Ходили слухи, что великий путешественник предлагал принять в состав Российской империи папуасов Новой Гвинеи. На это Александр III мудро заметил, что у него со своими «туземцами» проблем хватает.
Продолжаем листать далее дневник: «В первый раз катались на коньках; много работали с Папа и Mr. Heath над очищением будущего катка от снега…» и т. д. В ответ царские дети боготворили своих родителей.
В первом дневнике цесаревича можно найти упоминания о подготовке своими руками простых детских подарков к дню рождения дорогого отца:
«Февраль. 7/19 Воскр[есение]. Преп[одобных] Парфения и Луки.
Проснувшись в семь и одевшись, сели за чтение; пили праздничный кофе; чистили [клетки] канареек и попугаев и рисовали для Папа…»31 Наконец, наступил долгожданный для царских детей день: «Февраль. 26/10 Пятн[ица]. Св. Порфирия, архиепископа. Рождение] Его Величества, Государя Императора Александра Александровича. День неприсутственный. Проснувшись и одевшись, сели за шоколад; читали; надели мундиры новой формы моего Московского и Иркутского полков; подарил Папа собственные картинки и зверей; получили письма от Mr. Heath; ходили к обедне; завтракали в Арсенале; Сандро и Петя сидели с нами; последний остался весь день у нас; катались с горы и попеременно [пролазили] через маленькое отверстие в снегу; обедали у себя в половине шестого; играли у Ксении в конек-горбунок; Петя уехал, а мы легли спать в половине десятого»32.
Цесаревич Николай во многом стремился подражать отцу и нежно любил мать, на которую, по мнению родственников и приближенных, очень был похож. Повзрослев, Николай Александрович признавался, что являлся любимцем матери, в отличие от отца, который больше благоволил к младшему, Михаилу. Император Николай II всю жизнь в душе хранил теплые воспоминания о счастливых и беззаботных днях раннего детства и по просьбе своих дочерей часто рассказывал им занятные различные истории: «Когда я был маленький, – говорил он, – я был любимцем моей матери. Только появление маленького Миши отставило меня, но я помню, как я следовал за ней всюду в мои ранние годы. Мы проводили чудесно время в Дании с моими кузенами. Все собирались вместе в Берисдорфе. Нас было так много, съезжавшихся к нашему деду (королю Христиану IX), что некоторые из моих греческих кузенов спали на диванах в приемных комнатах! Мы купались в море. Я помню, как моя мать выплывала далеко в Зунд со мною: я сидел на ее плечах. Были небольшие волны, и я схватился за ее курчавые короткие волосы своими обеими ручками, и так сильно, что она крикнула от боли. Наша цель была специальная скала в море, и когда мы ее достигали, мы были оба в восторге»33.
Страшным потрясением для юного Николая была гибель от рук революционеров-террористов деда – императора Александра II, что оставило в его душе (как свидетельствуют дневниковые записи) неизгладимое впечатление на всю жизнь.
В воскресенье утром 1 марта 1881 г. император Александр II одобрил проект правительственного сообщения о созыве представителей земств. Вскоре средь бела дня в самом центре столицы, на Екатерининском канале, в императорскую карету Н.И. Рысаковым была брошена бомба. Это седьмое покушение «народовольцев» на Александра II оказалось роковым. Кучер, конвоирующие карету казаки и случайные прохожие оказались раненными и некоторые из них скончались на месте. Оставшийся невредимым император успел выйти из разбитой кареты и поспешил оказать помощь пострадавшим, но тут же был сражен второй бомбой еще одного террориста, И.И. Гриневицкого. Взрывом Александру II сильно раздробило ноги и всего изрешетило осколками. Смертельно раненный император приказал немедленно доставить его в Зимний дворец и, теряя сознание, побелевшими губами шептал по дороге: “Во дворец… Там умереть…”. В три часа тридцать минут пополудни он скончался от потери крови.
Спустя многие годы, во время Первой мировой войны, император Николай II с грустью рассказывал на прогулке в парке детям о мученической смерти своего деда Царя-Освободителя.
«Мы завтракали в Аничковом дворце, мой брат и я, – говорил он, – когда вбежал испуганный слуга: “Случилось несчастье с императором, – сказал он. – Наследник (Александр III) отдал приказание, чтобы великий князь Николай Александрович (то есть я) немедленно приезжал бы в Зимний дворец. Терять время нельзя”.
Генерал Данилов и мы побежали вниз и сели в какую-то придворную карету, помчались по Невскому к Зимнему дворцу.
Когда мы поднимались по лестнице, я видел, что у всех встречных были бледные лица. На ковре были большие красные пятна. Мой дед истекал кровью от страшных ран, полученных от взрыва, когда его несли по лестнице. В кабинете уже были мои родители. Около окна стояли мои дядя и тетя. Никто не говорил. Мой дед лежал на узкой походной постели, на которой он всегда спал. Он был покрыт военной шинелью, служившей ему халатом. Его лицо было смертельно бледным. Оно было покрыто маленькими ранками. Его глаза были закрыты. Мой отец подвел меня к постели. “Папа, – сказал он, повышая голос, – Ваш «луч солнца» здесь”. Я увидел дрожание ресниц, голубые глаза моего деда открылись, он старался улыбнуться. Он двинул пальцем, но не мог поднять рук, ни сказать то, что хотел, но он, несомненно, узнал меня. Протопресвитер Баженов подошел и причастил его в последний раз. Мы все опустились на колени, и император тихо скончался. Так Господу угодно было», – печально закончил свой рассказ Николай II.
По свидетельству приближенных: «Он продолжал идти молча. Не было ни грубых слов по отношению к убийцам, ни возмущения. Покорность воле Божией была основой его религии, и его вера в Божественную Мудрость, которая направляет события, давали Николаю II то совершенно сверхъестественное спокойствие, которое никогда не оставляло его»34.
Эту трагедию болезненно пережила вся императорская фамилия. Великий князь Александр Михайлович отмечал в своих воспоминаниях: «Образ покойного Государя, склонившегося над телом раненого казака и не думающего о возможности вторичного покушения, не покидал нас. Мы понимали, что-то несоизмеримо большее, чем наш любящий дядя и мужественный Монарх, ушло вместе с ним невозвратимо в прошлое. Идиллическая Россия с Царем-Батюшкой и его верноподданным народом перестала существовать 1 марта 1881 г. Мы понимали, что русский Царь никогда более не сможет относиться к своим подданным с безграничным доверием… Романтическая традиция прошлого и идеалистическое понимание русского самодержавия в духе славянофилов – все это будет погребено вместе с убитым императором в склепе Петропавловской крепости. Взрывом прошлого воскресенья был нанесен смертельный удар прежним принципам, и никто не мог отрицать, что будущее не только Российской империи, но и всего мира зависело теперь от исхода неминуемой борьбы между новым русским Царем и стихиями отрицания и разрушения»35.
Эта драма, к сожалению, имела свои необратимые и далеко идущие последствия не только для династии Романовых, но прежде всего для исторической судьбы всей Российской империи. Государь Александр II был коварно убит накануне подготовленной им к обнародованию проекта первой конституции России.
Стоит отметить, что в воспоминаниях многих современников тех трагических событий содержатся упоминания о конституции, которую намеревался подписать убиенный император Александр II. Однако в дневнике великого князя Константина Константиновича (знаменитого поэта К.Р.) от 7 ноября 1882 г. имеется следующая любопытная запись: «Ходили с Папа гулять целых 2 часа… Я спрашивал Папа, действительно ли существовала какая-то чрезвычайно важная бумага, которую покойный Государь будто бы уже подписал утром 1 марта. Папа отвечал, что бумаги этой не видал, но слышал про нее от княгини Юрьевской, и что про нее не было речи на совещании у нынешнего Государя 8 марта 1881 г.»36.
Всю жизнь Николай II с чувством глубокой доброты вспоминал о своем деде, отмечая его дни рождения и трагической гибели присутствием на богослужении. По просьбе своих детей он любил в свободное время рассказывать им об императоре Александре II: «Когда я был маленьким, меня ежедневно посылали навещать моего деда. Мой брат Георгий и я имели обыкновение играть в его кабинете, когда он работал. У него была такая приятная улыбка, хотя лицо его бывало обычно красиво и бесстрастно. Я помню то, что на меня произвело в раннем детстве большое впечатление.
Мои родители отсутствовали, а я был на Всенощной с моим дедом в маленькой церкви в Александрии. Во время службы разразилась сильная гроза. Молнии блистали одна за другой. Раскаты грома, казалось, потрясали и церковь, и весь мир до основания. Вдруг стало совсем темно. Порыв ветра из открытой двери задул пламя свечей, зажженных перед иконостасом.
Раздался продолжительный раскат грома, более громкий, чем раньше, и вдруг я увидел огненный шар, летевший из окна прямо по направлению к голове императора. Шар (это была молния) закружился по полу, потом обогнул паникадило и вылетел через дверь в парк. Мое сердце замерло. Я взглянул на моего деда. Его лицо было совершенно спокойным. Он перекрестился, так же спокойно, как и тогда, когда огненный шар пролетал около нас.