Сяо насмешливо вздернул брови.
— Мадам Пин — милая старушка? Так ты ее называешь? Интересно…
— Если Аямэ заключила с этой пожилой леди официальную сделку, информация о ней должна была сохраниться у комиссии Кандзё, — сказал Аято. — Мы сможем отыскать ее по архивным записям. Спасибо вам за помощь, Катерина.
Катерина улыбнулась и даже слегка поклонилась. Люмин наповал сражала энергетика этих двоих: Катерина не была заинтересована в том, чтобы рассказывать свои секреты, а Аято не был заинтересован в том, чтобы их выслушивать. Он вел себя совершенно невозмутимо — ничего удивительного, что Яэ Мико, которая так любила выводить людей из себя, раздражалась при одном только его упоминании.
Как и думала Люмин, Аято и Мико и вправду были похожи.
— Быть может, мы можем предоставить вам более надежное убежище? — спросил Аято, быстрым взглядом окинув старые стены крошечного домика.
Катерина качнула головой.
— Меня вполне устраивает это место. Спасибо, господин Камисато. Прошу, лучше позаботьтесь о себе.
Делать было нечего: попрощавшись с Катериной, друзья снова выбрались на свежий воздух и направились в штаб комиссии Кандзё, от которого у Аято по случайности (по словам Паймон, крайне подозрительной) оказались ключи.
Встреча с Катериной потрясла ребят до глубины души, но Люмин с Паймон так и не смогли удовлетворить их любопытство.
— Мы видимся с Катериной почти каждый день, но ничего о ней не знаем, — в конце концов признала Паймон.
Люмин опасалась, что в штабе комиссии Кандзё им придется провести несколько часов, но к ее удивлению, Аято велел им остаться у входа и вскоре вернулся, быстро отыскав нужные бумаги.
— В Инадзуме каждый день заключается множество сделок, и комиссия давно создала удобную систему хранения документов, — сказал он, протянув Люмин тонкую бумажную папку. — Они не могут позволить себе бардак на рабочем месте.
— Хе-хе, — загадочно отозвался Венти.
Люмин догадывалась, что он вспоминает Мондштадт. Город свободы, где люди не слишком охотно влезали в рамки строгих систем. Люмин однажды довелось увидеть кабинет действующего магистра Ордо Фавониус по окончании рабочего дня. Она не забыла, как им с Паймон пришлось разбирать целую гору книг и бумаг, чтобы раскопать заснувшую под ними Джинн.
Люмин раскрыла папку и отыскала нужный документ, в котором рассказывалось о сделке между Аямэ и милой старушкой по имени Нацуко.
— Ее новый адрес нигде не указан, — пробежав взглядом по тщательно выведенным строкам, сообщила она.
Итто забрал папку и некоторое время молчал, задумчиво покусывая губу.
— Нацуко… Я уже слышал это имя… Если она перебралась на остров Ясиори, мы можем спросить у бабушки О́ни. Она на Ясиори всех знает!
Аято обернулся, бросив долгий взгляд на возвышавшуюся вдали громадину Тэнсюкаку. Люмин догадывалась, что его беспокоит. Никто не знал, что замыслил Отто. Никто не понимал, как он будет действовать теперь, но все подозревали, что рано или поздно он вернется в Тэнсюкаку — в место, которое по какой-то причине играло важную роль в его плане.
Аято надеялся, что за их путешествие на Ясиори не придется заплатить непосильную цену.
— Все будет в порядке, — неожиданно сказал ему Сяо. — Доверься своей сестре.
Аято закрыл глаза, провел пальцем по серебряному кольцу.
— Хорошо, — произнес он наконец. — Отправляемся на Ясиори.
— Ясиори, жди нас! — предвкушая приключение, воскликнула Паймон.
Взглянув напоследок на Тэнсюкаку, все шестеро направились к берегу, откуда им предстояло начать свое маленькое путешествие на соседний остров.
*
Аяка рассчитывала поговорить с Томой. Им многое предстояло обсудить. В шутках брата всегда пряталась доля истины, и за завтраком Аяка безошибочно различила в его насмешливом тоне серьезный посыл: «Я искренне рад за вас, но будь готова, нам всем придется нелегко».
Да уж. Поцеловать Тому на глазах всего чайного дома… Пожалуй, это решение было чрезмерно поспешным, но Аяка готова была отвечать за его последствия. В тот момент она впервые не задумывалась о долге или чужом мнении. Она сделала то, чего ей давно неосознанно хотелось, и не жалела об этом. Когда она сидела у кровати Томы в страхе, что он не оправится от раны, в смятении, что причинила ему боль, Аяка дала себе одно простое обещание.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пока те, кого она любит, живы, она не будет скрывать свои чувства. Она больше не хочет прятаться за веером каждый раз, когда ее сердце наполняет тепло, не хочет медлить и откладывать свою жизнь на потом.
Потому что другого шанса у нее может и не быть.
Аяка раз за разом прокручивала в голове события последних дней. Она вспоминала стычки с демонами и жизнь на острие смерти. Она думала о том, как Отто нашел под руинами чайного дома «Коморэ» столь ценную для Аяки фотографию — и протянул ей. Чем дольше она размышляла об этом моменте, тем сильнее убеждалась в мысли, что Отто стал жертвой собственной судьбы. Он должен был что-то сделать. И этот долг затуманил для него все остальное, даже человечность. Ради долга он отказался от прежней жизни, от собственных убеждений — от всего, что вело его и за что он держался.
А когда мысли Аяки касательно Отто заходили в тупик, она вспоминала брата.
Она не могла забыть выражение его лица, когда Отто атаковал Аяку и Кокоми. Аято дал ему отпор. Но вместо того, чтобы наблюдать за врагом, он смотрел на сегуна, и в глазах его пылала ярость.
Аяка никогда всерьез не задумывалась об этом, но что, если ее брат… несчастлив? Много лет назад он добровольно принял на себя обязанности главы клана Камисато. Он верой и правдой служил сегуну, он отдавался Инадзуме без остатка, нырял в пучину политических распрей и каждый день делал сложный выбор, порой непозволительно много отдавая за последствия. Но хотел ли он этого на самом деле? О чем он мечтал? Когда она в последний раз видела, чтобы он улыбался искренне, без задних мыслей, без усталости в задумчивом взгляде?
Аято растворялся в долге. Он отдавал все, чтобы выкроить для Аяки шанс жить спокойной и счастливой жизнью, и для этого ему приходилось с корнем вырывать собственное сердце. Забывать мечты. Молчать о боли. Убивать тех, кто угрожал безопасности клана и Инадзумы — убивать без колебаний, без права на сожаления.
Аяке не хотелось, чтобы он стал таким, как Отто.
«Может, все, что сейчас происходит, это ключ к переменам, — размышляла Аяка. — Может, пришел мой черед подарить ему право на счастье».
Она шагала по ступенькам Тэнсюкаку, надеясь, что сможет поговорить об этом с Томой, но неожиданно встретила на лестничном пролете Дилюка.
Он сидел на ступеньке, прислонившись головой к перилам, и глядел перед собой. Было непривычно видеть его без излюбленного черного пальто — оно лежало рядом, а сам Дилюк остался в черной рубашке и белой жилетке, сдержанном облике, который лишь подчеркивал его строгость. Тем не менее, в жестких чертах его лица таилась печаль, и Аяка опустилась рядом.
— Что-то случилось, Дилюк-сан?
— А, мисс Камисато. Аяка, — исправился он чуть погодя. — Все в порядке. Просто… неудачный день.
Аяка задумчиво провела пальцем по ступеньке.
— Вас… тебя… беспокоит Кэйа?
Дилюк уперся локтями в колени, обеспокоенно зачесал назад волосы.
— Мы повздорили, — признался он.
— Дилюк… Мне жаль, — выдохнула Аяка. — Вы так слаженно сражались с Отто, и мне казалось…
По губам Дилюка скользнула горькая усмешка.
— Мне тоже.
— Так что случилось?
Он вздохнул, задумчиво подтянул перчатку.
— Думаю, это моя вина. Я надавил слишком сильно. Хотел разобраться, почему демоны имеют на него такое тяжелое воздействие, ведь он один из самых сильных людей, каких я только знаю. Думал, что смогу помочь, но…
Дилюк прикрыл глаза, устало потер переносицу.
— Кажется, я стал иногда забывать, какая огромная пропасть лежит между нами. Однажды Кэйа уже решился сказать мне непростую правду, и в тот день я оттолкнул его. А потом уехал, оставил одного на три года, и с тех пор мы ни разу не говорили откровенно.
