с двумя.
* * *
К тому времени, когда Морган высадила меня возле моего дома, опять начался дождь. Он был небольшой, но, судя по тому, как ветер гудел в ветках деревьев, скоро должна была начаться еще одна сильная буря. Так что синоптики на этот раз все-таки не ошиблись.
Мамина машина уже давно уехала. Я знала, что она на работе. Единственное место на дороге, ведущей к нашему дому, которое не блестело от дождя, был четырехугольник под папиным старым рабочим пикапом. Он стоял на нашей подъездной дороге без дела, как какой-нибудь автохлам, потому что папа больше не садился за руль, но он по-прежнему был на ходу. Мы уже дано пытались его продать, но покупателей все не находилось. Мама говорила, что отец просит за него слишком много, а он отстаивал свою цену, перечисляя все достоинства своего пикапа: высокую надежность, маленький пробег и то, что, перед тем как с ним произошел тот несчастный случай, он поставил на него новые тормоза.
Прежде чем войти в дом, я залезла в пикап и включила зажигание, давая двигателю поработать, пока я буду перечитывать сообщение Джесси. Я делала это, чтобы не дать сесть аккумулятору. Я надеялась, что пикап так и не продастся и тогда мне разрешат ездить на нем, ведь в марте мне стукнет семнадцать.
Я трусцой пробежала по тропинке, ведущей к нашему дому – дощатому коттеджу, выкрашенному краской и крытому кровельной плиткой цвета сливочного крема, с выходящей на улицу дверью, покрашенной в голубовато-бирюзовый цвет. На втором этаже там было три спальни и ванная, на первом – гостиная, столовая и кухня, а сверх того над вторым этажом был еще и маленький чердак с откидной лестницей, а внизу размещался пахнущий плесенью погреб, спускаться в который я боялась до чертиков. В доме было парадное крыльцо, достаточно широкое, чтобы на нем разместились качели, и над ним располагалось окно моей спальни.
Я бесшумно пробралась внутрь, зная, что в это время мой папа спит.
С тех пор как с ним произошел несчастный случай, он предпочитал днем спать, а ночью бодрствовать. Теперь он каждую ночь проводил за своим компьютером, а потом отсыпался практически весь день. Думаю, ему было легче находиться в забытьи, когда все остальные жители города были заняты вещами, которые он больше делать не мог. Так что я не удивилась, когда увидела, что его компьютер включен. Обычно он располагался на двух стульях: на одном отец сидел, а на другой, с диванной подушкой на сиденье, клал свою больную ногу. Я убрала со стола пустую чашку, из которой он пил кофе, и грязную тарелку, выключила монитор, задвинула оба стула обратно под стол, подняла с пола палку и поставила ее рядом с лестницей, чтобы отцу было удобно опереться на нее, когда он проснется и опять спустится вниз.
Потом я пошла на кухню и поджарила себе на гриле бутерброд с сыром. Держа его в одной руке, а телефон – в другой, я перечитала сообщение Джесси еще несколько раз, прежде чем заставить себя удалить его Это оказалось совсем нетрудно, потому что я была на девяносто девять процентов уверена, что Джесси никогда мне больше не напишет. И я сейчас даже не винила Уэса за то, что он сделал меня такой пессимисткой. Просто фактам надо было смотреть в лицо, а они были таковы, что, если какой-нибудь парень и начинал испытывать романтический интерес к моей особе, это продолжалось не дольше чем несколько секунд. Это было как телевизионное шоу, которое тебе не нравится, но которое ты в конце концов все равно смотришь, потому что в это время просто больше ничего не идет.
И помни, Кили, что это Джесси Форд. А не какой-нибудь второсортный чувак из тех, что увязывались за теми парнями, к которым питали интерес Морган или Элиза. Джесси мог заполучить любую девчонку в школе, стоило ему только захотеть. Он был так обаятелен, остроумен, и у него были такие подкупающие манеры, что было совершенно неважно, что он не самый красивый из наших парней. Не имело значения даже и то, что у девушки, на которую он положил глаз, уже был свой ухажер. В прошлом году какой-то тупой качок – игрок в американский футбол – узнал, что его девушка, участница группы поддержки его команды, втайне целовалась с Джесси, и он прямо в школьном кафе дал Джесси в челюсть. Так вот, картина, которую Джесси представлял собой после этого удара – гордо улыбающийся, несмотря на разбитую в кровь губу и фиолетовый синяк на щеке, – так до сих пор и осталась его аватаром в соцсетях.
Поэтому я никак не могла представить себе ни одного сценария, в котором Джесси Форд захотел бы со мной встречаться.
Глава 2. Понедельник, 9 мая
Пасмурно, в течение дня ожидаются отдельные грозы, максимальная температура 42 градуса по Фаренгейту.
На следующий день Джесси отправил мне сообщение, когда я шла на первый урок.
И причем не текстовое, а изображающее дурацкий старый динамик его, который он снял в своей комнате, когда утром передавали школьные объявления. Эти объявления сопровождались такими шумами, что невозможно было разобрать ни слова, и Джесси навел камеру сначала на динамик, потом на свое озадаченное лицо, потом опять на динамик, потом опять на свою недоуменную физиономию, а затем приложил согнутую ладонь к уху, словно старик, у которого проблемы со слухом, и сказал:
– Извините, что-что вы сказали? Не могли бы вы повторить?
Джесси регулярно выкладывал в Сеть видеоролики и фотки себя самого. По большей части они бывали остроумными, иногда дурацкими и почти всегда курьезными. Их смотрела вся наша школа. Но это видео предназначалось только мне, и он сделал его, чтобы меня рассмешить. Он так и не выложил его в Сеть.
Пусть это прозвучит дико, но я до сих пор считаю его первым полученным мною любовным письмом.
На протяжении первых двух уроков я мучительно старалась придумать ответ, но тут небо надо мной сжалилось – я заметила орфографическую ошибку на доске для объявлений, которая висела на двери школьного кафетерия:
ЗАКАЖИТЕ СВОЙ ЕЖЕГОДНЫЙ АЛЬБОМ ВЫПУСКНИКОВ СЕГОДНЯ!
Если не считать хвалебной статьи о «Парне, который далеко пойдет», репутация нашей школы оставляла желать лучшего. Ребята из соседних городов насмехались над нашими поношенными свитерами, отвисшими, полуоторванными помпонами на шапках, над обручами на наших баскетбольных площадках, с которых от старости отвалились веревочные корзины. Каждый год лишь немногие из эбердинских выпускников поступали учиться
