Бывший опер Андрей Ларин, вытащенный Дугиным с ментовской зоны, стал карающим копьем организации, вернее, одним из копий. Сколько их всех, знал только сам Дугин. Ларин расстался со своим прежним лицом, биографией, прошлой жизнью и сделался одним из людей-невидимок. Теперь он мстил тем, кто ломал судьбы людей, позорил и разорял его страну, откупался украденным от закона. Нелегкая выпала ему роль – приходилось во всем доверять Дугину, ведь от него поступала информация, которую сам Андрей не имел возможности проверить. Иногда приходилось верить просто на слово, что жертва заслужила жестокое наказание. И средства расправы выбирал обычно Дугин. Андрей был одновременно и следователем, и палачом. Документы, ключи от конспиративных квартир, где Ларин подолгу не задерживался, тоже поступали от Дугина.
Андрей уже успел свыкнуться со своей ролью. Ему теперь казалось, будто прежняя его жизнь принадлежала кому-то другому – совсем чужому человеку, не имеющему к нему никакого отношения. Возможно, так ему просто легче стало жить. Вроде ничего и не потерял. Захоти Ларин уйти от Дугина, он не мог бы этого сделать: причастность к тайне крепко связала их, лишила свободы действий. И с этим приходилось считаться. Иногда Андрея не тревожили по месяцу и больше, а потом появлялся Дугин с новым заданием от тайной организации. Генерал-аналитик не любил повторяться по части выбора места встречи. Конспирация была его коньком. Вот и теперь он назначил не совсем обычные место и время. И Ларин оценил изобретательность своего покровителя.
Андрей свернул с Симферопольского шоссе уже за Серпуховом, его тихоходный скутер почти неслышно скользнул на укатанную гравийку. Чувствовалась близость большой реки. В воздухе пахло влагой и прелой листвой. Ночь накрыла землю звездным куполом. Свет фары скользнул по бетонному забору недостроенного особняка, послышался собачий лай. Гравийка сузилась, превратившись в широкую тропинку. Теперь уже фара высвечивала стволы сосен. Дорожка петляла между старыми деревьями и упиралась в густые заросли, продираться сквозь которые нормальный человек вряд ли бы решился. Ларин заглушил двигатель, отвязал от сиденья складные удочки. Он чувствовал: за ним наблюдают, но даже не пытался определить, кто и откуда; знал, что свои – человек или люди Дугина, те, кому поручено держать под контролем подходы к месту встречи.
Из-за густых зарослей слышалась тихая музыка, Андрей улыбнулся, узнав мелодию. Ветви раздвинулись, за ними стоял Дугин с фонариком в руке; кожа его лысой, как колено, головы чуть поблескивала.
– Ты пунктуален, – проговорил руководитель тайной организации. – Проходи.
Сказано это было так, словно Андрея приглашали пройти в кабинет, а не на берег реки. Предложением он, естественно, воспользовался.
– Да, красиво жить не запретишь, – оценил Ларин обстановку.
Песчаная коса уходила в реку на десяток метров, возле нее серебрился в лунном свете небольшой катерок с обтекаемой кабиной. Дверца было приоткрыта, из-за нее и доносилась тихая музыка – приглушенным зеленым светом переливался проигрыватель компакт-дисков. Пел Утесов. Запись звучала совсем старая – довоенная, сделанная с пластинок, какие еще слушали на патефонах. Музыку и пение сопровождало пощелкивание корундовой иголки, шипение царапин.
– Твое любимое, – коротко улыбнулся Дугин. – Помню.
– Вы умеете удивлять, – отозвался Ларин.
На берегу горел костерок. У самой воды виднелись удочки и брезентовые креслица. Ближе к лесу стояли две палатки.
– Сегодня можешь себе позволить немного расслабиться, – говорил Дугин, подводя Андрея к воде. – Только утром вернемся в город. Чертовски люблю рыбалку, вот только времени на нее совсем нет. А ты?
– Можно подумать, что у вас нет на меня подробного досье.
– Есть, – Дугин вновь улыбнулся. – Но о рыбалке в нем нет ни одного слова. Кстати, о словах. Ты знаешь, кто такой или что такое «имам»? Ты подумай, сразу не отвечай, а я мигом.
Дугин поднялся на борт катера и вскоре вернулся с запотевшей бутылкой холодной водки и маленькими рюмочками из нержавейки.
– А это специально для тебя, – протянул он Ларину бутылочку морковного сока. – Не понимаю, как ты умудряешься запивать им водку, но чужие странности я уважаю.
– Это не странность – это привычка, – Ларин принял из рук Дугина налитую на две трети рюмочку, приподнял, ожидая, что скажет собеседник.
– За нашу природу, – вздохнул Дугин. – Только когда смотришь на это великолепие, видишь блеск ночной воды, слышишь, как всплеснет рыба да прошумит в кронах ветер, начинаешь понимать, насколько мелка и бессмысленна человеческая возня. Что значит какой-нибудь напыщенный чиновник или политик по сравнению с великолепием русской природы.
– Что-то вас на философствование пробило, – Ларин чокнулся с Дугиным, отпил глоточек и отставил рюмку на лежащее у костра бревно.
– Ну, вспомнил, что такое «имам»?
– Смутно, но представляю: тюрбан, белая одежда с длинными рукавами. Так, кажется, у мусульман называют уважаемого всеми человека, которого община верующих выбирает для чтения Корана в храме и для ведения общей молитвы. У них нет священников в нашем понимании.
– Неплохо, – кивнул Дугин. – Однако это не единственное значение. Главное и основное: имам в мусульманском мире – пример для подражания. Да, его выбирают верующие, но утверждают светские власти, причем пожизненно.
– Пожизненный пример для подражания, утвержденный светской властью? – задумался Андрей. – Это звучит гордо.
– Восток – дело тонкое, и мы, русские, не всегда улавливаем эти нюансы. Мусульманин может быть недоволен властью, ругать своего правителя, но ему и в голову не может прийти, что его можно сменить. Властитель у них не бывает бывшим. Это почти бог.
– Властителя можно сменить, только убив?
– Я не только про это, Андрей, я про обожествление власти на Востоке. Слово «имам» дословно переводится с арабского на русский как «предводитель».
– Понял, – Ларин сделал еще один маленький глоток водки. – А на немецкий, значит, «фюрер».
– Вот-вот, – непонятно чему обрадовался Дугин. – Именно «фюрер». Ты уловил суть. Емче и не скажешь. Речь идет о назначении федеральным центром местного князька-хана региональным фюрером со смутно очерченными полномочиями. Почти как при прошлой власти было сказано: «А суверенитета возьмете себе столько, сколько сумеете унести». Вот взяли и понесли, до сих пор отбирают по частям и никак все забрать не могут. Ты понимаешь, что после этого невменяемый президент автономии практически станет третьим по значимости лицом в нашем государстве. А в мусульманском мире, кишащем международными террористами, – вообще первым.
– Насчет третьего лица в государстве вы меня убедили. Комбинация насколько действенная, настолько же отвратительная. Но, честно говоря, не совсем понимаю. Если речь идет о моем новом задании...
– Погоди. Тебе знаком этот человек? Я не о личном знакомстве говорю, – Дугин взял с брезентового рыбацкого стула папку и подал ее Ларину.
Сколько уже было подобных папок во время их встреч? Андрей не считал. Одной и той же оставалась обложка – из натуральной кожи. Старая добротная сафьяновая папка. У Дугина имелись свои странности. А вот содержимое менялось раз от раза. Ларин раскрыл обложку. Внутри лежали фотографии, компьютерные распечатки, заправленные в прозрачные файлики. С большой цветной фотографии на Ларина смотрел мрачного вида молодой мужчина восточной внешности. Он явно хотел казаться старше своих лет, потому, наверное, и насупил брови. На груди золотился знак лауреата Государственной премии.
Дугин уже забрасывал удочку, подсвечивая себе рыбацким фонарем.
– Узнал?
– Парадный портрет президента – правда, я бы не хотел употреблять это слово применительно к нему – одной проблемной автономной кавказской республики, – проговорил Ларин. – Не сомневаюсь, что информация в папке интересная и местами шокирующая. Ваши люди не готовят документы для представления к государственным наградам.
Дугин, не оборачиваясь, проговорил:
– Да-да. Это молодой харизматический лидер северокавказской республики. Очередной герой, слепленный пропагандой. Вернее, парадный портрет героя. Обычно журналисты кремлевского пула представляют его публике как «жесткую руку, на которой все держится». Мол, он, конечно, далеко не ангел, но только он один способен поддерживать мир в этом полугосударственном образовании и предотвращать вылазки соплеменников-террористов. Только он обеспечивает лояльность своего народа к федеральной власти. Он, и никто другой. Короче, классическое: он, конечно, сукин сын, но ведь это наш сукин сын. К тому же незаменимый. Иногда тошно становится слушать эту ахинею для идиотов, которую проговаривают с серьезными лицами на всю страну люди при должностях и даже с некоторой репутацией.
