Карповский рынок был достаточно небольшим по площади и состоял из открытой торговой площадки и двухэтажного здания – на втором этаже была администрация, на первом – крытые торговые ряды. Мы сразу же поднялись на второй этаж и отыскали кабинет директора. В этот момент нас догнал какой-то невысокий плотный мужчина с реденькими светлыми волосами, тщательно зачесанными назад, и, ухватившись за ручку кабинета, открыл дверь. После этого он задержал на нас взгляд и спросил:
– Вы что-то хотели?
– Мы бы хотели поговорить с господином Барсуковым, – вежливо ответил Седой.
– Это я. А что вам нужно? – довольно бесцеремонно спросил директор, продолжая стоять в коридоре и держаться за ручку двери.
– Видите ли, мы журналисты из газеты «Горячая Волга». Хотели бы побеседовать, – сказал я.
Седой при этих словах показал свое служебное удостоверение. Я вытащил свое, которое мне выдали сегодня утром.
– Журналисты? – нахмурился Барсуков, внимательно рассматривая удостоверения. – Не о чем мне беседовать с журналистами!
– Да вы не волнуйтесь, мы не займем у вас много времени. В крайнем случае мы можем прийти, когда вам будет удобно, – примирительно заговорил Седой.
Последние слова были произнесены уже в спину закрывающему за собой дверь Барсукову. Однако Седой проявил свойственную журналистам настойчивость и отправился вслед за директором в кабинет. Я двинулся за ним.
– Я вам что сказал?! – заревел, увидя нас в кабинете, Барсуков. – Вышли отсюда оба! Я с вашим братом журналистом вообще ничего общего не хочу иметь!
– Послушайте, – жестко заговорил Седой, – я с вами не о вашем здоровье пришел говорить. Если вы сами не понимаете важность создавшейся ситуации, то я вам готов объяснить. Убит известнейший в городе журналист Александр Бомберг. На расследование этого преступления брошена масса сил и средств. Неужели вы считаете разумным политическим ходом в этих условиях отказаться дать интервью той газете, чей сотрудник погиб. Насколько я знаю, у вашей фирмы были свои отношения с Бомбергом, и простыми они не были.
– Да, не были, – зло произнес директор.
И после некоторого раздумья сделал приглашающий жест.
– Да, у нас были к нему претензии, – сказал он. – Но это не значит, что я не уважал его как журналиста и плохо относился к нему как к человеку.
Тон и поведение Барсукова менялись на глазах. Агрессивный настрой сменился сухой корректностью и, казалось, вот-вот должен был перейти в мягкую доброжелательность. Но этого не случилось. Директор подчеркнуто вежливо объяснил:
– Я не мастер говорить, но единственное, что я могу вам сказать, это следующее. Бомберг объективно выступил в ситуации, сложившейся вокруг приватизации Карповского рынка, на стороне наших конкурентов. Статья, написанная им, создала нам немало сложностей. Но эти сложности можно скорее отнести к сфере имиджевой оценки деятельности нашей компании. Однако я уверен, что Бомберга ввели в заблуждение, подсунув ему факты, не соответствующие действительности. И удивляет, что такой журналист, как Бомберг, не предпринял никаких действий для проверки этих сведений. Хотя для этого достаточно было обратиться к нам, оппонентам. Однако это его выбор, и мы его за это не осуждаем.
– Но ведь вы в свое время предъявляли ему претензии, обвиняя в непорядочности и предвзятости? – заметил Седой.
– Я вам еще раз повторяю, – уже более жестко произнес Барсуков, – одно дело – претензии к Бомбергу как к журналисту. Это обычный и даже заурядный процесс ведения споров двумя сторонами. Другое дело – убийство человека. И я категорически против того, чтобы трепали имя нашей фирмы в связи со смертью Бомберга. Более того, мы это никому не позволим. Всякий, кто захочет заработать себе авторитет на этом деле, серьезно рискует нарваться на неприятности. В общем, копайте там, где нужно, и не лезьте туда, куда вас не просят.
Конец речи Барсукова был выдержан в том же тоне, в котором начиналась наша беседа, и я понял, что пора закругляться. Видимо, ничего путного мы здесь больше не услышим. И мои мысли тут же подтвердились действиями Барсукова. Он встал и сказал:
– Господа, на этом я прошу завершить наш разговор. Я сегодня крайне занят.
Седой порывался еще что-то спросить, но я опередил его. Поднявшись с места я сказал:
– Нам действительно пора. Спасибо за беседу.
– Пожалуйста, – раздраженно ответил Барсуков и вызвался нас проводить.
Мы спустились на первый этаж и, пройдя мимо мясных рядов, у входа распрощались с Барсуковым. Скорее всего, директор решил все-таки оставить у нас о себе благоприятное впечатление. «С чего бы это?» – подумал я.
Еще несколько минут мы постояли у рынка, ловя машину, потом погрузились в какую-то старую «Ниву» и поехали в редакцию. Всю дорогу мы молчали, так как обсуждать, собственно говоря, было нечего. Однако, зайдя в нашу комнату в редакции, Седой тут же спросил:
– Ну, что-нибудь уяснил для себя?
– Если откровенно, то ничего, – ответил я. – Думаю, что мы просто зря потратили время. Надо узнать сегодня вечером у Дынина, работают ли менты над этой версией.
Дверь кабинета открылась, и перед нами предстал ответственный секретарь Савраскин.
– Где материал? – спросил он.
– Какой материал? – удивленно взглянул на него Седой. – Я сегодня ничего сдавать не должен.
– Ну, этот материал, в медицинскую колонку... Я не знаю, кто из вас его пишет.
Седой вопросительно посмотрел на меня.
– Я еще утром отдал его в набор. Вернее, положил в папку, как мне и сказали, – ответил я.
– А почему после этого не отдали его мне?
– А зачем он тебе должен отдавать? – спросил Седой.
– У нас новый порядок. Теперь все колумнистские материалы сдаются мне с указанием имени компьютерного файла и объема в знаках с пробелами.
– Савраскин, ты теперь каждый день технологию менять будешь? – спросил Седой.
– Если этого требуют интересы дела, то буду и вас об этом не спрошу! – категорически заявил Савраскин. – Вы идите и ищите эту статью где хотите!
Я безропотно поднялся и отправился в секретариат. В папке «В набор» статьи не оказалось. Наборщица, которая обрабатывала мой материал, по каким-то делам отлучилась из редакции. На вопрос «Где статья?» вразумительного ответа мне не смог дать никто. Наконец, перерыв все, статью нашли в папке «На корректуру». После чего меня заставили отдать статью корректору, который исправил имевшиеся ошибки и отдал ее мне, чтобы я передал ее наборщице для исправления ошибок в компьютерном варианте. После этого я сообщил о своих действиях Савраскину, который высокомерно заявил мне о том, что с этого момента он держит ситуацию под контролем и что я могу быть свободен.
Вернувшись в кабинет к Седому, я выразил удивление, как можно в таком простом действии как сдача материала в набор развести столько бюрократии. Седой усмехнулся и ответил:
– Как говорит ответственный секретарь Савраскин: «Главное – наладить технологический процесс».
– На сегодня с меня хватит ваших газетных технологий. Пожалуй, я пойду домой.
– Я, наверное, с тобой, – сказал Седой. – Посидим, выпьем пива.
– Хорошая идея, – согласился я.
Мы вышли из здания издательства и отправились пешком ко мне домой, попутно зайдя в магазин за пивом. Погода была великолепной, стоял тихий майский вечер. Теплый ветерок обдувал наши лица, когда мы шли по набережной. Каждый из нас нес в руках два пакета с «Хольстеном».
В приподнятом настроении мы вошли в мой подъезд и остановились в ожидании лифта. Поскольку лифт почему-то долго не приезжал, мы решили все же идти на третий этаж пешком. Не успели мы подняться по одному из лестничных маршей, как путь нам преградили два здоровенных парня.
Поначалу эта встреча не предвещала ничего выдающегося. Парни расступились, встав по обеим сторонам лестничного прохода. Но через минуту за моей спиной глухо вскрикнул Седой. Я повернулся и с удивлением обнаружил, что Седой уже лежит на полу, а один из молодчиков лупит его ногами и резиновой дубинкой, которая неожиданно появилась у него в руках. Я перевел взгляд на второго. Детина сначала расплылся в улыбке, а потом врезал мне в лицо дубинкой. Перед глазами у меня все поплыло, и я, держась одной рукой за стену, тихо сел на ступеньку лестницы. Потом я смутно услышал, как один из молодчиков сказал другому:
– Этому, по-моему, хватит... Толстомордому еще наваливать будем?
Мой обидчик посмотрел на меня скептически и сказал:
– Он какой-то хлипковатый оказался... Такой боров, а согнулся от одного удара!
Я проглотил слюну и, несколько мямля, задал, на мой взгляд, резонный вопрос:
– Ребята, а что вы хотите? У нас только пиво.
– Пиво? – удивленно переглянулись парни.
– Да, пиво... «Хольстен» в банках.
Один из парней взял пакет, достал оттуда банку и вскрыл ее. Сделав два больших глотка, он передал банку другому и сказал:
