Иванов и его окрестности
городская сюита для трёх голосов, одного чердака и одного подвала с философическими отступлениями, блеском Янтарной комнаты и тайнами взыскующего ума
Александр Попадин
Автор предупреждает, что данное повествование предназначено для медленного чтения, и что все персонажи его, имеющие имена, существуют реально. Что из этого следует, хорошее ли повествование или плохое, надо ли его читать дальше или поостеречься, – автор не знает и никогда не мог понять, зачем подобные предупреждения публикуются. Тем не менее, он присоединяется к традиции и заявляет: все упоминаемые в книге существа – реальны, за исключением духов и призраков. Реальны даже кот Ясень и кот Невопрос, поющие майскими ночами весенним фальцетом. Проплывает по небу в это время луна, а в её тени встаёт тень Королевского замка, к которому, как известно, тянутся со всех окрестностей подземные ходы и тоннели. И где-то там, в подземельях, сверкает отражением лунного света Янтарная комната, мерцает её загадка…
© Александр Попадин, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Прелюдия. Ода Однокласснику
Иванов на остановке в ожиданье колесницы, в предвкушенье кружки пива – в понедельник утром жизнь тяжела. А кругом простые люди, что, толпясь, заходят в транспорт, топчут ноги Иванову, наступая ему прямо на крыла.
БГОписание моего одноклассника Вовки Иванова имеет давнюю историю. Будь я немного постарше, я бы со смелостью местного аксакала говорил, что Иванов – самый описанный человек в Калининграде, навроде того, как самым описанным в русской литературе городом является губернский город N. Именно таким «самым» не городом, но человеком является мой одноклассник Вовка Иванов.
Надо сказать, что в его случае «одноклассник» – почти профессия. Сначала он был одноклассником Алексея Леонова, человека и космонавта, который учился в школе №21 нашего города1. Потом он был одноклассником Людмилы Шкребневой, будущей первой леди страны. Потом ему также случилось быть полгода одноклассником нашего городского заседателя, единственного заседателя, который умел играть в футбол. Именно его удары левой, с подкруткой, Вовка Иванов, стоя на воротах в тяжелых мотоциклетных перчатках, брал влёт, как ласточка, только-только вылетевшая из своего гнезда. Брал твёрдо и отдавал не сразу. После прыжка он отряхивался, пару раз стучал мячом о землю, дразня левого нападающего городского заседателя, и выбивал мяч далеко за штрафную линию, в ту точку, где в тот момент бегал белобрысый пацан, которому по недоразумению вручили футбольный свисток. Роль свистка футбольного играл свисток милицейский, а роль пацана на поле в тот момент играл я.
Там я с ним и познакомился, на футбольном поле, и там, можно сказать, мы и стали одноклассниками.
Ничего удивительно в подобном разнообразии, собранном в одной фигуре, нет. Как всякий губернский город N маскируется то под Тулу, то под Керчь, а то и под саму матушку Столицу, так и Вовка Иванов появлялся в российской литературе под разными именами, в разные эпохи и в разнообразных обличиях. В одно столетие он режет лягушек, в другое воюет в гражданской войне то на одной, то на другой стороне, потом мы встречаем его в отряде партизан, взявших обоз Наполеоновской армии, отходящей по старой Смоленской дороге, и почти сразу, почти без перерыва, видим в одном взводе с Николаем Гумилевым, стоящем на передовой в прусской деревушке Танненберг. Салтыков Щедрин неоднократно обращался к фигуре Иванова, у Фёдора Михайловича в рассказе «Бобок» явственна его тень; и даже сам Александр Сергеевич лёгким пером прочертил силуэт нашего одноклассника на одном из балов, на который Женя Онегин по всем известным причинам не смог явиться.
Всякий раз Вовка ухитрялся прожить именно в своей эпохе, и ухитрялся в нужный момент поворачиваться разными сторонами своего одноклассного тела в мотоциклетных перчатках. Именно так он когда-то повернулся и ко мне, стукнул два раза о землю мячом, только что соскочившим с ноги городского заседателя, и выбил мяч прямо в ноги. Именно так я был принят в команду одноклассников Вовки Иванова, человека и одноклассника.
Будучи связан с разными знаменитостями, Вовка Иванов, против ожидания, не загордился. Он не стал неузнавать многочисленных людей, с которыми учился в одном классе, в параллельном классе, в одной школе или даже в параллельных школах – напротив, напротив! Он по-прежнему оставался старым знакомым, с которым можно встретиться на улице и поболтать о том – о сём, выпить пивка…
И вот однажды, по прошествии того самого золотого времени, когда яблоки растут в соседских огородах невероятно вкусные, а футбольные мячи летают через заборы неправдоподобно кожаные, – по прошествии тех времён я повстречался с Вовкой, и приключилась с нами одна история, берущая начало в том самом незабвенном ушедшем времени. Я даже не знаю, с кем конкретно она произошла: с ним, или со мною, или с нами вместе.
Да и история ли это вообще?
Часть первая.
Вверх
Глава I. Укрощение строптивого
Обмолвка
В детстве каждый приличный мальчик города Калининграда хочет отыскать подземный ход. Подземный ход ищется либо в огороде, либо в подвале у соседа, либо в любом другом месте, куда упадёт мальчишеский взгляд.
Я родился и вырос в Калининграде, и с самого детства я был приличным мальчиком. Меня дважды неопасно заваливало в подвалах; однажды я засунул голову в земляную щель и не мог её высунуть в течение трёх часов, а когда вытащил, чуть не лишился ушей. В возрасте 12 лет с лопатой я отправился на кольцо трамвая №4 рыть подземное убежище. Каждый приличный мальчик должен иметь подземное убежище, на всякий случай. Я его вырыл, и туда даже смогла поместиться кошка с недельным запасом провианта.
Но я ничего тогда не знал об ивановском доме!!! Можно сказать, моё детство прошло зря! Потому что Вовка про подвал мне сказал слишком поздно, когда детская пора покрылась золотистой коркой, то есть сказал сегодня, в наше время, а это невероятно поздно!
Вовка Иванов жил со старухой матерью в старом доме немецкой постройки о двух этажах, двух же сортирах общего пользования, двух кухнях и одним большим подвалом.
Подвал был двухэтажный. На первом этаже хранилась картошка, лук в оранжевых сетках, вневременная рухлядь и две издавна настороженные мышеловки, заросшие ржавью и паутиной. Рядом с одной из них, у клети с картошкой, имелся в полу большой прямоугольный люк с дырками по краю: люк вёл на второй подвальный этаж, в котором покудова проживает одна лишь загадочная неизвестность.
Про второй этаж подвала Иванов обмолвился как-то случайно, совершенно не предполагая, чем это может для него обернуться. Я, услышав, вздрогнул и затаился, и таился довольно долго, несколько недель. Я вспоминал свои зажатые в щели уши, я вспоминал список провианта кошки, которая не хотела жить в подземном убежище. И я понимал, что мне сегодня досталась находка, которая должна была достаться тому мальчику, которым я был когда-то. Он, этот мальчик, смотрел из меня давнего на меня сегодняшнего. Он, этот мальчик, видел то, чего не мог видеть я, и он хотел того, чего хотят все нормальные мальчики города Калининграда.
Я просто не мог не помочь ему. Иначе он мог уйти от меня навсегда…
План был прост. Для дальнейшего успеха надо было поймать сочетание обстоятельств, а именно – выждать, пока Иванов будет в расположенном духе; пока его мать не выйдет куда-нибудь из комнаты; и надо, чтобы в этот момент с нами находился Влад.
Влад нужен по многим причинам. Во-первых, он уважаем матерью Иванова, женщиной замечательной и неординарной. Во-вторых, Влад учился на философском факультете нашего университета. Хотя не вполне уверен, что этот пункт следует относить к достоинствам. И последнее: седьмое чувство мне подсказывало, что Влад в этой истории ой как пригодится! – и единственным способом проверить, не врёт ли седьмое чувство, это сделать так, как оно подсказывает. А потом делать выводы.
Но что мне представляется самым важным – вдвоем с Владом мы могли путём перекрёстной убедительности склонить Вовку к моему проекту. Одного лишь моего красноречия вряд ли хватит, а коль я рискну затронуть столь колеблемую нить, как подвал с хранящейся там покудова неизвестностью, то сия тема могла при неосторожном движении запечататься раз и навсегда. Как царь Соломон в своё время запечатал джинна в лампу Аладдина.
И тогда будет эта тайна валяться на дне ивановского своеволия, и ничего с нею поделать будет нельзя. Если только глубокий шторм не взбаламутит море до самого дна и не выбросит лампу на берег.
