Мы стоим на Фосс-Хилле, Адриан держит меня за руку. Может, не так все и плохо. Раз в несколько месяцев мы встречаемся с Хэдли и Хизер и их мужьями, едим и выпиваем, и мужики так глубоко погружаются в свои разговоры о спорте и боевиках, что забывают о нас напрочь. Хэдли и Хизер знают, что я не рассказывала Адриану о Гробовщаге, – когда мы отмечали мою помолвку, я сказала им, что не хочу омрачать наше счастье всеми этими кошмарными сплетнями, и они понимающе закивали, обняли меня и заявили: «Это не наше дело, мы ни слова не скажем». Может, я и переживу этот визит в Уэслиан.
Мы переживем.
Я осторожненько отодвигаю эту мысль – пусть пока помаринуется. Адриан вновь заводит об этом разговор, когда мы ужинаем с Билли и ее мужем Райаном в Бруклине. Мы все реже и реже ездим к ним из Астории – все-таки целый час на дорогу, – а они у нас вообще не бывают, потому что дети. Когда мы садимся за стол, он берет меня за руку – мимолетный жест, обозначающий, что мы – одна команда, как и положено супругам.
– У Амб скоро встреча выпускников, я весь в предвкушении, – говорит он, пережевывая стейк. – Десять лет! Я прям жалею, что сам так и не доучился.
– Встреча выпускников? – переспрашивает Билли. Я делаю большой глоток вина – второй бокал, который Адриан не одобряет. И чувствую на себе укоризненный взгляд Билли: мол, могла бы и сама мне сказать. – Погоди. Это в Уэслиане? И вы поедете?
– Да, – быстро произношу я. – Мне казалось, я тебе говорила.
– Нет, не говорила, – отвечает Билли. – Наверно, забыла.
Она знает, что ничего я не забыла. Мне вспоминается бухой блеск в ее глазах в поместье Гамильтон, когда мы напились на выпускном, ее холодная рука, вытирающая слезы с моих щек. «Мэтт здесь. С ней. Не смотри туда. Черт с ними! Зато я всегда буду с тобой».
Я пытаюсь нащупать другую тему:
– Твой последний пост – такая милота! Девчонки чем дальше, тем больше на тебя становятся похожи.
Она перестает кукситься, но тема не закрыта. Вечером она примется мне писать, требуя: давай колись, словно я какая-нибудь наркоманка.
– Да уж! Пришлось подкупить Сойер тестом для печенья, чтобы сидела смирно. Как считаешь, тяну на мать года?
Чисто технически Билли не работает с тех пор, как Райана повысили до персонального менеджера в одном из банков Финансового квартала, а она родила Беккет. Но саму себя она именует «инфлюенсером». Ее онлайн-ипостась – блог под названием «Между нами, мамочками», который породил инстаграм-аккаунт с почти тридцатью тысячами подписчиков, – не что иное, как ее реальная сущность. Она образец для контингента #мамапогодок, всех этих мамаш, которые ходят в обтягивающих лосинах для йоги, со всех сторон обвешанные детьми. Они благоговеют перед Билли и тем пастельно-розовым совершенством, которое она воплощает.
Именно поэтому у меня нет инстаграма. Я не хочу культивировать жизнь #безфильтров, все это попурри фальшивых улыбок. В Уэслиане я поняла, что люди завидуют не самым умным и самым красивым. Они завидуют тем, кто умен и красив – и не прилагает к этому никаких усилий. В отличие от Билли, я эту безусильность разыгрываю в реальной жизни. И кнопочки «удалить» тут нет, назад ничего не открутишь.
– Помню, как мы отмечали пять лет после выпуска, – говорит Райан. Вот надо ему было вернуться к этой теме! – Мы собрались в общаге и упились в зюзю. Я собирался перепихнуться с девчонкой, по которой сходил с ума в студенческие годы, но едва ее узнал под отвратной пластикой.
– Какая у меня была классная комната в общаге! – отзывается Адриан. – Мне она казалась дворцом.
Дворцом траха и травки. Адриан не скрывал, что в колледже блядствовал напропалую. Он даже рассказывал, что тревожным звоночком для него стало, когда из-за хламидиоза помчался к университетской медсестре, испугавшись, что конец отвалится от такой нещадной эксплуатации. Байками такого рода он веселил меня, пока мы встречались, хоть я и подозревала, что не все в них правда. Адриан – бармен. Ему приходится выслушивать много чужих историй. Неудивительно, что некоторые из них он пытается выдать за свои собственные.
– Когда я звонила, в общаге все уже разобрали, – говорю я. – Я забронировала отель, – и не один из тех, что рекомендовались в письме, а подальше от университета, подальше от Мидлтауна – пускай даже поездки на «Убере» влетят нам в копеечку.
– Облом, – говорит Адриан, и Билли тут же бросается меня защищать:
– Ну не хочет она там жить! Как ты можешь ее в этом обвинять?
Повисает длинная, очень длинная пауза.
– Ты о чем? – наконец спрашивает Адриан.
– Соседка Амб… – начинает Билли.
Я перебиваю ее:
– Мои бывшие соседки тоже едут. Хэдли и Хизер. Будет круто. Кто-нибудь собирается заказывать десерт?
Билли поджимает губы. Она знает, что о другой своей соседке я Адриану не рассказывала, поэтому я не понимаю, зачем она, собственно, затеяла этот разговор. Она бы нахмурилась, если бы не недавние уколы ботокса.
Я уже боюсь думать, что еще Билли ляпнет, но тут ее отвлекает запищавший телефон.
– Черт. Это моя мама. Говорит, Беккет отказывается ложиться спать. – Она допивает вино. – Похоже, нам пора.
Райан машет рукой официанту и, сложив вместе большой и указательный пальцы, пишет что-то в воздухе.
Официант милосерден: он рассчитывает нас быстро. Билли сюсюкает по телефону с Беккетт:
– Мамочка с папочкой скоро приедут, ложись спать ради бабуси, солнышко!
Я залпом выпиваю остаток вина – и вдруг вижу ее. Конечно, не буквально ее. Это всегда кто-то другой. В глубине души я это знаю – но все равно время от времени замечаю ее в самых разных местах.
Иногда она принаряжается в летнее платье и колготки, на губах – легкий штрих помады. Я еду на работу, а она наблюдает за мной, прижав к грязным окнам вагона белые как снег руки, и выходит вместе со мной на «Брайант-парке». Она стоит в холле нашего офисного центра, держит кофе со льдом, смотрит, как я вызываю лифт на двадцать четвертый этаж, где жужжит улей «Брайтон-Дейм» и где я окончательно превращаюсь в банальную стерву-пиарщицу. Мы встречаемся глазами, и от ее пронзительного взгляда у меня трещит череп. На ее лице я читаю вопрос. За что?
Психотерапевтша, к которой меня записали родители летом после первого курса, произнесла слова, которые навсегда запали мне в память. «Ты пережила травму, – сказала она – ей щедро платили за то, чтобы она сотрясала воздух подобными словесами. – Ты считаешь, что должна была сделать больше. Возможно, тебе страшно отпустить произошедшее, потому что ты не знаешь, за что тогда
