервые подошел ко мне на Бьюкенен-стрит.
Холодный. Отчужденный. Безличный.
Раздраженная, я сорвала наушники.
— Я делаю перерыв. Если только вы не хотите, чтобы я потеряла голос.
Я бросила наушники и выбралась из кабинки. Оливер развернулся на стуле в мою сторону.
— Мы не пытаемся истощить твой голос. Нам многое предстоит сделать за короткий промежуток времени. И, честно говоря, я не осознавал, что мы здесь так долго без перерыва.
Не глядя на меня, Киллиан достал свой телефон и нажал кнопку быстрого набора.
— Ева, — сказал он, — нужен обед во вторую студию для Оливера и Скайлар… — Он отнял телефон от уха и посмотрел на меня и звукорежиссера. — Бутерброды и суп?
— Звучит неплохо, — ответил Оливер. — Попроси Еву принести еще спрайт.
Я кивнула, стараясь не смотреть на своего — на самом деле я не знала, как называть — Киллиана. Был ли он моим парнем? Прямо сейчас, в этот момент, у меня были более теплые отношения с местным почтальоном.
— Отлично. Спасибо, Ева. — Он убрал телефон. — Мне нужно ответить на несколько звонков. — Он посмотрел на Оливера. — Если я тебе понадоблюсь, я буду в своем кабинете.
Я смотрела, как уходит Киллиан, бросив мне неопределенный кивок в знак признательности, и почувствовала, теперь уже знакомую боль в груди. Мы записывали альбом, как и другие артисты лейбла. Таким образом, нам всем приходилось работать по расписанию. Это означало, что в течение последних двух недель я постоянно была в студии. Хотя Киллиан старался присутствовать на записи, он был так холоден со мной, что это причиняло боль.
Но потом вечерами, заходя в мою квартиру, был полной противоположностью. Он был любящим, страстным и таким внимательным, что это заставило меня на мгновение забыть о человеческой сосульке, в которую он превращался на работе.
Эта абсолютная сосредоточенность в студии на том, чтобы поскорее завершить альбом, и отсутствие заботы в мою сторону — насколько я устала или насколько эмоционально взволнована — начинали выводить меня из себя. И еще одно! Мы всегда встречались в моей квартире. Я никогда не была у Киллиана. Почему меня не пускают в эту часть жизни?
Наши отношения держались в секрете.
И это заставляло меня саму чувствовать себя маленьким грязным секретом.
Эти два понятия были взаимоисключающими.
— Эй, — сказал Оливер, когда я плюхнулась на сиденье рядом с ним. — Если это слишком, я могу сказать Киллиану, что нам нужно перенести запись.
Я скривила рот.
— И нарушить его расписание? Нет, спасибо. Я бы так с тобой не поступила.
Он пожал плечами.
— Я бы взял на себя удар. Давление на артистов может привести к неприятным последствиям. Ты права, мы не можем перетруждать твой голос, иначе его можно потерять.
— Все в порядке. Я в порядке.
Я заботилась о голосовых связках, поддерживая горло увлажненным. В течение дня я пила много воды комнатной температуры. Плюс, снова избегала кофеин. Когда я с группой была в туре, то придерживалась диеты: никакой острой и кислой пищи, и старалась как можно больше отдыхать между выступлениями. Ребята купили мне специальную электронную доску, которую я вешала себе на шею, и через нее и общалась с ними. Они получили от этого особое удовольствие.
