Знания открывались Зилу постепенно. Он просто смотрел на предмет и понимал его предназначение, узнавал как он называется, и если в земном языке существовало слово, которым можно было хотя бы приблизительно назвать предмет, Зил сразу же давал этому предмету название, а если нет… Вот с этим было сложнее, потому что термины – не термины даже, а скорее образы – спасителей были уж слишком отличными от земных, куда более сложными и наполненными многими значениями, смысл которых еще не открылся Зилу.
И все-таки, почему спасители не решились посетить Землю еще раз?
Не сочли нужным? Или – возможным? Если возможным – плохо. Потому что в таком случае им что-то помешало…
Зил искал ответы на эти важные, очень-очень важные вопросы – и, к великому его сожалению, не находил. Пусто между висками, совсем пусто. То ли ответов не было вообще, то ли в принятом им пакете информации они не содержались, то ли пока что не впитались в его мозг, потому что очередь не настала, прежде – знания, которые важнее. Или от Зила что-то скрывали.
Одно для себя леший уяснил точно – спасители по сути своей были точно такими же людьми, как чистокровные и полукровки: две руки с пальцами, две ноги с пятками, одна глазастая голова и между ног те же самые причиндалы, что у земных мальчиков и девочек. Вывод он такой сделал, разглядывая в спальных капсулах всякие рубашки, куртки и штаны. Вряд ли их разбросали только для того, чтобы обмануть Зила… Звездолет, кстати, хоть и не был живым, мог действовать по собственному усмотрению, принимая решения и выполняя свои же приказы – даже без спасителей на борту. Вот звездолет, наверное, и решил, что пора ему побывать на Земле…
Сердце его екнуло и застучало сильнее, когда он наткнулся на первый канат паутины (отросток – всплыло в голове), перегородивший коридор. Как-то эта дрянь проникла внутрь звездолета, хотя Рогач вроде как только снаружи старательно оплел свою звездную жертву.
Плохо. Очень плохо.
Началось заражение, – какое еще заражение?! – поэтому действовать надо быстро, предельно быстро, используя по максимуму возможности организма, не жалея тело, пусть оно даже потом придет в полную негодность. Боевая задача должна быть выполнена!..
Насчет Рогача возник уж совсем невнятный образ – из тех, которые сразу не поддавались пониманию, и от него осталось лишь ощущение жгучей неприязни. Если, конечно, Зил правильно расшифровал чужое чувство. Оно показалось ему сродни той ненависти, которую взаимно испытывают чистяки и полукровки…
Впрочем, вникать в такие тонкости ему было недосуг.
Да просто некогда было вникать!
Он метнулся дальше по коридору. Вжался спиной в стену и выдохнул, чтобы стать тоньше, чтобы проскользнуть мимо отростка, не зацепив его, потому что малейшее прикосновение станет смертельным для лешего. Он попросту прилипнет к отростку – сразу и намертво, отросток отреагирует на прикосновение, мгновенно спеленает жертву, как сетчатка спеленала Зила на диване в кабинете генерала Бареса, и если в тот же миг не убьет, то… То будет увеличиваться в размерах, пока пролом, через который отросток проник в корпус звездолета, не окажется для него слишком тесным. Тогда корпус хрустнет, и отросток даст побеги, которые заполнят собой коридоры. Так что ломать звездолет он будет изнутри. А заодно и Зила поломает – леший прямо-таки услышал хруст собственных костей! – расплющит и размажет его по стенам. Разве что пятно от него останется, если вообще хоть что-то останется…
Проскользнул.
И дальше, дальше, быстрее!
Не жалея себя, не оставляя себе здоровья и сил на потом, потому что, если опоздать, никакого «потом» уже не будет!..
Следующий зазор между стеной и отростком был столь узок, что проскользнуть в него смог бы кто-нибудь меньше размером, чем Зил. К примеру, Ларисса. Воспоминания о погибшей подруге не улучшили настроения, не добавили решимости, но надо было попытаться. Пути назад все равно не было, там все уже перекрыто и по самый потолок заполнено отростками. А тут с каждым мигом, с каждым ударом сердца шансов прорваться вперед становилось все меньше и меньше. Помедли Зил еще немного – и не будет смысла даже пытаться, можно будет сесть на пол и спокойно дожидаться смерти.
– Ыххх!.. – выдохнув весь воздух, что был в легких, втянув и так впалый живот, аж пупок прилип к позвоночнику, так втянул, Зил вжался спиной в стену – и лопатками почувствовал ее шершавость, каждую ее неровность, и растекся по ней, своим телом заполнив все ее поры.
Проскочил.
Дыхание со свистом вырывалось изо рта, мышцы жгло. Леший никогда еще так быстро не бегал, он и не думал, что на такое способен.
Вот только отростков на пути попадалось все больше и больше. Некоторые были совсем тонкие, почти что прозрачные. Они, точно кишки из раны в животе, свисали с потолка, проникнув через небольшие щели-разломы с более высоких уровней звездолета. Мимо этих Зил пробегал без проблем. Другие же были толстыми, лежащими на полу коридоров, где-то вдоль, где-то поперек, и уж тут приходилось сворачивать, отклоняться от первоначального маршрута, а потом опять отклоняться, потому что в обводных коридорах тоже оказывалось не все в порядке.
Если так и дальше пойдет, то это никогда не кончится!..
Впору было впасть в отчаяние и заламывать себе руки, но действия лешего координировал сам Главный Активатор, который установил с ним незримую связь еще из космоса на подлете к планете. Так что сдаться Зил не смог бы, даже если бы этого сильно захотел. Он уже не принадлежал себе. Он стал частью Великого Плана и должен был выложиться по полной, раз уж именно от него зависело все-все-все и даже больше!..
Но все когда-нибудь заканчивается. Зил добрался до бокса с Главным Активатором.
Это был отсек, отгороженный от прочих помещений звездолета тремя контурами защиты. Первый контур самый простой, и потому его створки бесшумно откатились, стоило Зилу приблизиться. Не теряя времени, – некогда ему было осматриваться, восхищаться и радоваться, что цель достигнута, – он сразу прошел дальше.
Второй контур оказался завесой из мельчайших частиц дезинфицирующей – какой-какой?! – жидкости, которая совсем уж яростно пахла полынью. Зила чуть не вывернуло, такой сильный был аромат. А попытался бы через этот контур прорваться кто другой, у кого не было бы «птицы», тут бы и остался…
Третий контур – вроде невидимой стены, о которую Зил ударился лбом, а потом как бы просочился через эту стену, оказавшись посреди бесконечного сияния, переливавшегося всеми цветами, которые только есть. И тут же на Зила снизошло полное спокойстие, тело его расслабилось, дыхание нормализовалось, ведь третий контур самый надежный. Никаким оружием его не возьмешь. Солнце взорвется, планету разнесет на куски, а внутри третьего контура будет тишь да гладь. И леший как раз внутри, ему тут самое место. А вот что здесь казалось неприличным и чуть ли не лишним, так это прибор в самом центре разноцветья. Здесь, казалось, вообще никакая вещь не должна была находиться, но прибор сам по себе был неправильным, инородным для этого звездолета. Потому что он был живым. Весь звездолет был мертвым, хотя и способным на поступки, а прибор в третьем контуре – почему-то живым. Точно такое же существо, состоящее из тускло-коричневых сегментов и похожее на раздавленного жучару, Зил видел в воспоминаниях генерала Бареса, вероломно убитого сегодня на Поле Отцов по приказу князя Мора. Но тот прибор располагался в самом сердце Минаполиса, в подземельях Инкубатора…
Ноги Зила сами подвели его к живому прибору, на сегментном брюхе которого покоился Главный Активатор. Зил сразу узнал его – с виду это было небольшое, размером с две пригоршни гнездо скопы: вроде как беспорядочное переплетение прутиков, которые были вовсе не прутиками, не древесиной, а в центре – площадка, небольшое углубление. Зила ничуть не удивил внешний вид Главного Активатора. Сейчас его «птица» вернется в гнездо, которое, кстати, не было ни живым, ни мертвым.
Закатив рукав куртки, леший поднес свое меченое предплечье к Активатору.
Но за миг до того, как «птица» соприкоснулась бы с прутиками, в голове Зила возникло желание пощупать их, эти прутики. Какие они, а? Желание это было спонтанным, чисто его желанием, не привнесенным извне, он поддался ему, и кончики пальцев коснулись гнезда.
Бесконечность цветов померкла.
Остались лишь два цвета: черный и белый.
И белый был черным, а черный – неотличим от белого.
А потом сгинули и они.
И тогда пришло понимание.
* * *
Как выбрался из звездолета, Зил не помнил. Или не хотел помнить.
Только вот просочился через третий контур, вот перед ним обнаружился живой прибор, потом все стало черно-белым – и хлоп! – он очнулся, услышав учителя Фелиса, который ждал его возле оплетенного отростками межзвездного скитальца:
