этому самолету не суждено приземлиться в локации «счастливая новая жизнь».
Золотое правило эмиграции: если вы едете в паре, и у вас не все в порядке, вы обречены. Не буду вдаваться в подробности, потому что история не терпит сослагательных наклонений, но факт остается фактом – я сама загнала себя в эту ситуацию. Мы много ссорились перед отъездом, списывая все на стресс и другие факторы, даже шутили о том, что по выходу из самолета и получению документов из аэропорта пойдем в разные стороны. Наверное, так бы оно и вышло, если бы не толпа зверья и бизнес, который надо было запускать, и этого хватило на то, чтобы еще пару месяцев пинать труп лошади, которая уже давно не дышала. Единственное, что спасало меня и мой рассудок в то время, волшебная собака Сири, которая стала моим эмоциональным помощником и, казалось, единственным живым существом, которое испытывало ко мне добрые чувства. А потом произошло событие, которое навсегда разделило мою жизнь на до и после.
Я не могу сказать, что именно случилось и кто к этому причастен, потому что у меня нет никаких доказательств. Уже почти бывшего на тот момент мужа не было в городе, доступ в место, где мы жили (лофт с дырой в стене в двухэтажном здании среди фавел[21] района Флорентин), был у нескольких наших местных друзей и партнеров, а у меня уже сложилась репутация неуравновешенной, поэтому, конечно, мне никто не поверил. Но факт остается фактом: я проснулась утром своего 32-го дня рождения в духоте палящего солнца, которое в Израиле особенно беспощадно в летнее время. Рядом с матрасом, на котором я спала, стояла начатая бутылка воды. Ничего необычного, такие были расставлены по всему дому, потому что в этой стране нужно очень много пить, чтобы не схватить тепловой удар. Я открыла бутылку и сделала несколько больших глотков прежде, чем мне показалось, что у воды странный вкус. Несмотря на это, я продолжала пить, так как было невыносимо жарко и меня мучила жажда. После этого я практически ничего не помню, только неясные отрывочные картинки, которые до сих пор не собираются во что-то целое, как куски из разных наборов пазлов. В этом состоянии я провела следующие 4 месяца.
Не могу точно сказать, какие именно вещества были в той воде. Один из наших партнеров по развитию бизнеса в Израиле как-то по пьяни болтал, что подстроил это, потому что я была категорически против того, чтобы проект, созданный под моим именем, был прикрытием для продажи наркотиков. Я знаю об этом только потому, что обитала в маленьком городе с практически сельским менталитетом – люди постоянно сплетничают о других и настолько поглощены этим процессом, что не замечают, когда герои их историй находятся буквально у них за спиной. А еще у меня был гораздо лучше прокачан иврит, чем все думали, поэтому часто при мне спокойно обсуждали то, что, казалось бы, я не должна понимать. Но я не смогла доказать злонамеренность действий против себя, потому что не была в себе. Поэтому в местной полиции меня даже не стали слушать. Все, что мне осталось, просто в какой-то момент согласиться с версией, что я сама себя отравила.
Сложно объяснить, что именно происходило первый месяц после этого события, потому что мозг старательно защищает меня от этой правды, а в телефоне остались лишь красивые фотографии, которые не имеют ничего общего с ощущением того ада, в котором я находилась. Когда не знаешь, что реально, а что происходит только в твоей голове, когда с тобой перестают общаться даже когда-то близкие друзья, когда ты оказываешься на улице, когда ты делаешь вид, что все в порядке, но не можешь понять, кто эти люди, которые тебя окружают… Я даже ездила в Россию в какой-то момент, но эту поездку также могу воспроизвести лишь по фотографиям в телефоне: Курский, Винзавод, чердак в доме родителей, мама и наш сад, когда-то мой проект, разрушаемый и раздираемый на части прямо у меня на глазах, творческий кластер, который мы развивали, люди, бывшие когда-то моими друзьями и сотрудниками, темные ночные аллеи Парка Горького, голубое небо Москвы, самолет, Тель-Авив – картинка из взбесившегося калейдоскопа.
Все это время при любой возможности я приходила к дому, где жила когда-то, чтобы взять на прогулку Сири. Я не могла ее забрать, потому что не была способна позаботиться даже о себе, что уж говорить о ней. Каждая встреча сопровождалась невыносимой болью в момент, когда ее нужно было отводить обратно, а после этого я лежала еще пару дней и не могла успокоиться от того, что она не рядом. Последний день мы провели вместе в августе, спустя примерно год после того, как она появилась в моей жизни. Мы ходили на море, потом я забрала ее в комнату, где остановилась на время, и мы просто валялись на кровати, как будто ничего не было и так будет всегда. Я помню, что плакала, когда обнимала ее, думая, что эта встреча последняя. Так оно и вышло: я уехала жить в соседний город, приезжала в Тель-Авив на работу на автобусе, и у меня просто не было ни времени, ни сил, чтобы встречаться с ней. А потом ее забрали из Израиля, а я осталась выживать в мире, где не было ничего, что я знала раньше, в том числе и меня.
Чтобы как-то заглушить боль и восстановиться от произошедшего, я решила бросить все силы на то, чтобы выйти на нормальный уровень жизни. Постоянно работала, переезжала с места на место, справлялась с невыносимой Израильской зимой. Еще раз съездила в Россию, развелась и вернулась, чтобы выйти на новый круг борьбы за существование. Мне казалось, что все налаживается, потому что я обрела новых друзей, пыталась находить красивое, веселое и интересное, несмотря на океан боли от потери, в котором плавало мое сердце. Несколько раз ездила в Палестину и чуть было не осталась жить и пасти коз в бедуинской деревне на окраине мира. Благодаря потрясающим людям, веру в которых я каким-то образом умудрилась не потерять, я попала на израильский аналог Burning Man[22], влюбила в Тель-Авив нескольких друзей из России, поучаствовала в разработке концепций для местного эко-сообщества и попробовала все доступные мне виды неквалифицированного легального заработка, который позволял мой иврит.
Однако спустя ровно год после моего приезда в Израиль, на одном из последних самолетов из пустого Бен-Гуриона я вернулась в Россию. Это был март 2020-го, нас накрыл ковид, я лишилась своей официальной
